Селижаровский тракт - Вячеслав Кондратьев

Так проходит еще часа два, к двум стрелки коншинских часов подбираются... Да, пожалуй, и вправду не будет наступления, куда это в середине дня топать? И немного от сердца отлегает, чуток ребята пободрели. Если до этого разговоры вели скупые, то сейчас поживее пошли. Смешков, конечно, не слыхать, но говорят уже в полный голос, не тем сдавленным шепотом, как поначалу.

И тут совсем неожиданно, так как пулемет немецкий замолчал, прибывает от ротного связной.

- Командиру второго взвода приказано перейти со взводом к землянке помкомбата, - говорит он Коншину.

Значит, всем взводом через овраг, в ту главную рощу... А как переходить, когда светло, когда наблюдают немцы, когда по одному человеку пулеметом кроют? Для чего - об этом Коншин сейчас не думает. Там ли будут сосредоточивать роту для наступления или просто передислокация взвода - не это сейчас главное. Главное, как этот овраг без потерь перемахнуть? Ну хорошо, одно отделение немец вдруг проморгает, но после этого уже следить будет неотрывно и другое встретит уже верняком, как только рыпнутся...

Собирает он отделенных.

- Как, товарищи, переходить будем? Не махнуть ли сразу всем взводом?

Сморщили лбы отделенные думают. Потолковали, порядили и решают - всем взводом, в один заход, одним рывком, а для этого вытянуть взвод в одну шеренгу перед оврагом, чтоб при беге друг дружке не мешать, и с маху...

Сообщают командиры отделений об этом бойцам, те тоже задумались... Больно неохота уходить отсюда. Вроде чего жалеть? Деревца тут тоненькие, не очень густо растущие, землянок нет, окопов тоже, только шалашики, наскоро сляпанные, но стал уже для них этот кусочек земли вроде родным, свыклись с ним, как-то устроились, и покидать его - нож острый. А главное, никого тут не убило, никого не ранило, так бы и жить здесь, но нет - приказ...

Выстраиваются люди перед оврагом, почти весь лесок в ширину заняли, друг на друга поглядывают: кому счастье выпадет на ту сторону живым добраться, кому нет? Коншин предупреждает: как перебегут, сразу залечь, дальше не бежать - и командует:

- Приготовиться... Марш!

Подгонять никого не нужно, махнули что есть мочи. Может, две-три секунды был взвод на виду и сгинул, залег на той стороне оврага, отдышивается. Опаздывает немец с очередью, но слышат люди - мины завыли. Тут уже приказа не надо, сами перебежками бросились вглубь, от оврага подальше. А там уже поднимаются и поотделенно, змейкой, к землянке помкомбата двигают.

В центре рощи и первый взвод, и третий, а подальше и вторая рота. Народу много. И вроде бы повеселей должно стать, но чуют люди, что собирают их вместе не зря, что-то готовится, а что может готовиться, кроме наступления? Посматривают на поле, и кажется всем, что до деревни той, немцами занятой, не восемьсот метров, как Коншин на глаз подсчитал, а много больше - ведь еле-еле домишки проглядываются, да и день этот, серый, промозглый, тоже видимости не прибавляет.

Кравцов, помкомбата и командиры других рот стоят у землянки, покуривают и тоже взглядами на поле.

Коншин ремень подтягивает и направляется к Кравцову для доклада и, не то по привычке, не то для того, чтобы показать свою выдержку начальству, переходит почти на строевой шаг. Во всяком случае, ножку держит. Но ротный останавливает его рукой, хотя и глядит одобрительно.

- Располагайте взвод, - говорит он, а потом, чуть усмехнувшись, берет помкомбата за рукав: взгляни, дескать, какие у меня орлы.

Помкомбата кидает рассеянный взгляд на Коншина, но быстро отводит: не до того ему, видно, - брови нахмурены, губы в ниточку сведены.

Что знает Коншин о помкомбата? Да почти ничего. Когда на формировании были, заставляли их, бывших студентов, командирские удостоверения заполнять, вот и помнит, что с двадцать второго года тот. Для Коншина все те, кто моложе его на год-два, кажутся мальчишками. Сам он с двадцатого, ну и стаж армейский почти три года... Конечно, лучше бы помкомбата Кравцов был: и в летах, и второй раз на фронте, но командиров в армии не выбирают.

Коншин, увидев Чуракова и Пахомыча, направляется к ним.

- Ну что, ребятки, тут заваривается?

- Для чего сюда пришли, то и заваривается, - хмуро, но спокойно отвечает Чураков и добавляет свое обычное: - Живы будем - не помрем.

- Будем ли? - с тоской и чуть слышно говорит Пахомов.

- Слякоть не разводи. Навалимся всем батальоном - пройдем запросто. Только прав батальонный - вести огонь надо с ходу непременно, - произносит это Чураков спокойным баском, как-то уверенно.

И становится Коншину после этих слов легче. Захотелось даже, чтоб уж скорей наступление началось, - была не была, а то уж больно ожидание замучило.

Он хлопает Чуракова по спине:

- Молодец, Иван. Тебя не прошибешь. Завидую.

- А что прошибать? Сами докладные писали, а знали ведь - не на гулянку напрашиваемся, на войну... Вот и пришли... воевать.

- Ну, бывайте, ребята, я к своему взводу пойду. - Коншин еще раз хлопает Чуракова по спине.

- Бывай, Алеха...

Из землянки помкомбата выскакивает связист:

- "Волга" вас, товарищ лейтенант.

Помкомбата, закусив губу, бросается в землянку. Кравцов и остальные ротные подходят ближе, напряженно вслушиваются.

Андрей Шергин сидит под елью и сосредоточенно смотрит на поле. Коншин идет к нему, присаживается рядом. Шергин только мельком бросает на него взгляд и ничего не говорит. Коншин завертывает цигарку и тоже молча тянется к Шергину прикурить.

- Про письма не забудь, - наконец произносит Шергин.

- Не забуду.

И опять молчание. Почему-то не находит слов Коншин. Видно, потому, что отчужден Шергин, весь в своих мыслях и далек как-то от него. Но все же немного погодя спрашивает:

- Как обстановка, на твой взгляд?

- Обыкновенная, - не сразу отвечает Шергин. - Вот по этой балочке, что от оврага тянется, я до середины поля дойду без больших потерь, а там... Там не знаю... Там, наверно, надо рывок. Но останутся ли у людей силы...

- Ты думаешь, что мы сможем взять эту деревню все-таки?

Шергин долго не отвечает. Несколько раз затягивается махрой, потом медленно, отчеканивая каждое слово, говорит:

- Я должен со своим взводом войти в нее первым...

Коншин невольно отшатывается. И смысл слов, и тон, каким они сказаны, поражают его. Ему начинает казаться, что Шергин невменяем, что он целиком захвачен какой-то именно своей целью и ничего другого для него не существует. Коншину становится даже как-то не по себе.

- Почему - должен?

Шергин поворачивается к нему, внимательно смотрит, затем говорит:

- Разве ты не понял? Адрес на письмах...

- Да... Я хотел спросить... Постеснялся.

- Мой отец - бывший комбриг... И я должен... должен доказать... Понимаешь?