Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник) - Виктор Ерофеев

Давай лучше вспоминать прошлое — предложил Сисин — давай вспомним, как дрались с Рожновым — как он пробил мне голову бутылкой водки — чуть не убил — почему ты любишь говорить только о себе? — потому что я Внук Божий — я бессмертен, хотя мне придется принять от тебя мученическую смерть — от меня? — изумился Жуков — от тебя, дорогой, от тебя — ну, знаешь! — во-первых, так не интересно — все знать наперед — не интересно? — сказал Сисин — но таков уж порядок — помнишь слепого старикашку с Мясницкой? — тот что говорил? — старикашка был фаталистом.

Сисин вышел на дорогу самостоятельной жизни — он был веселым, радостным, холодно любопытным человеком — Сисин никогда не допускал мысли, что Рожнов был его учителем — они близко дружили — Рожнов пил и, когда пил, становился воинственным — его траектория нашла свое отражение в сисинских заметках, до сих пор не опубликованных: — в России много гуманитариев, но Рожнов один — его уникальность, беда, вознаграждение — его ум — ум — его же собственная вершина — все остальное располагается по склонам — склоны живописны и привлекательны — они возделаны академическим трудом — склоны — мир его книг — ум правит этим миром и возвышается над ним — Рожнов искал, нашел, потерял — вот сущность его научной работы, которая подытожена в виде трех книг, написанных в разное время — конечно, это духовное странствие — конечно, оно совершено автором-пилигримом в лучших традициях русской интеллигенции — жизнь Рожнова сложилась на редкость удачно — родившись перед самой войной в Ленинграде, проживший там (за исключением эвакуации) юные годы, затем эмигрировавший в Москву, Рожнов уже в семидесятые годы занял прочное, привилегированное место полуофициального гуманитария — полулюбимого, полугонимого культурным истеблишментом — промежуточная позиция обеспечила ему максимум свободы в тогдашней России — политически он никогда ею не злоупотреблял, но писал с такой непринужденной осмотрительностью и независимостью, что стал если не кумиром, то образцом поведения для либеральной интеллигенции — он создал себе старомодную, чуть «юродивую» профессорскую нишу, забыв и вспомнив одновременно о среде своего обитания, обратившись к парабольным размышлениям о смысле и назначении человека — в Рожнове изначально присутствовал притягательный и плодотворный дилетантизм несостоявшегося философа, который предпочел этнографическую метафору логике, фольклорный образ — доказательству — в результате очень русский вариант поисков истины, доверчивая и бескомпромиссная вера в слово — редко встретишь ученого, который бы так обожалмыслить в стиле, как Рожнов — так можно обожать есть, к примеру, в жару арбуз — и если точная мысль приносит радость, то ее результат, по Рожнову, способен приблизить человека к блаженству — избрав нехитрую параболу этнографической экспедиции, Рожнов доходил до апокалиптических видений России, от которых трудно оторвать взгляд — впрочем, поиски остались поисками — за одной оболочкой тайны скрывалась другая, третья, целый ряд тайн — но как бы строгий этнограф ни намекал Рожнову на некорректность сопоставительного метода, для молодого Рожнова будущее обещало новые открытия — во второй книге сильно повзрослевший автор находит даже больше, чем ищет — назовем эту часть русским апофеозом — Рожнов до предела использовал русскость своей экзистенции на благо теодицеи — то есть он использовал Святую Русь по ее прямому назначению — шутя и всерьез Рожнов изобразил все преимущества русского образа жизни в сравнении с нормальным, обыденным существованием — излюбленным рожновским собеседником становится народ, который чем больше пьет, тем глубже мыслит — в конечном счете Рожнов зовет к примирению с действительностью почти что по-гегелевски, но с гораздо большим куражом — истина найдена — творение, Творец и русский вариант человеческой твари «оправданы» — только голова болит с похмелья — не беда — Рожнов готов дать практический рецепт: с утра выпить столько же и того же, что пилось вечером, и снова можно жить дальше — а если учесть, что народ накануне зашел за литр, то крепость русского человека становится очевидна каждому — статьи Рожнова в третьем томе — грустное зрелище — они выглядят совершенно «свободными» — цензура, как внешняя, так и внутренняя, полностью отменена — можно печатать самые непечатные слова, говорить откровенно о политике и т. д. — но Рожнов решительно изменился — потеряв чистоту своей роли, разгерметизировавшись, он философствует уже по любому поводу — из «слушателя» он стал признанным ученым — его собеседники если и не шестерят, поддакивая ему, то, во всяком случае, слушают его с почтением и без иронии — в душе же академика наблюдается полный хаос — это подлинная драма тщеславия и деконцентрации сознания, корни которой сыскать нелегко — в итоге, мир книги разомкнут, в него залетает все что угодно — духовное странствие превращается в маньеристский калейдоскоп, насыщенный, впрочем, блестящими наблюдениями, остроумными мыслями — казалось бы, напрашивается поучительный вывод: тщеславие и истина несовместимы (чем не истина?), но создается впечатление, что исповедальная «самокритика» ведет Рожнова к гораздо более серьезному методологическому сомнению относительно самой возможности рационального постижения истины — зато совершенно неожиданное заключение книги обрадует оптимистов и любителей России — ее (судя по заключению) охраняют отныне ангелы — тоталитаризм не вернется на русскую землю — возможно, это и так — а может быть, это тонкая шутка умного Рожнова — пройдет еще лет тридцать — я не увижу, но ты, может быть, увидишь, Верочка — помяни мое слово, что через тридцать лет женщины займут в мире неслыханную власть — их сумасбродные прихоти и капризы станут для нас мучительными законами.

Они сошлись, несмотря на разницу лет — Сисин бредил Рожновым — Рожнов с оговорками признал Детей— Сисин возвел оговорки в дефицитную степень признания — он мечтал о такой дружбе — об идеальных связях — Жуков тоже дал ему немало — он дал Сисину дотронуться до земли — с красными ниточками сосудов вокруг носа Рожнов был непрост — Сисин недоумевал, почему тот общается с патриотами — не любит интеллигенции — что общего у тебя с властью? — у Сисина ничего не было общего — Сисин так до конца Рожнова и не понял — у того была «пионерская» вера в культуру — они много говорили — ничего не осталось — запомнилась какая-то высокопарная заумь — вроде фразы о том, что ничтожная испорченность текста из технического недоразумения превращается в онтологический «надрез» — об опечатке как уключине трансцендентности — гости съехались на Рождество, как на маевку — Сисин стыдливо гордился своей принадлежностью к элите — знаменитости у Риммы Меч были отборные — принадлежностью к элите через пизду гордилась и Крокодил — Сисин дал задание Крокодилу и Бормотухе унизить Маньку — она пьет сильно — сказал им Сисин — нассыте ей, девки, в рот — предложил Внук Божий — в общем, создайте что-нибудь симпатичное — будь-сделано! — козырнула Крокодил — Бормотуха становилась все более загадочной — выйдешь из дома в центре города, и сразу лопухи — жаловалась она по телефону — содержатели ее побросали — выпрыгнув из дурдома, спустившись по простыне, она приползла к Сисину — ты жрала колеса, сидела на игле — ну тебя на хуй — сказал ей Сисин — после Детейначалось — Рожнов тихонько отошел в сторону — устранился — Сисин пролетел — у него не стало будущего — ночью Сисин написал Рожнову дружеское издевательское послание — Рожнов, похожий на белого офицера, лежал на раскладушке и курил папиросы — скрипя пружинами — Сисин перерос Рожнова — на Рождество было роздано много подарков — Сисин получил от Риммы карманное зарубежное Евангелие и сунул его в карман брюк — впоследствии Сисин нашел, что это было достаточно провинциальное собрание — но тогда жажда славы все затмевала — Сисин знал, что Крокодил станет свастикой новой культуры — знаменитостям все прощалось — людей нужно истребить — истребитель плакал перед телевизором, когда запретили КПСС — силы метафизического политбюро считали Сисина своим избранником — как технически извести человечество? — как в самый кратчайший срок уничтожить всех? — есть масса аргументов в защиту полной гибели юманитэ— вот краткие тезисы: — а) предложить Герцену, Бакунину, Суворову устроить суд над мировой культурой— б) передать Бормотухе длинную СУХУЮ простыню— Рожнов схватил бутылку водки и запустил в Сисина — была ли бутылка полной? — бутылка водки или из-под водки? — был ли готов Сисин к смерти? — никак нет — с какого расстояния бросил Рожнов? — с минимального — к тому времени гости уже разошлись — осталось несколько пьяных — ушла партия умеренных: сатирик с джазовым критиком, мечтавшие спрятаться от погромов под сенью правительственных штыков — ушли радикалы в лице двух философствующих христианок — одна высокая, с пучком — другая пучеглазая, толстенькая — ушел фотограф — рискуя жизнью, он увековечил события в Новочеркасске — ушло «новое имя», культуролог Барлах — Римма Меч ему особенно симпатизировала — ушел в небытие полковник Рубинский, на примере которого Сисин понял свои возможности — медовый месяц он провел в армии — под Тамбовом — в Тамбове у него двоюродный дядюшка — патриот Тамбова — в) цель жизни — оправдание местожительства— sic.