В паутине сладкой лжи - Каролина Шевцова

— Откуда ты знаешь этого Гордеева?

Так это мой неудавшийся жених, — Тина звонко рассмеялась, — его мне тетя сватала. Он ещё статью о нашей семье писал, мы тут вроде как местные знаменитости, хотите дам почитать?

— Не хочу. И много у тебя было этих женихов? — слова журналиста заезженной пластинкой крутились у меня в голове. Я не должен был ему верить, но постоянно, как какой-то мазохист, прокручивал все, что он сказал о Тине. Спасовал каждую грязную деталь. Мучился. И не мог спросить прямо.

— Достаточно, чтобы убедиться в тщетности этой идеи. да и кандидаты в городе закончились.

«И вы расширили зону поиска до других городов», — внутренний голос гадко захихикал. Это был злой смех, смех над самим собой.

— Зачем тебе замуж, Тина, что за навязчивая идея?

— Да нет никакой идеи, просто положено так. Ну и возраст.

— Какой на хрен возраст? Сколько тебе? Восемнадцать?

— Мне двадцать пять, — серьезно произнесла Тина и глядя в мое удивленное лицо, добавила: — выгляжу моложе, да? Так бывает, когда у человека нет жизненного опыта, а у меня он нулевой.

“Зато природной хитрости сколько угодно», — внутренний голос не унимался.

Я злился, что девчонка так легко обвела меня вокруг пальца. Что она ворвалась в мою жизнь, заставила думать и смотреть на мир по другому, вывернула меня наизнанку, почти влюбила, и…оказалась такой же как все. Точь в точь как моя бывшая жена.

Шли молча. Тина заговорила первой.

— А я знала, что вы уедете. Представляете, вот прямо сегодня с утра проснулась и сказала сама себе: «Андрей точно сбежит обратно в столицу. Но ты должна сделать все, чтобы он запомнил это путешествие.

— Да уж, такое забудешь.

Тина задорно подбоченилась и посмотрела на меня. Не так весело, как ей, возможно, казалось. Печаль в глазах резко контрастировала с широко натянутой улыбкой.

— Ой! Ну какая я бестолковая! Я ведь кое-что для вас принесла. — Она залезла в холщовую сумку и выудила со дна конверт. — Как знала, что будем прощаться — и вот, принесла сюда. Андрей, вам письмо. Танцуйте.

— Что?! — Я не отрываясь смотрел на белый прямоугольник в ее руках.

— Ну, письмо же. Принято танцевать, чтобы получить его, вы что, не знаете? Это игра такая, вы мне танец, я вам письмо.

Неприятная догадка поразила меня. После неудачного откровения и танца, поняв, что это не работает, Алевтина перешла на театральные методы и написала мне признание. В духе Татьяны Лариной. Обильно сдобрила его печалью, пролила пару слез, подушила бумагу. Чтоб уж наверняка. Игра в обольщение становилась грязной, но во мне появился азарт: довести ее до конца.

— Тина, отдай мне то, что у тебя в руке.

— А вот и нет! — Алевтина взвизгнула и бросилась с дороги в рощу. Бирюзовые балетки неприятно чавкнули, утонув в мокрой после дождя земле, но это ее не остановило. Тина добежала до небольшого камня, вскочила на него и задрала руку вверх, чтобы я не достал.

Маленькая, самонадеянная дурочка.

— Ты принесла мне письмо. Видимо в ход пошли Пушкинские признания, раз по другому не сработало, но теперь я хочу прочитать, что там. Отдай, раз оно для меня.

— А я передумала! Вы мне больше не нравитесь! — Упрямица все еще стояла на камне и держала конверт над головой. Однако, не смотря на вздернутый подбородок, в голосе ее прозвучали панические нотки. И ей было чего бояться. И было кого…

Неторопливо подойдя к девчонке, я вкрадчиво повторил просьбу:

— Тина, будь умницей, письмо. Ты ведь о чем-то думала, когда писала его. Фантазировала. Теперь я хочу прочитать.

— Занятно, а вот я наоборот не хочу. — Она опустила руку и нервно облизнула губы. — Я просто подписала для вас открытку на память, а вы как с цепи сорвались.

— Просто отдай, — прорычал я, глядя в ее огромные как у оленя глаза.

— А вот и нет! — Она приняла вызов и встала на носочки, чтобы казаться еще выше.

Дерзкая девчонка. Что ж, так даже лучше. Я не намеревался прыгать вверх, вместо этого схватил пигалицу на руки и прижал ее к развесистому дереву, стоявшему в двух шагах от нас. Ее страх и запах, мои злость и нетерпение — все сплелось в тугой узел. Алевтина болталась на весу, испуганно озираясь по сторонам, как будто еще надеялась позвать на помощь. Бесполезно. Мы были одни на расстоянии пары сотен метров.

Я прижал ее к коре дуба, держа за хрупкие плечи.

Напряжение между нами стало до того густым и осязаемым, что можно разрезать его ножом.

Тина вздохнула. Видимо все то время, что я держал ее на руках, она не дышала вовсе.

— Простите меня. — Тоненький голосок раздался откуда-то снизу. — Наверное у вас какой-то пунктик на письма, я не знала. Я не хотела вас разозлить.

— А теперь уже поздно.

Я накрыл ее губы своими. Нежно. Или грубо. Черт, не имело разницы, и было совершенно не важно, как я это делал. Единственное слово, которым я могу описать наш первый поцелуй — быстро. Не успев распробовать ее на вкус, я ощутил внушительный удар в грудь.

От неожиданности я оступился и выпустил добычу из рук, она осела на землю, чудом сохранив равновесие. Свободной рукой Тина провела по губам, будто не до конца понимая, что сейчас произошло. Испуганная и растрепанная, но все еще чертовски милая в этой своей нетронутой, непорочной красоте.

— Тина, что ты, мать твою, делаешь?

— Нет. — Прошептала она чуть хриплым голосом. — Это что вы такое делаете?!

— Ты серьезно? Я целую тебя. Неужели не ясно? — Я сделал шаг вперед, вновь прижимая ее к себе. Ее грудь касалась моей при каждом глубоком вдохе, а холодные пальцы впивались в кору дерева, лишь бы снова не упасть.

— Никогда больше не делайте так. Вы слышите меня?

— Да ладно? А кто мне запретит?

Алевтина… забавляла. Скажу