Чудовище (сборник) - Юрий Петухов

А человек, засунув руки в карманы брюк, стоял у распахнутого окна и что-то насвистывал. Антон Варфоломеевич мотива разобрать не смог, но зато разобрал другое — воспользовавшись тем, что человек стоит к нему спиною, он, заглянул в свое дело — на фоне напечатанного на машинке материала там стояла приписка от руки красными чернилами: "В особо крупных размерах". Это окончательно убило Антона Варфоломеевича, и он зарыдал пуще прежнего.

Но вместе с тем все его чувства обострились, он даже расслышал, как человек у окна не насвистывает, а еле слышно напевает:

Всюду деньги, деньги, деньги,

Всюду деньги, господа…

— Пощадите! — вновь взмолился Антон Варфоломеевич, подползая на коленях к стоящему. — Только вы, я знаю, только вы можете!

Человек неожиданно обернулся, в глазах его застыло удивление.

— Антон Варфоломеич, да что с вами, любезнейший?! Вам плохо?

Он бережно приподнял Баулина за плечи, поставил на ноги.

— Выпейте водички, — доброжелательным тоном, с состраданием проговорил он, но ни стакана, ни графина не предложил, даже не указал на них. — Ну будет, будет, с кем не бывает?

По спине Антона Варфоломеевича прокатилась волна дрожи.

— Пойдемте, я провожу вас, — человек вежливо повел Баулина к двери, — и не переживайте, я вас очень прошу.

Тот судорожно кивнул, с мольбою глядя на говорящего.

Хозяин кабинета, не переставая улыбаться и рассыпаясь в деликатностях, подвел Антона Варфоомеевича к двери, распахнул ее услужливо перед самым носом Баулина и неожиданно, сильным ударом колена под зад выставил его вон.

Валентина Сергеевна пробудилась от истошного и какого-то по-бабьи высокого крика и с перепугу закричала тоже. Но уже через секунду смолкла. Пожара вроде не было, да и воров тоже. Рядом лежал тяжело дышащий муж. Лицо у него было все в поту, губы дрожали.

Валентина Сергеевна тихонечко заплакала, размазывая слезы ладонью. Она не могла понять — спит муж или просто лежит с закрытыми глазами. А вдруг спит? Тогда будить не стоит, все пройдет само собой и кошмары эти внезапные кончатся, главное спокойствие.

Но Антон Варфоломеевич не спал.

— Надо прятать, — проговорил он вдруг отчетливо, не открывая глаз, — пока не поздно.

— Что? Что прятать? — удивилась Валентина Сергеевна.

— Все! И скорее! А то поздно будет!

Баулин перевернулся на бок, спустил ноги с кровати, принялся нащупывать шлепанцы.

— Немедленно прятать!

Валентина Сергеевна зарыдала пуще прежнего, вцепилась рукой в край мужниной пижамы.

— Ты куда? Ложись, все пройдет!

— Молчи, дура!

Антон Варфоломеевич поплелся на кухню, мало соображая, что именно и куда надо прятать. Там он из горлышка высосал целый чайник воды и от этого осоловел еще больше. Вернулся в спальню, рухнул на постель и тут же заснул.

Валентина Сергеевна до утра не спала. Приглядывалась к мужу. Но тот посапывал себе потихоньку, был розов и безмятежен. И она успокоилась совершенно.

А между тем безмятежность была мнимой.

Антон Варфоломеевич даже во сне думал о том, что "прятать все же надо" и что "будет поздно". Но просыпаться и вставать ему было лень.

Пробудил его неожиданно громкий звонок в дверь. Он встрепенулся, присел на постели, прислушиваясь. Звонок повторился, причем прозвучал он еще громче прежнего. Осторожно, чтобы не разбудить жену,

Антон Варфоломеевич слез с кровати и босиком, на цыпочках побежал в прихожую.

Звонок опять ударил по ушам. Но Баулин не спешил открывать. Он заглянул в глазок: на лестничной площадке было пусто. "Чертовщина! — мелькнуло в голове. — Или, может, разыгрывает кто?"

Звонок прогремел снова, в дверь забарабанили.

Антон Варфоломеевич оглянулся в надежде на то, что жена проснулась от шума и поможет разобраться что к чему. Но в квартире было тихо. Он снова заглянул в глазок — ни души! Поплелся в спальню. За спиной вновь забарабанили, даже послышались какие-то невнятные ругательства и крики.

Антон Варфоломеевич уже было обернулся к входной двери, но… остолбенел: то, что увидал, сразило его мгновенно, и пришлось закрыть глаза, потереть виски, ущипнуть себя за нос и даже потрясти головой с силой, как это проделывают стряхивающие с себя воду собаки. Но видение не исчезло! Дверь в спальню была опечатана огромной сургучной печатью, наложенной на полоски бумаги с чьими-то подписями. В довершение всего на двери висел огромный амбарный замок, а ниже — табличка с красными неровными буквами: "Не вскрывать!"

Антон Варфоломеевич протянул было руку. Но вновь во всю мощь зазвонил звонок, дверь загудела под ударами. Когда он подбежал к глазку и заглянул в него, вновь ничего и никого не обнаружив за дверью, из туалета послышались звуки спускаемой воды. Причем бурчание сливного бачка повторилось еще и еще раз — с какой-то нервной настойчивостью.

Обозленный всем происходящим, Антон Варфоломеевич направил свои стопы к туалету, смакуя предстоящую расправу с обнаглевшими гостями, проникшими в его квартиру. В силах своих он, будучи в наитяжелейшей весовой категории, ничуть не сомневался.

Но когда он резко толкнул туалетную дверь от себя и она раскрылась, Антон Варфоломеевич не увидал ни сливного бачка, ни унитаза, ни даже стен — перед ним была пугающая бездонная чернота.

Он невольно отшатнулся назад, уперся плечом в стену и снова ущипнул себя за нос.

В эту минуту из темноты выплыли две фигуры: одна в черном расхристанном бушлате, другая в какой-то длиннющей серо-зелено-желтой замызганной окопной шинели, какие Баулин видал лишь в фильмах.

— Гражданин Баулин — кто будет?! — спросил, глядя в пространство, матрос.

— Но позвольте!

— Не позволим! — Окопник пригрозил Баулину скрюченным грязным пальцем.

А матрос, сдвинув гигантскую кобуру назад, порылся в карманах и ткнул прямо в нос Антону Варфоломеевичу лист бумаги. На нем было криво выведено фиолетовыми чернилами: «Мандат».

— А ну, к стенке! Паразит!

Баулин не обиделся на «паразита». Но вот это безапелляционное — "к стенке" повергло его в ужас. Пижама на спине тут же намокла, в груди закололо.

— Ну зачем же так, сразу — к стенке, товарищи?! Заходите, пожалуйста, разберемся. Все мы люди свои, наши, все за одно дело…

— Петлюра тебе товарищ, — проворчал окопник и предложил матросу: — Связать бы паразита?

— Чести много, — отозвался тот, — я его и так шлепну, пусть шелохнется только. — И он выразительно хлопнул по деревянной кобуре ладонью-лопатой. — Иди в залу, а я тут погляжу.

— Но в чем все же дело? — вставил Баулин, начиная понимать, что с ним не шутки шутят.