Зеленая тетрадь - Олег Юрьевич Рой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ух ты! – не без восхищения проговорила Женя. – Тогда это уже больше похоже на работу не шерифа, а скорее частного сыщика. Как в детективных романах. Я очень люблю детективы, а вы?
– Тоже, – ответил я, ничуть не покривив душой. – А вы, Женя, чем занимаетесь?
– Ну, – она слегка смутилась, – моя профессия далеко не такая интересная, как ваша. У меня всё куда более прозаично: я переводчик.
– Ну, почему же прозаично. Это тоже интересно. И какой язык?
– Английский, французский, итальянский. Недавно начала – в духе времени – учить китайский, но им пока ещё владею не слишком хорошо.
– Да, я много раз слышал, что китайский язык очень труден, особенно произношение…
Наш разговор прервало появление стюардесс, развозивших в тележке напитки. Кирилл забрал свой томатный сок, не снимая наушники, и даже как будто ни на секунду не оторвав взгляда от окна. Мне оставалось только гадать, на что он с таким интересом уставился, ведь самолёт уже давным-давно набрал высоту и за иллюминатором виднелось только небо.
Женя попросила чай. Я хотел было заказать кофе, но вовремя вспомнил, что лечу экономклассом, а тут вряд ли можно рассчитывать на хорошее качество, и последовал примеру соседки.
– И где вы работаете, Женя, в какой компании или организации? – поинтересовался я, когда тележка с напитками, кажущаяся просто огромной в таком узком проходе, покатила дальше.
– Ни в какой, – снова с улыбкой отвечала Женя. – Я свободный художник. Это довольно удобно.
– Согласен с вами, – кивнул я. – Я тоже давно оценил все преимущества мобильности, когда ты не привязан ни к рабочему месту, ни к определённому времени.
– Ох, время – это моё слабое место, – покачала головой Женя. – Вроде бы работаю дома, времени на дорогу не трачу, а всё равно успеваю так мало…
– Ну, ещё бы, – понимающе кивнул я. – У вас ведь семья, сын-школьник… Да ещё и китайский учите.
– И дети.
– Дети? – не понял я. – У вас есть ещё дети, кроме Кирилла?
– Нет, Кирка – мой единственный сын, – объяснила она. – Я имею в виду свою волонтёрскую работу.
– О, так вы волонтёр! И где?
– В детском доме.
«В детском доме»… Твою мать, когда ж я наконец перестану вздрагивать от этих слов?
– Надеюсь, вы имеете дело не с особыми детьми? – спросил я, вспомнив свою первую студенческую любовь Наташу.
– Нет, – покачала головой Женя. – Боюсь, на такую работу я не гожусь. Для особых детей наверняка нужна специальная подготовка, а у меня её нет. Конечно, я занимаюсь самообразованием, постоянно читаю литературу по психологии, особенно по детской. Но тем не менее я совсем не профессионал в отличие от вас.
– Ну, в возрастной психологии я, скорее всего, куда меньший профессионал, чем вы, – вернул я комплимент. – Я ведь специализируюсь совсем в другой области. А вы, значит, работаете волонтёром с обычными детьми?
– Да. Практически каждые выходные в обычном детском доме, в Орехово-Борисове.
– Только в одном?
– Да. Знаете, я привязалась к этим детям, и они ко мне…
– И давно вы этим занимаетесь?
– Лет пять уже, наверное, как рассталась с мужем.
Значит, всё же развод.
– Мы расстались мирно, – продолжила Женя, – но всё равно после развода я почувствовала такую пустоту… Ну и вспомнила мудрое выражение, которое любила повторять моя бабушка: «Когда тебе плохо, найди кого-то, кому ещё хуже, и помоги ему».
– Вы потрясающая женщина.
– Да перестаньте. Такая же, как все. На самом деле многие хотели бы помочь сиротам, но обычно не знают, как это сделать. Чаще всего всё сводится к подаркам – а это ведь неправильно.
– Неправильно? – удивился я. – Почему? Всегда считал, что спонсоры, занимающиеся благотворительностью, делают хорошее дело… Хотя, возможно, вы в чём-то и правы. Ведь с точки зрения психологии их деятельность – это всего лишь попытка откупиться от проблемы. Своего рода компенсация чувства вины.
– Именно так, – кивнула Женя. – Люди не хотят думать о том, что интернатские дети не видят в этих подарках ценности. У них практически нет понятия «личная собственность». Тумбочки не закрываются, одной вещью пользуются все подряд, старшие и более сильные отбирают всё ценное у маленьких и слабых… Но дело даже не в этом. Дети привыкают, что подарки от спонсоров валятся на них, можно сказать, с неба. Представляете, на прошлый Новый год у нас каждый ребёнок получил не меньше пятнадцати килограммов конфет и даже не по одному, а по несколько смартфонов от разных спонсоров. Причём смартфоны подарили всем детям, вплоть до малышей, которые ими потом только что не в песочнице играли. Ну, скажите на милость, разве это правильно?
– Согласен с вами, – кивнул я. – Конечно, такого рода ситуации никак не смогут сформировать у ребёнка реалистичные представления о жизни.
Тележка стюардесс вновь загрохотала по проходу – везли обед.
– Одна из самых больших наших проблем, – продолжала Женя, – наверное, даже самая большая, как раз и заключается в том, что у детей, как вы это назвали, не формируется представление о реальной жизни. Ведь они вообще незнакомы с самыми элементарными вещами! Не умеют стирать, готовить, не говоря уж о том, чтобы планировать свой бюджет. В некоторых детских домах даже старшим ребятам постели стелют нянечки. Представляете – человек доживает до совершеннолетия, ни разу не вдев подушку в наволочку. Но бытовые навыки – это ведь не самое страшное, этому можно научиться. А вот психология… Детдомовские дети не умеют заботиться о других, признавать чужие личные границы и даже не понимают, зачем это нужно. У них весьма смутное представление о профессиях, они не думают о том, кем хотят стать, и не понимают, зачем вообще надо работать. Они ничего не знают о жизни за стенами детдома…
– Это печально, – не мог не признать я. – Конечно, такой ребёнок просто не имеет шансов стать гармоничной личностью. Он не может реализоваться ни в профессии, ни в чём-то ещё, просто потому, что ничего из этого нет в их системе ценностей. Кроме, возможно, семьи. Семью-то, насколько я понимаю, они все хотят, все мечтают найти родителей.
– С семьёй тоже всё не так просто, – вздохнула Женя. – Да, конечно, нет такого интернатского ребёнка, который не мечтал бы, чтобы пришли родители и
