Пари - Ляля Брынза

— Кто тот милашка, который тебя ужинал на прошлой неделе? А как он в постели? Ну расскажи-и-и? — ныл мой неформал.

— Женюлик, что за шелуху ты несешь. Вот этот балованный и утонченный типчик и Я. Как ты себе это представляешь?

— Ой, очень даже представляю. Вы прямо как дельфин и русалка. Как мило! — Женюлик заходился слюной от возбуждения.

— Ага, у него вместо ног хвост и у нее вместо ног хвост. Извращенец ты Женюлик, как я погляжу. — Женюлик закашлялся, замолк и я поняла что совершила страшнейшую ошибку и оскорбила хорошего человека.

— Ой, прости, не извращенец — извращенка, увлеклась и забыла, — надо было быть вежливой.

— Ну всегда ты меня обижаешь, Лора, сколько раз можно повторять…

— Женя, дорогая, хочешь, приедь и ударь меня натуралку бестолковую. Хочешь — пни, только не сильно. Я тебе, лапуля, по делу звоню, между прочим. Где у тебя то розовое платьице с перьями. Ну то, что ты на выставку Матвея надевала. Я тут в четверг иду на обалденный «сейшн», соответственно нужен обалденный прикид.

— Ты с ума сошла, — искренне ужаснулся Женюлик, узнав куда и с кем я иду. — Розовое не пойдет, и потом, это уже не стильно. Есть одна вещица, мне немного мала, а тебе будет в самый раз. Живанши, последняя коллекция.

Женюлик в свободное от любви время подрабатывал, навешивая супер-эксклюзивные бронированные двери на квартиры, дома и дачи новых русских. Бизнес процветал, Женюлик тоже, он вполне мог позволить себе Живанши.

— Женя. Спасительница. Ну давай твою «Живаншу», и туфли тоже тащи, размер у нас с тобой должен быть одинаковый.

С утра был четверг. Уже пару дней «Живанша» была у меня в шкафу вместе с туфлями и непонятными прибамбасами на шею и в уши. Женюлик здорово преувеличивал, говоря что это платье ему лишь слегка маловато, туда могла влезть разве что его нога, и то с трудом. У меня в Живаншу влазило все тело, но абсолютно ничего не застегивалось. То есть, если я выдыхала и лежа втискивалась в этот черный эластичный чулок, он в принципе меня одевал, и все. Чтобы наконец-таки застегнуться, я активно худела уже целых два дня, но пять кило не двадцать. Что ж, по крайней мере теперь молния сходилась и Живанша не расползалась по швам. Я встала перед зеркалом и приступила к замазыванию дефектов внешности и окрашиванию замазанных деталей.

До приема оставалось два часа, до приезда Андрея час. Да, да, он сам предложил забрать меня из дома, чтобы я не топала до Красной Пресни пешком и не пачкала свой роскошный туалет. Такая вежливость меня тронула, хотя я подозревала, что Андрей хотел убедиться в том, что я не отмочу на этот раз никакого номера, а также дать последний инструктаж. А пока я отчаянно вспоминала как можно сделать «конфетку» из этого… ну как его… шоколада!

«Так. Здесь у Вас, барышня, будут глазки. А над глазками полагаются реснички и эти, такие волосатенькие… — бровки.» — приговаривала я. В зеркале происходили метаморфозы, вернее отражались. «Что у нас с носиком. Ничего у нас с носиком. Нового не налепишь. Берем что есть. А еще румянца на скулы. И карандашиком рисуем рот, раз-два-три. Во! Нет, не „прынцесса“ — „королевна“!» Процесс доставлял мне кучу удовольствия. Как выяснилось, опыт, приобретенный давным-давно и также давно позабытый, не растерялся и из меня медленно, но верно получалось очаровательное существо определенно женского пола.

— Что это ты закрылась, сладурка. — заболела что-ли. — бабушка мощно рвалась в комнату, озадаченная моим уже получасовым молчанием.

— Если и заболела, бабуля, то не смертельно. Бусь, слышишь, сейчас за мной заедут, ты пожалуйста не пугайся и лучше не приставай с расспросами о зарплате. Договорились? И кстати сегодня вернусь поздно, — я замолчала, выдохнула и проскочила в черный чулок Живанши. Уф-ф…

— Это тот, на Запорожце? — проницательная бабуля крупным настойчивым мотылем билась в закрытую дверь, но я не открывала, нельзя было заранее ее доводить до инфаркта. Ей было бы бесполезно объяснять, что это высокая мода, а не шелковые обрывки на веревочках.

— Угу, — промычала я, нанося на губы коралловую мерзость, выданную мне Женюликом вместе с подробной информацией о современных методах макияжа.

— Супружница-то его не померла? — искренне интересовалась добрая бабуля.

— Жива, жива мученица. — Я придирчиво оглядела результат в зеркале и убедилась, что у меня очень большие ласковые глаза, густые брови, чистая нежная кожа с очаровательным румянцем, чувственный рот, сногсшибательная грудь и осиная талия. «Все в восторге от тебя» — пропела я и повертелась в разные стороны.

— А он кто? Окрок, вьюнош или лыцарь? — не унималась бабушка, пытаясь подсмотреть в замочную скважину.

Если я мужчин особачивала, что давало мне множество вариантов, то бабуля просто распределяла их по возрасту. Отрок, юноша или рыцарь? Подумав, я решила, что Андрея пожалуй ни по каким параметрам нельзя считать вьюношем, тем паче окроком.

— Рыцарь, бабуля, рыцарь. Не мешай мне одеваться.

— Ты юбчоночку-то надень. А куда вы идете, в кино или в парк? — бабулины представления о количестве доступных для порядочной тридцатилетней девушке развлечений были еще проще чем классификация мужского населения.

— В кино, бусик. — Я не стала разрушать бабулины иллюзии. — А насчет юбчоночки ты пожалуй права. Уже надела. Чудная такая юбчоночка, и кофтеночка ей под стать.

Раздался звонок. Андрей пришел раньше назначенного срока. Я услышала как бабуля прошаркала к двери, а затем его шаги в коридоре.

— Ну, Вы готовы, Лариса? — он здорово нервничал. А я просто садистский кайф получала. — Поторопитесь, будьте добры.

— Еще десять минут, — крикнула я ему из-за двери. — Заключительные штрихи и можно ехать. Вас пока бабуля займет. Бусь, развлеки гостя.

— Проходите, лыцарь. — Бабуля была тиха и вежлива. Они прошли в гостиную и о чем-то там беседовали. Я нацепила нашейный прибамбас и подмигнула своему отражению. «Ах за что, за что мне грешной, вид такой достался внешний?» — рифма родилась и оказалась неудачной, вернее неподходящей к случаю. Черт меня побери! По моему я классно выглядела! Минералка сделала свое черное дело, а косметика свое дело разноцветное. Меня можно было смело выводить в люди, мной можно было гордиться и, вообще, на меня можно было вешать табличку «руками не трогать», а еще лучше — «не влезай — убьет». То есть это была не совсем я, передо мной в зеркале стояла такая утонченно-эротичная особа с обнаженными плечами и загадочной улыбкой. Сделав улыбку еще загадочней как у Блоковской «Незнакомки» я «дыша духами и туманами» выплыла из комнаты.

Бабуля сидела рядышком с Андреем на стареньком диване и нежно глядела на него, время от времени поправляя парадный платок на голове. Он ей положительно импонировал. Она даже старалась не пукать, что было очень и очень не просто. Бабушкин кишечник всегда подводил ее и она, разумно считая, что комфорт дороже приличий, никогда не стеснялась выпустить газ, забавно приподнимая то левую то правую свою часть, в зависимости от того, где сидел (вернее, не сидел) собеседник. Мы так к этому давно привыкли, а немногочисленные гости вынуждены были молча смиряться, но не в этот раз. Бабуля, красная и раздутая от напряжения, беззубо щерилась и, похоже, флиртовала. Конечно там было с чем флиртовать. Какой там ушастый Ричард Гир и слащавый Ди Каприо. Андрей, кстати, действительно в смокинге и при бабочке, просто уничтожал наповал своей ненормально-потрясающей внешностью.

— А на какое кино Вы идете, лыцарь? — нежничала бабуля. Андрей замялся, не зная, что ответить, но я пришла ему на помощь.

— Кошмар на улице Вязов. Самый последний римейк. Догадайтесь с трех раз кто в главной роли. Это я.

Увидев меня в дверях при полном параде, бабушка не выдержала и все-таки звонко и раскатисто пукнула, Андрей приподнялся и тут же сел обратно.

— А вот и я, ну что едем, рыцарь?

— Сегодня Рождество, седьмое ноября? Или я сплю и вижу сон? — Андрей зажмурился, потряс головой и снова вытаращил на меня свои синющие глазищи с поволокой. Да, он был приятно обрадован. Даже потрясен. Можно сказать, у шотландских сеттеров просто до земли отвисла клыкастая челюсть и вывалился язык.

— Вальпургиева ночь. И не наезжайте с комплиментами, а то я за себя не ручаюсь. Вот пойду и умоюсь частично из стеснительности, а частично из вредности характера.

— Молчу. Молчу и молча преклоняюсь перед прекрасным. Что ж, раз Вы готовы, моя Маргарита, тогда вперед на Лысую Гору, — он взял меня под руку, и я, совсем как в романах, почувствовала как приятный трепет прошел по моему телу.

— Ох, и хитрый этот женатик, — прошептала мне бабуля, провожая нас до дверей.

— С чего взяла-то, бусь?

— Сам зенки-то на тебя выпялил, как будто и не видит больше никого вокруг, а как звать-то толком и не помнит, вон Риткой какой-то кличет. Ох, хитрый. — Я погладила бабулю по голове. Ей так хотелось, чтобы у меня было все лучше, чем у Розалинды и Марианны. Милая бусечка!