Развод. Моя (не) желанная - Лада Зорина

— Не буду я несколько месяцев с тобой спать!

Громов коротко рассмеялся:

— Митина, так ты и не обольщайся.

— Я не это имела в виду! — от его прозрачного намёка и без того горевшее непонятным жаром тело совсем воспламенилось. — Может, хватит уже упражняться в своём дебильном подростковом юморе?

— Митина, — его хватка окрепла, а голос опустился ещё ниже, шёлково зазмеился в темноте, вызывая мурашки на коже, — а что это ты так нервничаешь?

Я непроизвольно сглотнула, отказываясь верить в происходящее. Я и Громов вот уже с полчаса лежим, прижавшись друг к другу в одной постели по совершенно идиотской причине. Лисицын наверняка давно дрыхнет и видит десятый сон.

И словно в ответ на мои мысли в коридоре послышался стук двери и какие-то голоса.

Мы оба синхронно замерли, превратившись в слух.

Едва слышно выругавшись, Громов со сверхъестественной для его комплекции скоростью перекатился на свой край кровати, вскочил с постели и наверняка метнулся к двери.

Подстёгиваемая тревогой, я поспешила следом за ним.

— Ты-то куда лезешь? — шепнул он, когда я очутилась у дверей, невольно вцепившись в его руку, которой он отгородил меня себе за спину. — Стой тихо.

Я послушно замерла.

Громов приотворил дверь, но ровно настолько, чтобы голоса стали заметно слышнее:

— …хозяйской спальни, верно?

— Да, их спальня вон там, третья от окна. Вам что-нибудь нужно? Может, Ярослава Дмитриевича разбудить?

— Нет, нет, ничего не нужно. Вы извините. Я просто сплю очень чутко. Вышел вот побродить…

Громов беззвучно закрыл дверь, и мы вновь оказались в темноте, отрезанные от голосов в коридоре.

— Этот Лисицын начинает меня серьёзно бесить, — в хрипловатом голосе мужа зазвучала угроза. — Он совсем охренел! Никаких личных границ не признаёт.

Я стояла, боясь пошевелиться и осмысливала ситуацию. Но недолго.

Громов пошевелился, перехватил меня за руку в темноте, и через мгновение мои ноги оторвались от земли.

— Т-ты что творишь?! — ошарашенно захрипела я, не позволяя себя повышать голос.

Громов как ни в чём не бывало пошагал к постели, держа меня на руках так, будто я вовсе ничего и не весила.

— Что требуется, — он бесцеремонно сгрузил меня на кровать. — Ну что, будут ещё какие-нибудь возражения? Может, не стоит так замарачиваться? Может, хоть сейчас по разным спальням опять разбежимся?

Я молчала, спешно заползая под одеяло в надежде, что он от меня наконец-то отстанет.

Ясно ведь всё. Всё предельно понятно. Этот чокнутый Лисицын даже ночные рейды готов проводить, только бы подловить нас на лжи. А это значило что? Что он нам не доверял. Он только и ждал, когда мы оступимся.

— В этом чёртовом «Фонде» работают какие-то маньяки, — пробурчала я, с облегчением отметив, что Громов лёг рядом, но на мою автономию больше не покушался.

— Я с ним поговорю, — голос Громова звучал мрачно. — Или свяжусь с руководством «Фонда», попрошу их умерить энтузиазм своей рьяной ищейки. Если так и дальше дело пойдёт, мы его скоро будем у себя из-под кровати вытаскивать. Они там совсем берега потеряли со своими расследованиями.

— Согласна. Зато теперь ты очень ясно себе представляешь, каково это — иметь дело со всякими самодурами, — я всё ещё пыталась отойти от его наглого решения втащить меня в постель, невзирая на все мои попытки отстоять свою независимость.

— И что это за виртуозный пассаж? Очередной увесистый камень в мой огород?

Я подтянула одеяло к носу, но не смогла устоять перед искушением задеть его побольнее:

— А то и так не понятно. Ты ведь вечно всё делаешь на свой нос. Тебе никто не указ.

— Хотел бы я похвастаться такой роскошной привилегией, — пробормотал он, не спеша выходить из себя.

— Скажешь, я не права?

— С чего ты решила, что я делаю только то, что захочу? Думаешь, поступай я так, женился бы когда-нибудь на нищей садовнице с ядовитым языком?

Мысль влетела мне в голову буквально в одно мгновение. Я хотела его уколоть, вывести из равновесия.

— Уже не такой и нищей. Попрошу не забывать, что после развода я могу запросто претендовать на половину твоего имущества, дорогой.

Уколола я будь здоров. Так уколола, что Громов вдруг взвился с постели, а спустя мгновение мои плечи вдавили в матрас его огромные лапищи и я почувствовал на своём лице его прерывистое дыхание.

— Так вот, значит, как разговор у нас пошёл? Угрозы в ход начинаем пускать?

— Что, испугался? — пискнула я, хотя у самой душа ушла в пятки.

— А ты? — неожиданно шепнул он так близко к моим губам, что я остолбенела.

— Ч-что… я?

— Не испугалась? Потому что… знаешь ли, Митина… если бы я делал всё, что хотел…

И во мне будто проскользнул разряд тока, потому что нависшее надо мной тело едва-едва соприкоснулось с моим.

— Если бы я делал всё, что хотел…

Ближе и ближе…

— …я сделал бы это.

Мой вопрос потонул в судорожном вдохе, когда его губы с безошибочной точностью отыскали мои.

Глава 24

Поцелуй был ошибкой. Серьёзной ошибкой.

Жаль, понял он это слишком уж поздно.

Чистая провокация с его стороны. Яр вообще не собирался её целовать. Всего-то хотел припугнуть, чтобы Митина замолчала и наконец признала, что он прав по всем статьям.

Но это ж Митина. Если она настроилась спорить, то рот ей заткнуть попросту невозможно. Они же с детства собачились так, что пару раз их в буквальном смысле слова родители разнимали.

Родителей в живых уже нет, а они продолжают собачиться.

Разница только в том, что он отыскал новый способ заткнуть ей рот.

Не слишком-то оригинальный, зато действенный.

Действовал он, правда, на обоих.

И если о Митиной он сказать наверняка ничего не мог, то вот про себя за эти несколько мгновений узнал много чего нового.

И ему эти открытия, если честно, на хрен не сдались.

Губы у неё нежные и податливые.

Не отрывался бы.

Он и не отрывался.

И мозг очень быстро отключился от процесса, полностью уступив дорогу инстинктам.

Те и без того безобразно вопили уже какое-то время. С тех самых пор, как он решил спасти эту упрямую дурочку от перспективы замёрзнуть, проведя всю ночь на полу.

Он опустил свой напряжённое тело, едва-едва коснувшись её. Прикосновения начинали кружить ему голову с удвоенной силой.

Его язык нетерпеливо скользнул в её рот и встретился с её языком.

Ох… твою-то…

Дальше — провал. Он перестал сопротивляться желанию, донимавшему его уже какое-то время, вжался в неё