Крылья (СИ) - Градова Элина

После душа, сообщаю, что немного посплю, не в силах изображать безмятежное спокойствие. Падаю на кровать, утыкаюсь носом в подушку, никого не хочу видеть.

Вдруг чувствую, как мамина рука гладит меня по голове,

— Ксюш, всё так плохо? — ничего-то от неё не скрыть! Сначала думаю отболтаться нейтральной фразой, но тут меня прорывает неожиданно, и давясь слезами рассказываю всё…

— Я помню, Петровский был в тебя влюблён ещё со школы… — спрашивает, — ничего не путаю?

— Нет, — поднимаю на неё зарёванное лицо, — при чём тут школа? То, что ты в ней работаешь, ещё не значит, что всё самое важное происходит там!

— Тут два варианта, — продолжает она в своей любимой манере, не отвлекаясь на мои обидные слова и, изображая психоаналитика, — он или однолюб или…

— Или, что? — мне просто необходимо знать, какой второй вариант.

— Или осуществил юношескую идею фикс, парень был зациклен, увидел тебя, и всё всколыхнулось, не устояли оба, поддавшись минутной слабости, тогда дальше тупик или всё рассосётся само.

— Ну, почему? Почему так сложно? Неужели нельзя просто быть счастливыми? Счастье без геморроев, вообще, возможно?

— Конечно, — заверяет мама, я радуюсь, но рано, — лёгкое, безусловное счастье бывает в детстве. От новой игрушки, от каруселей, от того, что получилось что-то сделать в первый раз…

— А, потом?

— Потом счастье становится условным, постепенно, не сразу, этого даже и не замечаешь. Сначала от похвалы. Потом, чтобы получить желаемое, уже нужно что-то сделать посерьёзней, выполнить поставленную задачу, чем-то пожертвовать, одним словом, заслужить. С возрастом, цена счастья становится всё дороже… Потому, что хочется большего, чем в детстве и зачастую недосягаемого…

— Мам, к чему ты говоришь мне это?

— К тому, что цена вашего с Сашкой общего счастья возросла. Сначала оно было лёгким, но ненужным, по крайней мере, для тебя. Прошло время, вы встретились, возникло обоюдное желание, но на новом витке появилось условие: лишний человек, который мешает, и ещё есть сомнения, нужно ли, вообще, чего-то добиваться, может, забыть и не заморачиваться. Дальше, вы утверждаетесь в правильности решения: нужно! И задание тут же усложняется: помимо жены, ещё и ребёнок. И вот сюда я бы тебе лезть не советовала. Ставки уже непомерно выросли. До какого предела вы готовы их поднимать? Вернее, до какого предела Петровский готов их поднимать, ты-то пассивная фигура. Можешь, конечно, влезть, но тогда смажешь картину и возьмёшь всю вину на себя.

— Почему?

— Потому что, он сам должен выбрать. Если это любовь, через какое-то время, уравнение решится само, не без жертв, возможно, но цена будет адекватной. Если в нём взыграло неудовлетворённое эго, он успокоится и займётся своей семьёй, в конце — концов, он получил желаемое. Если вмешаешься и будешь влиять на ситуацию, он не поймёт, что у него к тебе на самом деле, и сделает неверный шаг. Тогда — конец: там всё разрушит, переметнётся к тебе, через некоторое время, когда эмоциональная и гормональная пена осядет, обозлится и будет считать виновницей, что жену и ребёнка бросил, и у вас тоже ничего не выйдет… Получается слишком много жертв и разрушений, не уцелеет никто… Как-то, так…

Получается слишком много жертв и разрушений, не уцелеет никто… Как-то, так…

— А, если это всё-таки, любовь? — я в этом уверена, но уже не уверена ни в чём, — куда денутся жена и ребёнок.

— Тогда, что-то изменится в обстоятельствах. Возможно то, чего сейчас не знаешь ни ты, не Петровский…

— Не понимаю…

— Поймёшь… Пока можешь только следить, как будут расти ставки в ближайшее время, чтобы не потерять головы. А потом наступит перелом, и всё изменится…

Мама целует меня в щёку, гладит по голове, и я почти успокаиваюсь. Уходит, а я остаюсь думать. Странно, вроде и не пообещала, что всё будет хорошо, но что-то такое сказала, отчего моя проблема кажется теперь старой, как мир аксиомой, которая уже сто раз доказана задолго до моего рождения. Ох, уж эти математики, нет бы, ограничивались школьной программой, втолковывая её своим ученикам, а они всё проецируют на жизнь. Но, тем не менее, после такого расклада, становится легче, и я засыпаю…

Глава 7

Александр

Встречаю любимую с автобуса. Сегодня трое суток, как её не видел, а кажется вечность прошла. В эти дни не звонил ей, сказать нечего, закрутился в кошмаре, которому нет ни конца, не края. Знаю, что приедет этим рейсом, билет заранее покупала…

Автобус прибывает вовремя, выхожу из машины, очень хочу её видеть и не хочу в то же время, порадовать нечем. Через несколько человек смотрю, как она появляется в проходе, оглядывается по сторонам, пока её взгляд не останавливается на мне, улыбается. Я спешу принять её сумку и поймать в объятия, не дожидаясь, пока спустится до конца. Держу в руках и не тороплюсь поставить на землю, так бы и не отпускал. Всматривается в меня, молчу, целуемся, все разговоры на потом. Быстро идём к машине и уже в ней, кидаемся друг к другу снова, поцелуй долгий, как после длительной разлуки. Мне он просто необходим, как глоток свежего воздуха среди ада, в котором я оказался, вернувшись домой…

Наконец, отрываемся друг от друга, Ксюша пристально разглядывает меня, проводит тёплой ладонью по щеке и сочувственно произносит,

— Плохо тебе, родной?

Пока ждал, думал получится отмолчаться, всё не вываливать, а после такого обращения, не смог, сгрёб её в охапку, прижал крепко и уткнувшись, куда-то в плечо, ответил, а скорее простонал,

— Плохо! — и выдал всё сразу, — развода не даёт, нашёл квартиру ей, снял, пообещал все расходы на себя взять, ни в какую, решил сам съехать. Перевёз часть вещей уже, вернулся остатки забрать, а она вены вскрыла, хорошо хоть успел, перетянул жгутами, потом, Артурыча вызвал. Обошлось без больницы, а то в психушке на учёт бы дурёху поставили. Сказала, если уйду, что-нибудь ещё удумает, как вариант, шагнёт с девятого этажа… Остался в итоге, купил надувной матрас, теперь сплю на полу. Одна радость — работа, там немного отвлекаюсь.

— Шантаж в действии, — вздыхает.

— Сам знаю, но пока ничего придумать не могу, и вырваться не могу!

— Ставки растут, — произносит непонятную фразу.

— Какие ставки?

— Не обращай внимания, это я о своём…

Едем домой. За квартал просит высадить,

— Сань, не будем рисковать, пусть Катя остаётся в неведении. От знания лучше не станет…

Согласен, высаживаю её с тяжёлой сумкой, мучаюсь от этого и того, что не знаю, как быть дальше, Ксюша напоследок успокаивает,

— Всё как-то разрешится, не вешай нос. Пока…

Какое ещё пока? Я ж с ума сойду до этого самого пока!

Ксения

Новости у Сашки унылые, впору руки опустить. Даже представлять не хочу, что твориться ниже этажом у соседей. Ничего не стоит спуститься на два пролёта, позвонить в двери и высказать всё мартышке под названием законная жена! Припомнить откровенные разговоры, как она только и ждала Сашкиных командировок, чтобы вырваться на свободу. Что не любит его нисколько, просто, хорошо пристроилась, удобно! С таблетками тоже не ясно, как так вышло, при её нежелании беременеть, забывать их принять? Что-то не вериться… Может, блеф?

Гоняю весь вечер в голове эту дрянь, заставляю себя улечься спать, наконец-то, завтра на работу не проспать бы…

Мучаюсь долго, вроде отъезжаю помаленьку… Слышу сквозь пелену тихий щелчок замка на входной двери, сон мгновенно слетает, затаиваюсь, не жива, ни мертва. Почему-то в голову лезут подозрения, что это вернулся мой кошмар по имени Антон. Пока глаза привыкают к темноте, слышу едва различимые шаги и всё же пугаюсь от неожиданности, когда в моей постели оказывается Санька. За миг до того, как узнаю, вырывается крик, который он гасит на первой же ноте своим поцелуем. Не столько зрением, сколько осязанием понимаю, что это мой любимый. Ничего не спрашиваю, молча целую его в родные до сумасшествия знакомые губы. Он тоже, ни слова не говоря, отвечает на мой поцелуй страстно и горячо. Потом пробегает губами от шеи до груди, то и дело натыкаясь на вырез ночнушки, быстро стаскивает за ворот с себя футболку, а потом и штаны. По-деловому берётся за подол моей короткой сорочки, свободная шёлковая ткань, легко меня покидает, и мы переходим к интимным ласкам. Наше ночное свидание отдаёт безумным экстримом, чувствуем себя преступниками, нарушающими закон. Словно бесшабашные подростки, пробравшиеся в соседский сад, чтобы наворовать яблок. Только, воруем мы не яблоки, а счастье, запретное, но от этого ещё более желанное. Адреналин, добавляясь к любовным утехам, становится термоядерной приправой в нашем горячем коктейле. В порыве страсти хочется стонать или даже кричать, но нельзя, при нашей-то слышимости. Моему возбуждённому любовнику похоже, не легче, я понимаю это по едва различимым глухим звукам, вырывающимся из его горла, когда он приближается прямо к уху. Но мы сдерживаемся, что ещё больше добавляет пикантных специй в наше блюдо. Диван едва слышно начинает поскрипывать в унисон с ритмом двигающихся тел, но слух обостряется настолько, что тихий скрип отдаётся, чуть ли не грохотом в наших ушах, проникающим сквозь тонкие стены, особенно через пол. С лёгкими смешками, не сговариваясь, прихватив одеяло, сползаем на пол. Отдаемся страсти по полной, когда Санька на самом взлёте издаёт стон, потеряв над собой контроль, зажимаю ему рот. Он, сообразив, затихает, но довольно чувствительно прикусывает мою ладонь. Я же, оказавшись на пике, почти одновременно с ним, неосознанно вцепляюсь зубами в его ключицу… Ещё немного, и он со вздохом облегчения, падает на меня, уткнувшись носом в край одеяла. Через несколько секунд, поворачивает ко мне лицо и ещё не выровняв дыхания, шепчет прямо в ухо: