Славяно-русские древности в «Слове о полке Игореве» и «небесное» государство Платона - Леонид Гурченко

Если я прав, утверждая, что Послание Кирилла к Василию содержит отклик на событие поступка Василия, связанного с походом Игоря на половцев в 1185 г., то можно говорить и о втором сочинении Кирилла – «Повести к Василию, игумену Печерскому…» как о заключающем в себе потаенную связь с этим же событием. Но если это не так, тогда зачем архимандрита-игумена, «отца отцов, великого для всех путеводителя к горнему», убеждать, что монастырь есть «гора Божия, гора тучная, гора усырйнная… <…> Гора, юже благоволи Бог жити в ней» (Пс. 67, 16–17)?

Для своей Повести Кирилл воспользовался притчей из Повести о Варлааме и Иоасафе, индийском царевиче. Но у Кирилла не та же самая притча, она, в соответствии с обстоятельствами ее написания, значительно усложнена. В первоисточнике эта притча представлена так. Один хороший царь заблуждался только в одном: одержим был идолопоклонством. Однажды ночью царь со своим мудрым советником вышел походить по городу. Увидели они жилище под землей в виде пещеры, из оконца исходил луч света. В жилище находился человек, одетый в убогое рубище, перед ним стояла его жена, наливая ему вино в чашу, она пела и плясала, увеселяя его, и ублажала мужа похвалами. Советник изъяснил царю, что это те, кто видит истину вечной жизни и славу превосходящих всё благ. Далее царь стал жить в истинной вере и благочестии.

Однако в Притче Кирилла видны взаимосвязи реальной ситуации: почти все образы, предметы и события являются отражением объективно существовавших вещей. Они сравнимы с «иероглифами» на горных породах – валиками и бороздками, которые являются следами жизнедеятельности вымерших организмов. Мало того, что в Притче Кирилла ситуация другая, но и заблуждение царя иного рода: «Только в одном он был неосторожен – не принимал никаких мер на случай военных тревог и не держал ратного оружия». – Здесь предложение о заблуждении царя наполнено реальным смыслом событий XII в.: отсутствие мер на случай военных тревог было бедствием русских княжеств той эпохи. Князья-соправители Русской земли нападали друг на друга, почти не встречая сопротивления, а тем более степные кочевники-грабители вторгались без особых затруднений. О нехватке ратного оружия и воинов во время военных тревог есть косвенные упоминания в «Повести временных лет», относящиеся к XI в. В 1068 г. напали половцы на Русскую (Киевскую) землю. В ночном сражении половцы победили русских князей. Киевляне прибежали в Киев, собрали вече на торгу, послали к великому князю Изяславу с требованием выдать оружие и коней, «и мы еще сразимся с ними», говорили посланные. Изяслав и его воевода Коснячек не послушали киевлян. О причине отказа летопись умалчивает, но догадаться можно: оружия не было. Еще одно упоминание относится к 1075 г. Великий князь Святослав Ярославич, гордясь, показал немецким послам богатство свое: бесчисленное множество золота, серебра и шелковых тканей. Немцы остались равнодушны и сказали: «Это ничего не стоит, ведь это лежит мертво. Лучше этого воины. Ведь мужи добудут и больше того». – Богатства много, а воинов и, следовательно, оружия мало. Не было исключением и положение дел в XII в., иначе не приходилось бы русским князьям во время междоусобных тревог пользоваться вражеским оружием, призывать на помощь половецких воинов.

Итак, образ неосторожного царя связан с военными тревогами и внезапными несчастьями 80-х гг. XII в. в Киевской Руси. У царя была дочь отличного ума, были советники и друзья, и среди них один советник, скорбевший о неосторожности царской. Однажды ночью, то есть в мирской, суетливой жизни, по истолкованию Кирилла, случился сильный мятеж в городе, то есть внезапное несчастье. Царь вышел с советниками, чтобы усмирить мятеж, но не нашел виновных, а город был в ужасном волнении. Тогда умный советник повел царя и дочь его к великой горе, где в пещере лежало много разного оружия, то есть к Феодосиеву Киево-Печерскому монастырю, стоящему на горе, в котором есть духовное оружие против дьявола. И здесь мы сталкиваемся с существом проблемы того времени: что делать, чтобы предотвратить внезапные несчастья, постигающие народ? (Хотя открытый контекст притчи подразумевает человека, так как город – человеческое тело; люди, живущие в нем, – телесные чувства.) Благочестивые составители русских летописей отвечали на этот вопрос так же, как в данном случае Кирилл, бывший епископ Туровский, а в момент написания Повести – монах Туровского монастыря: следует обратиться к Богу всем сердцем в посте и плаче. «Обратитесь ко Мне, и Я обращусь к вам, – говорит Господь, – и отвращу от вас гнев Мой…» (Мал. 3, 7). «Казни всяческие принимаем от Бога и набеги врагов: по Божьему повелению принимаем наказание за грехи наши» (ПВЛ. Статья под 6576 г.).

Царь и его дочь отличного ума взглянули через отверстие внутрь пещеры, и увидели они то же, что царь и его советник в Повести о Варлааме и Иоасафе. Но кроме мужа в рубище и его жены, в этой притче пред ними стоял Некто высокий и прекрасный на твердом камне, то есть Христос, и Он-то давал сидящему вино в чаше. Когда муж принимал пищу, тогда венчали его похвалами. Как и в притче-первоисточнике, царь изумился увиденному. Далее Кирилл дает истолкование образов. Царь – ум; дочь – душа; шум и тревога – болезнь или какое-либо внезапное несчастье; советники и друзья – житейские мысли; муж, сидящий в пещере, – весь иноческий чин; жена – смертная память; предстоящий мужу, как уже говорилось, Сам Христос. Здесь не только иносказательное поучение, но обозначено движение от образов к стоящим за ними реальным событиям, которые, взаимодействуя с образами в реальном времени, приводили к общим выводам христианского содержания.

Переведем иносказание на язык конкретных суждений. Некто, обладающий высоким сознанием, то есть обладающий отличным умом (ср.: царь-ум, имеющий дочь-душу отличного ума), во время шума и тревоги в городе (город – человеческое тело), которые могут быть отождествлены с шумом и тревогой во время нападения половцев на Переяславль после поражения Игоря, когда великий князь Киевский Святослав Всеволодович в спешке и смятении, при возбужденном поведении киевлян, послал за помощью к Рюрику и Давыду, когда воины последнего, не желая идти на помощь, затеяли совещания при попустительстве Давыда, – так вот этот некто во время шума и тревоги в городе, возникшими вследствие внезапного несчастья, был охвачен печалью – горем и заботой. Случилась беда, совершился вражеский набег, а виноватых нет, точнее, установить конкретных виновников практически невозможно. И вот он, охваченный печалью, приходит к мысли, что главное не в том, чтобы осудить неосторожных, тех, кто не принимает мер на случай военных тревог и не держит побольше ратного оружия, а в том, чтобы направить свой ум к горе, к Феодосиеву Киево-Печерскому монастырю, где много есть духовного оружия против дьявола. И к этой горе печаль приводит ум.

Для того чтобы обрести ясность в вопросе о том, как соотносится Притча о белоризце-человеке и о монашестве с образом Василия, созданным Кириллом в Послании к нему, нужно сопоставить начало Послания и конец Повести-притчи, заключающий обращение к Василию, а также к инокам его монастыря. В Послании Кирилл, обращаясь к Василию, подчеркивает его исключительную способность мыслить, его высокое сознание, его дела и веру, выходящие из ряда: «Всечестный, богоблаженный Василий, поистине славный и великий во всем мире архимандрит, отец отцов, великий для всех путеводитель к горнему, душа, проникающая тонким умом своим все богодухновенные писания, вторый Феодосий, игумен Печерский, хотя не по имени, но по делам и вере равный ему святостию… Ты в бельцах и в иночестве вел жизнь богоугодную и душеполезную» (Макарий, 1995. С. 304). Откуда тогда взялось желание у Кирилла давать указания человеку с такими качествами? Ведь он придает чрезвычайное значение своему поучению-притче: «Бог же мира многою милостию да сотворит, чтобы усвоено было вами настоящее сказание…» – говорит он в конце сочинения, обращаясь к Василию и черноризцам его монастыря (Макарий, 1995. С. 356).

Но если для него существенно значение Притчи, следовательно, была и скрытая цель. Тогда в чем она заключалась? Ведь если белоризец, то есть или мирянин, или представитель белого духовенства, человек Притчи, направляет в печали свой ум к монастырю, то случай с Василием еще более положительный: его «избрала» игуменом Сама Богородица. Казалось бы, нет повода для указаний и наставлений. Однако Кирилл наставляет и поучает Василия словами псалмов: «Ибо монастырь есть гора Божия, гора тучная, гора усыренная, гора, на которой благоволит Бог жить» (Пс. 67, 16–17). И далее: «глас радости и спасения в селениих праведных» (Пс. 117, 15); «богатство если течет, не прилагайте к нему сердца». Но первая часть предложения опущена: «Не надейтесь на неправду и не желайте хищения» (Пс. 61, 11). Следовательно, Василию, черноризцу, от кого-то и за что-то могло притечь богатство! Едва ли подразумевались вклады в монастырь и пожертвования. И снова: «Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты, кому не вменит Господь греха» (Пс. 31, 1–2). Далее идет: «и в чьих устах нет лести», – но говорить Василию в данном случае о лукавстве и лести Кирилл считает неуместным. Однако Кирилл еще раз цитирует Священное Писание: «Радость на небеси бывает о грешнике кающимся: радуйтесь со Мною, – говорит Христос, – так как нашел драхму потерянную» (Лк. 15, 7–10).