Славяно-русские древности в «Слове о полке Игореве» и «небесное» государство Платона - Леонид Гурченко

Глава 4

УМЕНИЕ ПОСТАВИТЬ ВНИМАНИЕ КНЯЗЕЙ И БОЯР В ПОДЧИНЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К ИСТОРИЧЕСКИМ И СОВРЕМЕННЫМ ФАКТАМ БЫЛО СВОЙСТВЕННО В ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ XII в. ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ ЦЕРКВИ И МОНАСТЫРЕЙ

По мысли автора «Слова о полку Игореве», русские должны дорожить своей честью крещеного народа и стремиться к успехам христианской системы идей. Проповедь «русской идеи» увязана с образом действий первых князей, первого среди них – Владимира Святославича. Эти князья расширяли территорию государства, покоряя и христианизируя окрестные племена язычников, но прежде всего укрепляли христианские нормы в среде своего народа. Но такие действия, мы знаем, в первую очередь должны быть одобрены Церковью, потому что воинствующая Церковь, как преодоление языческого прошлого, была современной идеей для Средневековья, как на Западе, так и на Руси.

С идеей воинствующей Церкви хорошо согласуется тот факт, что поход на половцев в 1185 г. в марте, во главе с великим князем Киевским Святославом Всеволодовичем, был предпринят по инициативе Церкви. Хотя Киевский митрополит учитывал просьбу византийского императора Андроника Комнина, умолявшего киевских князей предпринять половецкий поход (Пашуто, 1968. С. 200). В этом походе Игорь не смог принять участие из-за распутицы, а его поход в конце апреля следует считать продолжением мартовского. У нас нет надобности доказывать, что Всеволод, брат Игоря, произнес свою известную фразу, обращаясь к Игорю: «Седлай, брат, своих борзых коней, а мои тебе готовы, оседланы у Курска», – произнес не у р. Оскола, как принято считать, где Игорь ожидал войско Всеволода, но на совещании в Переяславле Южном, на левом берегу Днепра. Ибо зачем Игорю седлать коней, когда он ждет Всеволода у р. Оскола на оседланных конях, а кони Всеволода, оказывается, всё ещё под Курском, когда он произносит свою фразу о полной своей готовности выступить в поход, – дело в том, что перед выступлением в поход князья совещались в Переяславле, как упомянуто об этом в Лаврентьевской летописи (ПЛДР, 1980. С. 366). И не надо сомневаться, что совещание проходило по благословению или даже в присутствии представителей духовенства. В летописях мы постоянно сталкиваемся с подобными фактами, так как это было проявлением христианского сознания князей. В 1096 г. Новгородский князь Мстислав, упреждая захват Новгорода Олегом Святославичем, одержал победу над ним, и произошло это, пишет летописец, «молитвами преподобного епископа Никиты». О великом князе Киевском Святополке в 1107 г. тот же летописец сообщает, что Святополк имел такой обычай: если шел на войну или еще куда, то приходил в Киево-Печерский монастырь поклониться гробу Феодосиеву и молитву брал у игумена, тогда только шел в путь свой. В 1111 г. Владимир Мономах на Дону одержал крупнейшую победу над половцами. Перед сражением впереди полков ехали священники, пели тропари и кондаки Кресту Честному и канон Пресвятой Богородице.

Естественно, что после неудачного похода Игоря часть ответственности за воздвигнутое негодование киевлян на О́льговичей Церковь должна была взять на себя и попытаться переломить общественное мнение в пользу О́льговичей. Но это не последняя задача и самого «Слова о полку Игореве». Наблюдательность автора, его исторический и жизненный опыт также ставят проблему о принадлежности автора к священнослужителям. У нас нет надобности отказываться от мысли, что этими качествами мог обладать в то время только христианин-священнослужитель. Дело в том, что умение наблюдать, обладание историческим и жизненным опытом, а также умение поставить внимание князей и бояр в подчиненное положение к историческим и современным фактам, сделать правильные выводы о причинах бедствий на Руси, что в свою очередь равнялось обладанию разумом как «плодом опыта ума и любви», – все это совершенно несвойственно было князьям и боярам того времени, исключая редкие личности, как, например, личность Владимира Мономаха.

Если князья, претендуя на владения друг друга, говорили: «То мое, а то – мое же»; если виноватым считался тот, кто в данный момент причинил обиду, за которую обязательно, дескать, нужно было мстить; а если нападали половцы, то считалось, что их подговорил кто-то из обидчиков, то есть длилось языческое разрушение категорий причины и следствия, – то сказать так, как это сказано в «Слове о полку Игореве», что князья сами виноваты в бедах Русской земли, потому что «сами на себе крамолу коваху, а половцы сами (без подстрекательства со стороны, пользуясь неурядицами среди князей) победами нарищуще на Русскую землю», и что тяжко Русской земле без высшего арбитра и защитника низов, тяжко без князя-самодержца («головы»), – так говорила тогда только Церковь. «Услышьте, князья, противящиеся старшей братии и рать воздвигающие и язычников на свою братию возводящие, – пока не обличил вас Бог на Страшном Судище», – говорит автор церковной проповеди «Слово о князьях», современник автора «Слова о полку Игореве» (ПЛДР, 1980. С. 338). И даже не Церковь так говорила, а монастыри, потому что «строй монастыря совпадал со строем развивавшихся (тогда) в Европе монархических систем», потому что «монастыри всегда были друзьями сильной власти, полной покорности» (Розанов, 1990). Наконец всё можно свести к тезису об особом политическом статусе автора в идеологической и политической жизни Киевской Руси.

Современные исследования показали важность монастырского компонента в идеологической и политической жизни Киевской Руси XI–XII вв. Именно в связи с этим возник во второй половине XII в. в Киеве особый институт в форме архимандритии – руководящего монастыря города, и носитель титула архимандрита обладал определенными политическими и административными функциями. Но уже до этого, в конце XI в., епископы и игумены осуществляли демонстративный контроль над князьями, участниками съезда 1096 г., наряду с великокняжеской, боярской аристократией и киевскими горожанами. А «во второй половине XII века, – как уже сказано, – в Киеве утверждается архимандрития: глава Киево-Печерского монастыря получил титул архимандрита Печерского, присваивавшийся настоятелю важнейшего монастыря в городе, обладавшему определенными правами и вне своего монастыря» (Щапов, Соколова, 1988. С. 173–175).

Глава 5

ЛОГИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ, ПОЗВОЛЯЮЩАЯ СКАЗАТЬ НЕЧТО ОПРЕДЕЛЕННОЕ О СОЦИАЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ АВТОРА

Именно в Киево-Печерском монастыре в 80-х гг. XII столетия находился человек, исключительный по своим дарованиям, Василий из Щековиц, – личность достаточно яркая, многогранная и согласованная с выдающимися деятелями русского Средневековья: «сохраняет привычные свойства других явлений, с которыми мы часто встречались» (Лейбниц, 1984. С. 111), ну хотя бы анонимность авторства. Тем более, что произведения государственного и общенационального значения, как, например, произведения Илариона, Кирилла Туровского и другие произведения русской средневековой литературы и живописи – иконопись и фреска, – создания духовных лиц. И предположение об авторстве Василия является наименее противоречивым и в то же время находит больше доказательств, чем все вместе взятые доводы, имеющие хоть какую-то силу, обо всех кандидатах в авторы.

До 1183 г. отношения между митрополитом Киевским и игуменом Киево-Печерского монастыря были натянутыми, после того как в богословском споре о едении мяса в праздники, если они приходились на постные дни, среду или пятницу, Киевский митрополит – грек, настаивавший на постах в праздники, «запретил» игумена Поликарпа, отстаивавшего русскую традицию едения мяса в указанных случаях.

В 1183 г.[81] был уже новый митрополит, Никифор, тоже грек. Но в этом же году, 24 июля, скончался игумен Киево-Печерского монастыря Поликарп, носивший титул архимандрита. Иноки долго не могли выбрать себе игумена. Наконец игумен был избран «чудесным» образом. После долгих споров иноки решили стать на молитву перед иконой Богородицы. И во время их общей молитвы имя нового игумена было «сообщено» каждому в отдельности свыше, Самой Богородицей, как повествует об этом Киево-Печерский Патерик, а также Ипатьевская летопись. «И вот что было удивительным, – сообщает Патерик, – как едиными устами многие сказали: “Пошлем к Василию-попу на Щековицу, чтобы был он нам игуменом и правителем иноческого стада Феодосиевого монастыря Печерского”» (ПЛДР, 1980. С. 621).

В ту же неделю он был пострижен в монахи. И в присутствии епископов и игуменов всех значительных русских монастырей митрополит Никифор поставил его игуменом Киево-Печерского монастыря, также с титулом архимандрита. И во весь период управления Никифора Русской Церковью, а Василия русскими монастырями, в источниках нет сведений о конфликтах между этими двумя лицами. Следовательно, можно предположить их взаимное сотрудничество в идеологической и политической жизни Киевской Руси. Сведения о личности Василия сохранились в Послании к нему выдающегося писателя XII в., епископа Туровского Кирилла, жителя Турово-Пинского княжества. Кирилл называет Василия своим благодетелем и учителем. Он же называет его «воистину славным, великим во всем мире архимандритом», который знает обо всем, и знания его «богоразумные».