Рецензии на произведения Марины Цветаевой - Марина Цветаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лирика Ахматовой насквозь элегична — страдальческая любовь, «душная тоска», муки нелюбимой или разлюбленной, томление невесты по мертвому жениху; сон ее — четыре стены постылой комнаты; мучительный недуг, приковывающий к постели. За окном метель — и она одна в надвигающихся сумерках. Поэзия Цветаевой пышет здоровьем, налита молодой кровью, солнечна, чувственна.
В ней исступление, ликование, хмель.
Кровь, что воет волкум,Кровь — свирепый дракон,Кровь, что кровь с молокомВ кровь целует — силком![204]
Первая — побежденная, покорная, стыдливая, вторая — «Царь-Девица», мужественная, воинственная, жадная, и в любви своей настойчивая и властная. Цепки ее пальцы, крепки объятия: что схватит — не выпустит. Весь мир — ее; и все радости его перебирает она, как жемчужины на ладони — сладострастно и бережно. Мало ей и земель, и морей, и трав, и зорь. Все ищет, все бродит по степям да по «океану»: глаза зоркие, сердце ненасытное.
Ахматова восходит по ступеням посвящения: от любви земной к любви небесной. Истончилось лицо ее, как иконописный лик, а тело «брошено», преодолено, забыто. Прошлое лишь во снах тревожит, вся она в молитве, и живет в «белой столице», в «келье».[205] Цветаева — приросла к земле; припала к ней, могучей и теплой, и оторваться не может. Она — ликующая, цветущая плоть. Что ей до Вечности, когда земная жажда ее неутолима и неутолена.
Пью, не напьюсь. Вздох — и огромный выдох,И крови ропщущей подземный гул.[206]
Одна уже в царстве теней: другая еще не постигает возможности смерти.
Я вечности не приемлю:Зачем меня погребли?Я так не хотела в землюС любимой моей земли![207]
Она любит благолепие церкви, торжественность обряда, сладость молитвы. Она богомольна, но не религиозна.
Как различно выражается у Ахматовой и у Цветаевой любовь к России! Первая возвышается до истинного пафоса, становится молельщицей за несчастную «темную» родину. Она отрекается от всего личного, отгоняет от себя последние «тени песен и страстей»,[208] для нее родина в духе, и она молится:
Чтобы туча над темной РоссиейСтала облаком в славе лучей.[209]
У другой — не скорбь души, а страшный вопль терзаемого тела. Что ей до того, что убитые станут «Божьего воинства новыми воинами»[210] — все они ее сыновья, ее плоть. Она загораживает их собой, как мать своих детей, и диким звериным голосом воет над их трупами.
Это причитание — быть может, самое сильное из всего, написанного Цветаевой.
И справа и слеваКровавые зевы,И каждая рана:— Мама!
Все рядком лежат, —Не развесть межой!Поглядеть: солдат!Где свой, где чужой?. . . . . . . . . .Без воли — без гнева —Протяжно — упрямо —До самого неба:— Мама![211]
Искусство Ахматовой — благородно и закончено. Ее стихи совершенны в своей простоте и тончайшем изяществе. Поэт одарен изумительным чувством меры и безукоризненным вкусом. Никаких скитаний и метаний, почти никаких заблуждений. Ахматова сразу выходит на широкий путь (уже в первом ее сборнике «Вечер» есть шедевры) и идет по нему с уверенной непринужденностью. Цветаева, напротив, все еще не может отыскать себя. От дилетантских, институтских стихов в «Вечерний альбом» (заглавие первого ее сборника) она переходит к трогательным мелочам «Волшебного фонаря», мечется между Брюсовым и Блоком, не избегает влияния А.Белого и Маяковского, впадает в крайности народного жанра и частушечного стиля. У нее много темперамента, но вкус ее сомнителен, а чувства меры нет совсем. Стихи ее неровны, порой сумбурны и почти всегда растянуты. Последняя ее поэма «Царь-Девица» погибает от многословия. И все же это произведение — примечательное, и голос ее не забывается.
Б. Лавренев
«Христолюбивая Палингенезия»
Литературные заметки{56}
«Что такое Госиздат?»
«Госиздат — аппарат Советской власти, осуществляющий издательскую работу по социалистическому просвещению масс, путем печатного слова».
(Из никчемных диалогов)Лошади едят овес.
Александр Македонский ездил на Буцефале.
Наполеон был император.
Госиздат занимается социалистическим просвещением масс.
Первые три фразы из новейшего самоучителя совершенно бесспорны.
Четвертая должна быть не менее бесспорной.
Потому, что социалистическое просвещение — хлеб насущный для темной и малограмотной страны.
Поэтому Госиздат старается всячески выполнить возложенные на него почетные задачи.[212]
Поэтому он издал замечательный календарь со святцами, в которых есть святые, имен коих не знают самые ученые богословы.
Поэтому в этом календаре превозносится римский царь Пума(?) Помпилий, которого горячо любили римские граждане и которого рекомендуется также горячо любить русским рабочим и подражать ему в уме и трудолюбии, равно как и римской богине Май, прекрасной, «как сказка» (!!!).
И, очевидно, поэтому Госиздат издал две лежащие передо мной книги.
Первая книга стихов Марины Цветаевой «Версты», вторая тоже книга стихов Георгия Шенгели «Раковина».
Начну с оговорки.
Меньше всего хочу хулить авторов этих книжек. Несомненно, что Марина Цветаева талант большого диапазона. Несомненно, что кованые стихи Георгия Шенгели могут стать учебником стиля для начинающего поэта, так же как и исключительно прихотливая и чудесная метрика и ритмика Цветаевой.
И да простят мне оба поэта резкость и односторонность последующего использования их материала, ибо моей целью становится доказать, что если лошади едят овес, то Госиздат, может быть, тоже ест оный, но социалистическим просвещением масс не занимается.
Начнем с книги Цветаевой.
Вся она с первой до последней страницы проникнута византийским кликушествующим и истеричным религиозным фанатизмом.
«Бог», с большой буквы, не сходит с ее строк во всех видах и падежах. Вот ряд последовательных выдержек из стихов Цветаевой: «на страшный полет крещу вас», «потруди за меня уста — наградит тебя Царь Небесный», «Богородица в небесах, вспомяни о моих прохожих», «помолюсь угодникам», «Архангелы меня ведут», «Благовещенье праздник мой», «Благословен плод чрева твоего, Дева милая», «по устам слово — Богородица», «за вас в соборе Архангельском большая свеча горит», «и все сорок чти — сороков церквей», «и на тебя с багряных облаков уронит Богородица покров», «одену крест серебряный на грудь», «молюсь угодникам», «всюду, где Бог-судья», «Богородицей слыву — Троеручицей», «да молитесь за помин моей души», «плачьте о мертвом ангеле», «О, Господи Боже ты мой!», «что надобно любить Иегову», «возлюбила больше Бога милых ангелов его».[213]
Мне кажется, что этой неполной сводки богопочитания Марины Цветаевой достаточно.
Не осуждаю поэтессу, ибо каждому свое. Один любит горький хрен, другой бланманже, как сказал Прутков.[214]
Насильно мил не будешь.
Но царелюбивый Госиздат решил, что в область социалистического просвещения, кроме почтения к Пуме Помпилию, входит обязательно и богопочитание.
Результат — тиснутая книжка Марины Цветаевой, с сохранением всех больших букв по отношению всемогущего управителя судеб мира, а в миру и Госиздата.
Всякий атом хвалит имя Господне.
Госиздат также атом.
Следовательно, и Госиздату надлежит хвалить имя Господа.
Из этого вытекает одно следствие: религия — опиум для народа.
Выпуском книги Цветаевой Госиздат дал явное доказательство актуальности означенной аксиомы…
О чем еще говорить. Доказывать непреложную истину, что в России существуют десятки частных издательств, которые (вольному воля — спасенному рай) могли бы издать книги Цветаевой и Шенгели?
Но к чему биться башкой о стену, когда на это есть Госиздат? Остается только внести скромное предложение о переименовании Госиздата за чрезвычайные заслуги в деле просвещения в «христолюбивую Палингенезию».[215]
Кратко, непонятно, но красиво.
В. Лурье
Рец.: Марина Цветаева
Ремесло: Книга стихов. Берлин: Геликон, 1923{57}
Цветаева — вся устремленность.
Я рук не ломаю!Я только тяну их…[216]
С протянутыми вперед руками, готовая броситься вслед неотвязно зовущему, но неожиданно окаменевшая в движении; внешне застывшая, чтобы под спокойным покровом свершать вечный полет. Такой легче всего представить себе Цветаеву.
