Во имя любви к воину - Брижитт Бро

Я рассказала Шахзаде о своем восхищении этими племенами, о своей мечте провести с ними несколько недель, разделить с ними жизнь на больших ветрах — и в зной, и в холод, — пересечь равнины, перегонять их стада по горным дорогам. Потом я вернулась к проекту. Надо было убедить моего собеседника. Нуждался ли он в этом? Его лицо оставалось непроницаемым. «Месье Моманд, мы не хотим вас заставлять. Не может быть речи о том, чтобы говорить о бедности этих кочевников. Мы хотим открыть для себя их мир и понять жизнь женщин племени кучи, познакомить с ними остальной мир».

Джамиля, казалось, поняла, что ничто не угрожает ее жизни. К ней вернулась ее живость, она защищала наш проект уже самостоятельно. Ее пухленькое лицо светилось, по ее тону я поняла, что она выступает от своего имени, как афганская журналистка, и ради женщин Афганистана: «Раис сахеб[15], эта француженка приехала помочь нам, и благодаря вам она протянет руку помощи нашему народу».

Он опустил глаза и глубоко задумался. Я обратила внимание на его длинные густые ресницы, красивый напряженный лоб. Его изящные руки не загрубели, как у других горцев, они казались нежными.

«Вы — первые, кто говорит мне об этом», — его голос был мелодичным, спокойным, твердым. Он делал паузы между фразами, как если бы не доверял словам. Может, он хотел просто быть понятным мне, западному человеку. «Я тебе верю, — сказал он Джамиле, — потому что ты — афганская женщина». Это было сказано без малейшего чувства превосходства. Иностранец, который приехал бы сюда с уверенностью в своей значительности, получил бы по заслугам. Но мне это нравилось. Это общество лишено комплексов, как, впрочем, и чувства превосходства. Это покоряло меня с каждым днем все больше.

В конечном счете он заверил нас в своей поддержке и защите: «С завтрашнего дня я буду вас сопровождать. Со мной с вами ничего не случится». Не было ли в этом излишней самоуверенности, учитывая положение в регионе? Поживем — увидим. Он добавил последнее условие: «Старейшины должны встретиться с вами, чтобы составить собственное мнение». Я шепнула своей переводчице: «Старейшины?» Да, белобородые, старики, воплощение мудрости и власти, которые поддерживают мир в деревнях. Они — память этого общества, где правила и секреты передаются из уст в уста, из поколения в поколение, с незапамятных времен.

Мы уже вставали, когда он спросил:

— Где вы разместились?

— В домике для гостей, — ответила я.

— Ни в коем случае, вы мои гости. Будьте здесь как дома.

Это необыкновенное гостеприимство афганцев смущало меня, так как я предпочитала работать в относительной независимости и свободно передвигаться. Мой отказ мог спровоцировать дипломатический скандал, но все же я рискнула: «Вы уверены в нашей безопасности здесь?» Я знала репутацию пуштунов, она имела под собой прочную основу. Его взгляд потемнел. Как я могла поставить под сомнение его слова? Он повторил свой приказ. Мы были его гостями.

Мы разместимся в просторной комнате на первом этаже, рядом с конференц-залом, а шофер и журналист на втором этаже — с мужчинами. Пока мы забирали Мерхию из машины, вытаскивали багаж, я шепнула Джамиле: «Если бы у меня был роман с таким мужчиной, как он, я бы вышла за него замуж и осталась в Афганистане». Она посмотрела на меня обескураженно.

Может, я бредила? Я была их учителем, а вела себя как девчонка. Но я не могла себя сдерживать, меня в прямом смысле обволакивало обаяние этого мужчины, который, впрочем, ничего не сделал, чтобы меня обольстить. Его поведение, его властность, его голос. Впечатление было таким резким и яростным, что мне нужно было выпустить пар, переполнявший меня. За секунду до того как этот человек произнес первое слово, я поняла, что он будет много значить для меня. И что это на всю жизнь.

В течение дня он несколько раз заглядывал, чтобы узнать, как мы устроились. Мы никогда не слышали, как он входил. Он не стучал в нашу дверь, а открывал ее и входил полноправным хозяином. Мне это нравилось. Слуга принес нам груду мягких шерстяных одеял. Они были совершенно новыми. Шахзада послал за ними на базар. Я знала о нехватке денежных средств, от которой страдала вся страна, в том числе и правительственные инстанции. Этот деликатный способ выразить нам свое уважение бесконечно тронул меня.

Глава 6

Признание

Я провела бессонную ночь. В голову лезли самые безумные мысли. Сколько бы я ни говорила себе: «Хватит! Это невозможно! Не он! Никогда», мой маленький внутренний кинотеатр продолжал демонстрацию фильма. В пять часов при первом пении муэдзина я встала с тяжелой головой. Мерхия и Джамиля спали глубоким сном. «Эй, девчонки, подъем!» Мы должны были уехать с ним на рассвете. В столовой, рядом с нашей комнатой, занавески были заботливо опущены, чтобы нас не было видно снаружи. Нам подали изысканный завтрак. Горный мед из Моманда лился рекой.

В шесть часов Шахзада Моманд-Хан не появился. В семь часов тоже. В семь тридцать он зашел, чтобы объявить нам, что очень занят, но после обеда поможет нам встретиться с людьми, которые нас интересовали.

Ни одного слова сожаления о том, что он испортил наш рабочий день. Шахзада удалился походкой, которая вчера так впечатлила меня. Но в этот раз я была в ярости. У нас было всего четыре дня для съемок, и мы не могли терять ни минуты. Может, и остальные дни недели будут так же потеряны? Ритм этого человека не подходил мне. Я бросила девочкам: «Зу[16], поехали! Будем снимать без него. Нам не нужно ничье покровительство».

Наша машина направилась к востоку. Очень быстро я поняла, что моя идея не была удачной. Мы захватили с собой маленькую камеру «Sony PD 150» — полупрофессиональную, скромную, с микрофоном на «ножке» — и несколько кассет. Оборудование достаточно легкое, оно позволит нам не раздражать этих странных людей при съемке. Поведение афганцев научило меня тому, что бесполезно пытаться управлять событиями, лучше оставить место для неожиданности, и тогда что-нибудь обязательно произойдет. Тем не менее при нашем появлении женщины исчезали в домах и больше не показывались. Поэтому мы снимали через опущенные стекла машины. Я пользовалась моментом, чтобы научить Мерхию и Джамилю съемкам в движении.

Некоторые деревни имели репутацию особенно опасных, их населяли сторонники Аль-Каиды. Но я не видела никакой опасности. Я не была на это способна, потому что все мои мысли были заняты яростью, которая, вместо того чтобы раствориться в работе, только нарастала. Я не прекращала ругаться. Я ворчала, если Акбар не вел машину достаточно быстро или был слишком неповоротлив. Я цеплялась к девочкам, которые болтали не умолкая; хотя на обратном пути они вели себя безупречно. Солнце садилось, когда мы въехали в ворота дома, в котором остановились.