Путь в Обитель Бога - Юрий Соколов

Фермеры им не доверяют, справедливо считая, что те хотели бы жить за их счёт, просиживая штаны в своих лабораториях над никому не нужными опытами; да сейчас никто никому не доверяет, потому что доверяться стало опасно. На шею сядут, ножки свесят и станут погонять. Впрочем, всегда так и было. И сейчас — то один провозвестник истины явится, то другой, то от науки, то от религии, а всё сводится к тому, чтобы бродить без дела и вешать народу лапшу на уши.

Одни продолжают верить в Магомета, другие в Кришну, третьи — в Иисуса. Все веруны старой закалки подняли головы, и утверждают, что именно их бог покарал людей за грехи Проникновением. Веруны новые от них не отстают. Оно понятно, что такая штука, как Проникновение, кому хочешь вывернет мозги наизнанку, но людьми-то надо оставаться? Поэтому те, кто в здравом уме, или принимают учение нукуманов про Обруч Миров, или вообще ничем не забивают голову.

Я сам не особо охоч до религии, но вот нукуманские сказки мне нравятся. С их помощью можно что угодно объяснить, в том числе и земную Луну над Додхаром. Конечно, я не противник науки. Да только не нужна она мне в том виде, в котором её преподносят умники. И никому не нужна. Так они, чего доброго, точно до уровня ибогалов докатятся. Керберы — и те умников недолюбливают. Тотигай, когда в плохом настроении, называет их не иначе, как шибанутыми технократами — подслушал у меня, когда я поспорил в Харчевне с Генкой и едва не набил ему морду…

На этой мысли я и заснул.

Глава 6

Мне снился удивительный сон — чудной, но прекрасный. В своём сне я видел, будто бы сплю здесь, в убежище среди камней-монахов, но видел всё как-то сверху. Костёр еле тлел, а я лежал, завернувшись в одеяло. Рядом со мной словно бросили без присмотра заведённый трактор — это храпел Тотигай. Над Каменными Лбами почему-то было земное небо с земными звёздами, а не додхарское, где созвездия перекошены; но я ничуть не удивился такому несоответствию, как и издаваемым Тотигаем звукам, хотя так храпеть он позволяет себе только тогда, когда дрыхнет за несокрушимыми стенами Харчевни Имхотепа.

Моё тело лежало внизу, а душа смотрела на него сверху, пристроившись на верхушке одного из валунов. Я испугался, что тело, чего доброго, может помереть, оставшись без души, и, растянувшись тонкой струйкой, скользнул вниз, тут же проснувшись.

Огляделся, приподнявшись на локте, проверил лежавшую рядом винтовку, проверил пистолет. Хотел пнуть кербера, чтобы прервать тракторную серенаду, но он лежал далековато. Пока я спал, нагретый за день мехран остыл, воздух посвежел. Одеяло сползло вбок, я поёжился и…

И ощутил на лице и руках холодные мягкие покалывания.

Шёл снег.

Снежинки падали на кожу, превращаясь в капли воды. Не какая-нибудь там крупа, которая изредка выпадает ночью в мехране, чтобы растаять к утру — настоящие снежные хлопья, и они летели всё гуще, и становились всё больше, закрывая тёмное ночное небо и камни вокруг. Последний раз я видел такой снег на Новый год ещё до Проникновения, когда мне исполнилось пять; мы тогда нарядили ёлку прямо на улице, во дворе своего дома, и в полночь мама зажгла бенгальские огни…

Я никак не мог прийти в себя от нереальности происходящего. Это было как в сказке! Вдруг сверху послышался шорох крыльев — больших мягких крыльев, и снежинки закрутились белоснежным водоворотом.

На верхушку валуна, туда, где во сне сидела моя душа, опустилась крылатая девушка. Я быстро приподнялся на локте, откинув одеяло, схватился было за пистолет, да так и замер с ним в руке и с отвисшей челюстью. Всякого я навидался после Проникновения, но такое…

— Ты слишком долго странствовал, Элф, — сказала девушка ласково и чуть печально. — И ты спал так долго, что Проникновению пришёл конец.

Женщин я не видел уже две недели — с того самого дня, как вышел из Харчевни направляясь в город — а таких вообще никогда не видел. Она была, быть может, даже красивее Лики, и уж точно красивее проституток из Харчевни. И крылья! Белые, как её кожа, как падающий сверху снег, как её волосы; не голые и перепончатые, как у большинства зверюг Додхара, но покрытые перьями, как у птицы… или у ангела.

— Я и не знал, что на Додхаре водится такое чудо, — невольно сказал я вслух.

Девушка улыбнулась.

— Ты нас не встречал, но нас много, и мы всё о тебе знаем. Пойдём со мной, я покажу тебе… Пойдём, не бойся, я люблю тебя! Я буду твоей, если захочешь, и ты забудешь все свои беды, и смерть родителей, и Проникновение, и ничего на свете не будет тебя беспокоить! Оставь своё оружие и вещи — нам ничего не понадобится…

Вот это уже слегка походило на разговор шлюх из Харчевни — они тоже уверяли, будто я обо всём забуду рядом с ними. Правда, они пели не так сладко, выражались откровеннее, и обычно им бывало что-то нужно от меня — галеты, шмотки или ещё что-нибудь; и, естественно, у них не было крыльев. А что может хотеть девушка из сказки?

Она расправила эти крылья, взмахнула ими и легко спорхнула вниз, встав рядом со мной. Я ощутил на лице касание прохладного ветра, и снова закружились снежинки. Они оседали на отброшенное в сторону одеяло, мою одежду и волосы девушки; и я поднялся, потому что неловко стало лежать в присутствии такой красавицы; и она положила мне на плечи тонкие белые руки и говорила мне такие слова, которых я никогда в жизни не слышал; и я заметил, что всё ещё держу в руке пистолет, а палец привычно пытается снять предохранитель…

Только тут до меня и дошло, что происходит.

Лицо девушки поплыло, стало прозрачным, и через него проглянула уродливая морда огромной летучей мыши. Снег пропал, на небе Додхара сияла полная Луна. Тотигай, выпустив когти и хрипло рыча, раз за разом бросался на скалу, со скрежетом съезжая вниз, а на её верхушке сидела чёрная сгорбленная тварь, быстро бормочущая себе под нос что-то вроде: «Эники-беники ели вареники, эники-беники ели вареники…» Сброшенное мною одеяло валялось почти в самом костре. Я стоял, по-бычьи нагнув голову и широко расставив ноги, безуспешно пытаясь поднять руку с пистолетом, который стал тяжёлым как наковальня, но тут кербер в очередной раз рыкнул: «Стреляй же, Элф, стреляй, дьявол тебя раздери!..» — и я, не в силах поднять оружие, чтобы прицелиться, вывернул кисть и дважды выстрелил от бедра.

Тяжёлые пули с надпиленным кончиком снесли бормотуна со скалы так легко, словно в него с размаху двинули бревном. Тотигай бросился в проход между валунами и выскочил наружу. Я, преодолевая сопротивление окаменевшего тела, последовал за ним, с трудом переставляя негнущиеся ноги. Бормотун ещё бился, истекая кровью сразу из двух ран — одна была в груди, а другая в животе. Тотигай прижал его крылья к земле, давая мне возможность спокойно добить упыря.