Эстетика самоубийства - Лев Трегубов

При особом желании человек может покончить с собой, вообще не пользуясь никакими дополнительными средствами: достаточно сознательно не принимать пищу в течение определенного времени, и желаемый результат будет достигнут.

Монтень приводит пример одного знатного человека, который, совершив преступление, попал в тюрьму. Его родители, узнав, что он наверняка будет осужден на казнь, и желая избежать такой постыдной смерти, подослали к нему священника, внушившего ему, что наилучшим для него средством избавления будет отдаться под покровительство того или иного святого, принеся определенный обет, после чего он в течение недели не должен притрагиваться к пище, какую бы слабость ни чувствовал. Узник послушался совета священника и уморил себя голодом, избавив себя этим и от опасности и от жизни.

При недоступности этого способа или ограниченности во времени известны и более ужасные примеры, когда человек сам себе перегрызал зубами вены на руках и погибал от кровопотери.

В средневековой Японии существовал очень распространенный способ самоубийства — прокусывание языка. Так как в глубине языка располагаются достаточно крупные кровеносные сосуды, их повреждение приводит к обильному кровотечению и смерти. Предотвратить подобные самоубийства по понятным причинам почти невозможно.

Мори Огай в своих «Исторических рассказах», описывая инцидент в Сакаи, упоминает о конфликте в конце XIX века с французскими войсками, когда были убиты девятнадцать французов и двадцать японских солдат были приговорены к смерти. Всем им было разрешено совершить харакири. Во время этого ритуала в храме Мекокудзи присутствовал французский консул. После одиннадцатого харакири консул не выдержал и покинул храм. Оставшихся девять человек помиловали, но один из них, Хасидзуме, прокусил себе язык, выразив таким образом свой протест и желание «красиво умереть вместе с товарищами».

Следует также отметить, что каждый способ самоубийства при использовании одних и тех же средств может быть совершен в различных видах. При самоповешении, например на веревке, петля может быть скользящей (в виде кольца, которое может затягиваться) и неподвижной (длина окружности остается неизменной). В зависимости от числа оборотов вокруг шеи различают одиночные, двойные, тройные и даже множественные петли. Узел петли по отношению к шее может располагаться либо сзади — типичное расположение, либо на передней или боковой поверхности шеи — атипичное расположение. При самоубийстве с помощью огнестрельного оружия можно убить себя выстрелом из пистолета в висок, лоб, рот или сердце — и все это будут различные виды одного и того же способа самоубийства с использованием одного и того же средства.

Поскольку данная глава посвящена эстетике именно способа самоубийства, можно было бы достаточно подробно говорить и об эстетике вида самоубийства и об эстетике средства самоубийства. Можно повеситься и на бельевой веревке, а можно на специальным образом сплетенном шелковом шнурке, который в великолепной шкатулке вручает посланец турецкого паши, которого по каким-то причинам перестал устраивать его приближенный. Можно при желании утопиться и в отхожем месте (полицейские сведения по Петербургу начала века сообщают о семи случаях покушения на самоубийство детей восьми-четырнадцати лет, бросившихся в люк отхожего места), а можно сделать это в красивом, живописном месте (В. М. Бехтерев во время доклада на тему «О причинах самоубийства и возможностях борьбы с ними» в 1911 году рассказывал, что встречаются целые эпидемии самоубийств в условиях красивой поэтической обстановки — Иматра, Лизин пруд и т. д.).

Говоря об эстетике средств самоубийства, можно вспомнить и римского императора Элагабала, который, когда возымел намерение покончить с собой, то захотел сделать это самым изысканным образом, так, чтобы не посрамить всей своей жизни. Он велел возвести роскошную башню, низ и фасад которой были облицованы деревом, изукрашенным драгоценными камнями и золотом, чтобы броситься с нее на землю; он заставил изготовить веревки из золотых нитей и алого шелка, чтобы удавиться; он велел выковать золотой меч, чтобы заколоться; он хранил в сосудах из топаза и изумруда различные яды, чтобы отравиться. И все это он держал наготове, дабы, когда пожелает, выбрать один из названных способов самоубийства.

А вот обратный и не менее замечательный пример, римский философ и политический деятель Сенека в «Письмах к Луцилию» пишет: «Не только великие взламывали затворы человеческого рабства. Люди низшего разряда в неодолимом порыве убегали от всех бед и, когда нельзя было умереть без затруднений, не выбрать орудие смерти по своему разумению, хватали то, что под рукою, своей силой превращая в оружие предметы, по природе безобидные». Далее Сенека говорит об одном германском рабе, которого готовили для боя со зверями во время утреннего представления и который перед этим отошел, чтобы опорожниться, так как ему больше негде было спрятаться от стражи. Там лежала палочка с губкой для подтирки срамных мест; ее-то он и засунул себе в глотку, силой перегородив дыхание, и от этого испустил дух.

«Но ведь это оскорбление смерти! До чего грязно, до чего непристойно!» — восклицает Сенека и тут же сам себя опровергает: «Но есть ли что глупее, чем привередливость в выборе смерти? Вот мужественный человек, достойный того, чтобы судьба дала ему выбор! Как храбро пустил бы он в ход клинок! Как отважно бросился бы он в пучину моря или под обрыв утеса! Но лишенный всего, он нашел и должный способ смерти и орудие…».

«У кого в руках довольно орудий, чтобы освободить себя, тот пусть выбирает, — пишет далее Сенека Луцилию. — Кому не представится случая, тот пусть хватается за ближайшее как за лучшее, хотя бы оно было и новым и неслыханным». И в подтверждение своих слов приводит пример другого бойца, которого под стражей везли на утреннее представление и который, словно клюя носом в дремоте, опустил голову так низко, что она попала между спиц, и сидел на своей скамье, пока поворот колеса не сломал ему шею.

Мы уже отметили, что современная суицидология практически не уделяет внимания способам самоубийства. Однако, в нескольких фундаментальных работах начала века, посвященных проблемам самоубийства, мы можем при желании заметить, что вопросы выбора способа самоубийства не обходились стороной.

Вспомним несправедливо забытого русского суицидолога П. Ф. Булацеля. Его монография «Самоубийство с древнейших времен до наших дней», вышедшая в 1900 году, по своей значимости не только не уступает, но и в чем-то превосходит более известную монографию Дюркгейма «Самоубийство», о которой мы уже упоминали и к которой мы еще вернемся в данной главе.

Булацель, описывая самоубийства в Российском государстве, сетовал на современных ему самоубийц, что большинство из них не только характеризуются «полным равнодушием к вопросам религии», но и то же «поразительное равнодушие проявляют они и по отношению к призывам сердца. Потребность красоты и изящества в них отсутствует. Эти особенности современных самоубийц наглядно сказываются в тех способах, которые они выбирают для прерывания своей жизни. Способы эти грубы, безобразны, бессердечны».

Далее Булацель приводит ряд случаев, которые настолько поразили его своей «антиэстетичностью», что он пишет об этом столь эмоционально, как нигде в своей книге.

Судите сами:

«Тут мы видим женщину, бросившуюся под поезд. Дымящийся паровоз тащит за собою окровавленное, изуродованное тело; местами одежда, разорванная и смятая колесами, не покрывает этого обнаженного тела, которое несколько минут тому назад еще дышало здоровьем и молодостью. Здесь мы видим офицера, пустившего себе оружейный заряд в рот…

А там чиновник застрелился из револьвера, направив дуло прямо в глаз. Большинство самоубийц стреляются, направляя удар в висок. Очевидно, все эти люди относятся совершенно безразлично к участи своего бедного тела. Этим мужчинам и женщинам безразлично, что их лицо превратится в бесформенную массу, от которой с ужасом отвернутся близкие люди, что изуродованная голова потеряет человеческий образ, что любопытным взорам толпы откроются оголенные части тела, которые всего несколько минут до смерти еще стыдливо скрывались в волнистых складках шелковых юбок и причудливых женских платьев. Прежде самоубийцы были скромнее, стыдливее: они боялись раздражать живых людей безобразным видом самовольной смерти и преждевременного разрушения. Они выбирали такие способы прекращения жизни, которые наименее оскорбляли эстетические чувства окружающих людей. Поэтому и рука их со смертоносным оружием направлялась не в голову, а в сердце. Часто также лишали себя жизни посредством угара, удушения, отравы… Для выполнения своих замыслов выбирали укромные места. Теперь эти способы применяются почти исключительно только в низших слоях общества; так называемая же образованная часть общества подает пример самых безобразных способов уродования образа и подобия Божьего, по которому создан человек. Как будто современные самоубийцы стремятся перед смертью надругаться над своим собственным телом, как будто он со злорадством готовится выставить напоказ свои язвы, и для этого ищет многолюдства и дневного света для совершения своего кровавого расчета с жизнью. Дошли до того, что в Западной Европе уже было несколько случаев лишения себя жизни в церкви во время богослужения…»