Экстр - Дэвид Зинделл

Тамара, Тамара – в этом доме ты обещала выйти за меня замуж.

Шагая по сыпучему песку, Данло вспоминал, как его друг Хануман ли Тош из ненависти к нему, из мести и ревности обманом заставил Тамару надеть очистительный шлем и стер из ее памяти все, что касалось Данло. Тамара отказала Данло, предложившему заменить утраченную память своей, и в тоске и отчаянии ушла от него.

А Данло в порыве ненависти чуть не убил своего лучшего друга.

Взойдя на поросший травой пригорок, он по дорожке, вымощенной плитами из песчаника, подошел к двери дома.

Дверь, толстая и закругленная вверху, была сделана из черного плотного осколочника, который встречается только на островах планеты Ледопад. На Старой Земле он не рос никогда, и оставалось тайной, где Твердь взяла осколочник для постройки этого дома. Данло потрогал дверь, холодную и отполированную до той немыслимой гладкости, которую дает только осколочник. Он провел пальцем по ее красивому срезу, вспоминая. Твердь каким-то образом в точности скопировала дверь Тамариного дома. Среди множества дверей, хранящихся в памяти Данло, эта стояла особняком. Он помнил ее идеально подобранные по рисунку, с почти незаметными стыками плашки. Он узнавал каждый завиток древесины, как будто снова стоял на ступеньках дома в Невернесе и собирался постучать. Но он был не в Невернесе.

Он стоял у двери невообразимого дома на пустынном берегу океана, и завитки на двери в точности повторяли рисунок, выжженный в его памяти.

Как это возможно? Как возможна память, существующая во всем, даже в неодушевленных вещах?

Данло долго стоял так, глядя на эту дверь и слушая крики морских птиц, а потом сжал кулак и постучался костяшками пальцев. Древний звук, производимый ударами кости о дерево, заглушался ветром и прибоем, гудевшим внизу, как колокол. Данло постучался трижды, с каждым разом все громче, но не получил ответа. Тогда он взялся за ручку из прозрачного кварца, которая легко повернулась в его руке, и вошел в холл.

– Тамара, Тамара! – позвал он, но тут же по эху, которое произвел его голос в каменных стенах, понял, что дом пуст. – Тамара, почему тебя нет дома?

Из учтивости и уважения к Тамариным правилам он снял сапоги. Дом был маленький, одноэтажный, всего из трех комнат. Дверь из холла вела в ярко освещенную медитационную, к которой с одной стороны примыкали ванная и каминная, а с фасада – чайная комната и крошечная кухонька. Данло почти мгновенно убедился, что в доме действительно никого нет.

В кухне имелся солидный запас чая, сыра, фруктов и прочей еды, которую Тамара любила готовить для него, но все здесь – от апельсинов и кровоплодов, уложенных идеально ровными пирамидами в голубых вазах, до отсутствия хлебных крошек и капель меда на плиточных столах – говорило о том, что кухней никто не пользуется. Об этом же говорили свежие, несмятые полотняные наволочки на подушках в чайной комнате – на них явно никто никогда не сидел. От шегшеевых шкур в каминной пахло новым мехом, а не потом, и оба камина блистали чистотой – ни золы, ни сажи. Как будто Твердь, сняв макет его памяти, восстановила все до мельчайших деталей, но позабыла о беспорядке и грязи, всегда сопутствующих нормальной органической жизни.

Все остальное Она скопировала безупречно. Стропила розового дерева и потолочные окна были такими же, как их помнил Данло. В чайной на низком лакированном столике стояли чашки, на подоконнике выходящего на океан окна – статуэтка медведя доффалы и семь натертых маслом камней. Каждая вещь в доме совпадала с его памятью – кроме одной. Войдя в медитационную, Данло сразу заметил на стене сулки-динамик, что было очень странно, поскольку Тамара запрещенной техникой никогда не пользовалась. Ей не нравились ни компьютерные симуляции, ни всякого рода искусственные образы и звуки. Если бы она даже и питала склонность к анимации и другим видам псевдореальности, то никогда не допустила бы ничего подобного в свою медитационную комнату. Данло, желая узнать, на что запрограммирован динамик, повернулся к нему лицом и сказал: – О нет.

В первый момент никакой реакции не последовало, и Данло подумал, что динамик настроен на чей-то другой голос. Он стоял, глубоко дыша, и чувствовал почти облегчение оттого, что динамик не подал признаком жизни. Он ожидал и боялся, что перед ним явится образ Тамары, высокой, нагой и до боли прекрасной, как в реальности. Но тут паутина нейросхем динамика внезапно осветилась, и в центре комнаты появилось изображение.

Такого Данло никогда еще не видел. Из пола вырос огненный столб, переливающийся яркими красками, но не воспламеняющий ни паркета, ни висячих растений, ни воздуха. Вскоре беспорядочные огни сложились в знакомые Данло символы.

Это были идеопласты, но не математические, а относящиеся к универсальному синтаксису. Всего в трех футах перед ним мерцали изумрудом, сапфиром и турмалином трехмерные знаки вселенского языка холистов, который Данло выучил еще послушником.

Этот рафинированный и красивый язык мог передавать любые аспекты реальности от инопланетных архетипов в поэзии Четвертых Темных Веков до нейронного шторма в мозгу грезящего аутиста. Идеопласты успешно отражали парадоксы цефической теории о круговой редукции сознания и языки инопланетных рас, а иногда даже фонемы и звуки любых человеческих языков, живых или мертвых. Чаще всего универсальный синтаксис применялся в библиотеках и различных кибернетических пространствах, давая пользователю возможность приобщиться почти к любой отрасли знания. Лучше всего идеопласты воспринимались в виде больших кристаллических массивов, которые компьютер подавал в визуальное поле человеческого сознания.

Данло не привык к проекции таких массивов в обычной комнате, и ему понадобилось время, чтобы приспособиться к новому способу восприятия и начать видеть в этих идеопластах какой-то смысл. Он расшифровывал их медленно, как древние китайские иероглифы или слова незнакомого ему инопланетного языка. Послание, мерцающее посреди медитационной, в конце концов оказалось очень простым – это было обычное приветствие, составленное богиней для него, Данло: Далеко ли путь держишь, пилот? Как тебе удалось зайти так далеко без ущерба для себя, Данло ви Соли Рингесс?

Данло чувствовал, что на это приветствие надо ответить незамедлительно, но не знал, как это сделать. В доме не было ни одного шлема, поэтому он не мог подключиться к динамику и генерировать в ответ свои идеопласты. Возможно, в столь неуклюжем методе общения вообще не было необходимости.

Возможно, Твердь читала его мысли без каких-либо подручных средств. Если попросту генерировать слова в речевом центре мозга и ждать, пока они не проклюнутся наружу сами, как птенцы талло, Она, возможно, услышит его и ответит.