Вишнёвый луч - Елена Черникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Вот! - обрадовалась Даша. - От-вет-ствен-ность! Здорово. Сколько вы хотели бы получать в месяц?
Я набрала побольше воздуха и как прыгнула:
- Тысячу. Чистыми.
- О"кей. Сегодня же поговорю с шефом. Нашему проекту нужен пиар-менеджер. Вы знакомы с пиаром?
- Да. Я даже с имиджмейкерством знакома. Было дело. С кандидатами в депутаты парламента.
- Ну и как? Они прошли в парламент?
- Да.
- Отлично. - Даша искренне радовалась. От её гиперсветскости не осталось и следа. - Завтра позвоню вам!
На улице мы с французом перевели дух и рассмеялись. Он был очень доволен переговорами - и скоростью, и результатом. Я тоже.
- Ну что ж, теперь я могу со спокойной совестью лететь в Париж, - сообщил он. - Сходите к травматологу, зашейте лицо, а то некомильфо. А Дашка - прелесть, правда? Вы не будете больше плакать?
- Надеюсь, нет. Опять же - ирония судьбы... Мужик. Надо же такое выдумать!
- Собственно, какая разница - что рекламировать, - сказал француз. - Всё рекламируют. Зажигалки "Мужик". Пикантно.
- Не только зажигалки. Пепельницы тоже. А вообще-то - сигареты. Вы разве не поняли?
- Да? - Он вдруг задумался и огорчился. - А я почему-то решил, что только зажигалки. Это, конечно, тоже пошлость, но, по крайней мере, это объяснимо. Но сигареты...
- Вы же видели: там целый блок сигарет лежал на столе. Даша сказала, что это пробная партия.
- Не заметил. Надо же, - ещё пуще огорчился француз. - Я, видите ли, не курю.
- Не курите? - удивилась я. - А зажигалку носите?
- Это для женщин, - мягко объяснил он. - Мои женщины, случается, курят. Я соответствую. Я не могу отказать женщинам ни в чём.
- Вот почему вы спасли меня! - развеселилась я. - Прилетаете вы из Парижа в Москву, бродите по улицам, подбирая павших, и спасаете, и спасаете. На трудотерапию там устроить, например.
- Это случай. Вы так горько плакали, лёжа в луже, что спасти вас должен был любой нормальный прохожий, не обязательно мужчина.
- Но обязательно - мужик, - подчеркнула я, прищёлкнув перстами, как Даша. Она почти каждое слово, казавшееся ей удачным, сопровождала звучными жестами, щелчками, махами, возгласами, словом, вела себя, как заправская рекламистка.
- Вот вам и первый пиар-ход: мужик всех спасает, - подхватил француз. - Он всегда на гребне событий.
- Это штамп. И не всех он спасает. Мужики помещикам усадьбы жгли... Вилами кололи.
- Ну кто помнит историю! А из штампов и состоит вся эта паблик-работа, насколько я её понимаю. Во Франции рекламисты и пиарщики тоже обращаются к сложившимся, уже звучащим струнам души массового потребителя, только там немного иные массовые песни. - Мой собеседник мечтательно посмотрел на небо, словно выбирая себе попутный самолёт до Парижа.
- Вам, кажется, в аэропорт уже... - тихонько напомнила я. - Вы не представляете, что вы для меня сделали.
- Представляю, - вернулся он на землю. - Для меня тоже однажды взошло солнце. Помню, это было очень приятно.
- Вы, очевидно, волшебник и очень свободный человек. А вдруг я не оправдаю вашего и Дашиного доверия? Вдруг я - врунишка, никогда не работавшая в рекламе?
- Конечно, это была бы настоящая катастрофа для сигарет "Мужик"! - расхохотался француз и легонько чмокнул меня в щёку. - Мне пора, а вам - удач и мужиков! Как спасётесь - прилетайте в Париж, я работаю гидом, всё покажу вам самое красивое.
И он дал мне визитную карточку.
- Вот это денёк! - почти счастливо вздохнула я. - Из лужи - прямо в офис "Мужика", на тысячу долларов, а также в Париж на экскурсию. Право, жить стоит хотя бы для того, чтобы досмотреть плёнку.
- Жить вообще стоит, - серьёзно сказал француз и поднял руку.
Такси подхватило его и умчало в даль. Я пошла в травмопункт, а потом домой.
ПЕРВАЯ РЕПЕТИЦИЯ
У лифта топтался Давид, весь увешанный авоськами. Лицо - отрешённое и сосредоточенное, словно Давид мыслит. Я поздоровалась. Он посмотрел на меня, как с горы спустился. Молвил:
- Что-то вас давно не видно.
- И вас что-то.
- Меня видно.
- У меня слабое зрение, - пояснила я.
- Я знаю средство, обостряющее зоркость.
- Посоветуйте, пожалуйста, - сказала я, поглядев на его кульки.
- Это надо показывать. Пойдём к вам.
- У вас руки заняты. И вас ждут, я полагаю.
- Ничего, дам отдохнуть и фонтану.
- Я только что с работы. Сейчас не время для медицины. И в травмопункте я уже была.
- Э-э, да вы мужиков-то - боитесь! - усмехнулся Давид. - Ясный корень. Некондиция... вы.
- Что-что?
- В овощном магазине на подгнивших плодах пишут нк. И уценивают во много раз: не кондиция. И это легко раскупают!!!
- Ладно-ладно, пусть я - некондиция. Большое спасибо за попытку помочь мне. Сегодня меня все спасают! Просто парад спасателей!
- Вы явно тянете на себя тяжёлое одеяло, - ухмыльнулся Давид. - Вас раздавить хочется. Как и любого несчастного человека. Я недавно понял, почему у кого-то щи пустые, а у кого-то жемчуг мелкий. Дело в том, что люди, окружающие страдальца, машинально хотят добавить ему именно того, что у него уже есть. Например, мать-героиня, которая родит какого-нибудь очередного ребёнка, вызовет полное понимание...
- Читайте труды Станиславского, - сказала я, входя в лифт.
Давид вошёл следом, лифт поплыл, и между этажами Давид нажал на стоп. Я даже не удивилась.
К сожалению, у нас в лифте чисто. Мой попутчик аккуратно положил свои авоськи на пол, прижал меня к стене и расстегнул брюки.
- Надеюсь, ты понимаешь, - прошептал он, покрепче сжимая моё горло. - Буду очень рад, если ты закричишь. Давно хочу послушать простой человеческий крик.
Кричать мне было нечем, горло он перехватил очень точно, словно всю жизнь только и тренировался: как изнасиловать женщину в лифте. Руки были поставлены, как виртуозный аппарат у пианиста, на все пьесы. Он знал и болевые точки, и парализующие приёмы, и всё это так легко было продемонстрировано, что попутное применение грубой силы на горле казалось неуклюжей шуткой.
...Когда ему надоело, он включил биоточки, встряхнул меня, поднял свои авоськи и послал лифт на мой этаж. Вежливо пропустив даму в дверь, он склонил выю и молча уплыл на бабушкин этаж. Я пошла домой, придерживая глаз.
Отмокая в горячей ванне, я думала о череде спасений и насилий, и не предощущала финала. Наоборот, я была уверена, что всё только начинается. Я попала, как птичка в электропровода, и проживаю конвульсии, и понятия не имею - как вырваться. О высоких материях вроде как я дошла до жизни такой думать пока невозможно: слишком высокое напряжение в проводах. Будем покамест лапки вынимать, пёрышки выпутывать.
Давид открыл бабушкину квартиру собственным ключом.
Давид воцарился тут и теперь постоянно насвистывал, не суеверничая. Бросив кульки, он запрыгнул в ванну - смыть соседкины духи. В душе свиристел коростель. Давид, хорошо осведомлённый в зоологии, задумался о розовой чайке. Эта птичка у него часто вылетала. Он симпатизировал ей и даже завидовал: при всей своей красе и востребованности чайка розовая ухитрилась скрыть от орнитологов места своих зимовок. Учёные с ног сбились, Землю Санникова придумали; романы писаны, фильмы поставлены, а чайка зимует где хочет и хранит свой секрет. Изящная, отважная, розовая, она летит по ослепительно голубому небу - и вдруг, зависнув над морем, вся бросается вниз, целиком уходя под воду. Подкрепившись, продолжает свой прекрасный полёт, а географы загадывают желания: кто увидит хоть раз эту красавицу, тот счастливый будет всю жизнь.
Давид уже несколько недель чувствовал себя розовой чайкой. Никто не знал, где он зимует, кроме бабушки. А, да, ещё соседка... Его страшно радовала его выходка в лифте. Он был переполнен жаждой насилия, неважно какого. У соседки не было шансов спастись от его похоти. Он учился власти. Бабушка рассказала ему о каком-то Калигуле, а Давиду понравилось. Древнеримского императора, увы, убили подданные, и это была его ошибка. Давид - современный человек, его не убьют.
А вот соседку хорошо бы убить, но это позже. Она не испытала наслаждения в лифте. Это неправильно, и это её ошибка. Жизнь простых людей полна ошибок. "Это больше, чем преступление: это ошибка", - вспомнил он цитату. Бабушка часто цитировала ему политиков.
В таковых думах, розовых и легкокрылых, Давид провёл полчаса. Ополоснувшись, медленно направился в спальню, поглаживая причинное место. Утром он оставил в постели свою учительницу, которая уже не страшила его, он уже вырос, он победил, и сейчас шёл поразмяться перед очередным уроком.
Но в спальне никого не было. Шёлковые простыни аккуратнейше заправлены, гардины задёрнуты, остро веет свежим кофе. И никого.
Удивительное рядом. Давид пошёл на кухню. Чисто - и никого. Ни в туалете, ни в кладовке, - он посмотрел везде, но уже машинально, вдруг поняв, что его кинули. В большой уютной квартире, с ключами, едой и напитками, он - брошен. О, чёрт!
Благостное настроение сменилось яростью. Рано, рано пропала учительница! Он не знает её родных и знакомых, ну а знал бы - что им сказать? Ищу любовницу, которая обычно не выходит из дому, поскольку ей за сто? Потерялась? А что за пристрастия у вас, милейший Давид? Почему вы взяли в любовницы даму, которая вам в прабабушки годится? А как вы сами думаете - где она? Вы часом не поссорились? Что вы делали сегодня утром? Ах, в магазин ходили? А потом? У вас есть свидетели?