Ворон - Андрей Столяров

Легкие методично, при каждом вздохе, резало ножом на мелкие части.

Пока я отыскивал новую лампочку и вкручивал ее, пока прибирал осколки, пока вытирал обширную лужу на полу, я ни о чем не думал. Я просто запретил себе, непрерывно бормоча: Все в порядке, все в порядке… — как одержимый. Но когда зажегся свет, первое, что я увидел — это три страницы, аккуратно лежащие на столе.

А поверх них, насторожив сетчатые крылья и загнув сегменты брюшка, словно экспонат в коллекции, сидела большая, коричневая стрекоза.

Я вскрикнул, судорожно замахал руками — стрекоза снялась, бестолково шарахнулась, ударилась о шкаф, о стену, об окно и, наконец, вылетела наружу.

Стараясь не задеть даже краем глаза, я собрал страницы, мял их до тех пор, пока не получился плотный бумажный комок. Затем я нашел металлическую пепельницу, положил его туда и поджег сбоку.

Пламя приклеилось, ушло внутрь. Комок зашевелился и, как живой, начал разворачиваться. Появились корявые строчки. Смотреть было нельзя, но я все равно смотрел. На изгибе четко выделилось: «Кто кричит ночью? — Ворон!» Странный заунывный гул раздавался вокруг. Потянуло озерной свежестью. Плескалась вода, и лодку покачивало. Я оцепенел. Но тут огонь, воспрянув, мигом охватил комок со всех сторон, и бумага почернела.

10

Остается сказать немногое.

Варахасий никуда не исчез, он живет где-то на канале и работает дворником, по своей основной специальности. Бляху и ватник он снял, одевается вполне современно. Изредка, попадая в тот район, я натыкаюсь на него — он подметает тротуары или задумчиво отдыхает, ковыряя в ухе столовой ложкой. Мы не здороваемся, он делает вид, что не помнит меня.

Поручик Пирогов после смерти Антиоха довольно быстро пришел в себя, освоился и поступил на учебу в академию тыла и транспорта. Недавно ему присвоили звание младшего лейтенанта, и он чрезвычайно гордится единственной звездочкой на погонах.

Лучше всех устроился Буратино. Он работает в вокально-инструментальном ансамбле «Поющие мамонты». У него обнаружился голос, соответствующий названию, и он там главный солист. Я ходил смотреть. Они выступают в верблюжьих шкурах. Успех колоссальный, особенно у девушек. Стены заклеены броскими афишами: «Б.Ратинов». Я уже замечал майки с его изображением.

Ольге дали квартиру в южных новостройках, и она сразу же переехала. Мы с ней не видимся.

Дом Антиоха снесли. Сейчас на этом месте пустырь, засыпанный щебенкой и кирпичом. В ближайшие тридцать пять лет там планируется разбить сквер и водрузить памятник Ивану Толстопятову, русскому самоучке одиннадцатого века, который изобрел смеситель для ванны.

И еще.

В городе, который на ржавой брусничной воде мановением руки долговязого самодержца возник среди чахлых сосен и болотного мха, в сумасшедшем камне его, под больным солнцем, в белых, фантастических ночах — в городе, где мертвый чиновник гоняется за коляской и срывает генеральскую шинель с обомлевших плеч, а человеческий нос в вицмундире и орденах, получив назначение, отправляется за границу — в этом городе истории, подобные моей, далеко не редкость.

Не такое случалось на пустынных, синеющих к вечеру площадях, в тесных переулках, в бесконечных асфальтовых дворах, цепочкой тянущихся от одного канала к другому.

Правда, теперь, спустя некоторое время, я совсем иначе оцениваю эти события. Я ни в чем не уверен. Я не знаю, что мне почудилось, а что происходило на самом деле. В конце концов могло быть и просто наваждение. Сон наяву. Мы часто принимаем вымысел за реальность.

Но иногда светлой летней ночью, поздно возвращаясь по тихим улицам, где летит невесомый пух, я вижу одинокое непогашенное окно, и тогда мне кажется, что опять кто-то нетерпеливый, сидя за желтыми лихорадочными шторами, задыхаясь и забывая обо всем на свете, осязая каждое слово, мучаясь вкусом и цветом его, создает своего «Ворона», и, когда поставит точку в последней фразе, то снова закачается черная, ядовитая крапива, закричат птицы, звонко плеснет вода, встанут над озером яркие густые звезды.

Потому что эта дверь всегда открыта.

Надо сделать один шаг.