Тот самый (СИ) - Зимин Дмитрий

— Можно я пойду? — спросил охранник, убедившись, что женщина надёжно обездвижена.

— Вам нужна скорая, — сказал Алекс. — Обработать, наложить швы…

— Нет! Не надо… Автандил Ашотович не хотели огласки, — взяв еще одно полотенце, мужчина прижал его к шее. На белой вафельной ткани сразу проступили багровые пятна. — У меня знакомец есть, ветеринар. Ребята к нему свезут.

— Воля ваша, — шеф перестал обращать на охранника внимание. Дядька попятился из кухни и закрыл за собой двери.

— Это и вправду одержимость? — спросил я, усаживаясь на свободный табурет. Ангелина, казалось, затихла. Дыхание у неё из груди вырывалось короткими быстрыми толчками. — Или она просто сошла с ума?

— Не в себе барышня, — запыханно согласился шеф. — Как в кино: женщину вынули, автомат поставили. А вот кто это сделал и зачем — будем разбираться. Сколько времени?

— Час пополуночи.

— Маловато. Но ничего не поделаешь: до первых петухов непременно надо успеть.

Глава 7

— Хорош ты с узлами, кадет, — сказал шеф, осмотрев полотенца на стройных лодыжках женщины. — Молодец… Где научился? Ах да. Ты же на войне был.

— Я переводчик.

— Поэтому четыре года проторчал в Сирии?

— Я думал, у нас мало времени, — говорить о том, чем я занимался в Сирии, не хотелось.

— Просто хотел сказать, что не ошибся в тебе, кадет, — пожал плечами Алекс и поднялся с табурета. — Мне было важно, чтобы ты действовал осознанно. Не за крышу над головой и недурной харч, а по зову души.

— Не догадывался, что душа у меня лежит к охоте на призраков.

— Призраков? — подобрался шеф. — Не полтергейстов, не духов, а именно призраков?

— А какая разница?

Я наклонился, чтобы проверить путы на запястьях балерины. Не хотелось, чтобы на такой красивой коже остались синяки.

— Антигона говорила, что ты — латентный медиум, — сказал Алекс, хлопая дверцами шкафчиков.

— Говорила, — я никак не мог понять, чего он там ищет. — Но причём здесь это?

— Притом, что ты легко улавливаешь вибрации тонкого мира. Что, в свою очередь, подтверждает мои догадки и делает тебя очень удобным помощником.

— Удобным? — во мне опять поднималась ярость.

— Как канарейка в шахте. Если ты понимаешь, о чём я…

Ярость испарилась так же быстро, как и возникла: на Алекса злиться невозможно. Он действительно говорил то, что думал. И плевать ему было с высокой колокольни, обижают меня его слова, или нет.

— Так причём здесь призраки? — спросил я устало. Опять ночь. И опять я не сплю… Похоже, придётся привыкать.

— Притом, что особа эта, — он похлопал Ангелину по стройному бедру — одержима именно призраком. И я даже знаю, кого, — он тяжело вздохнул и полез за сигаретами. — М-да. Не повезло.

— Дым вреден для беременной, — сказал я, когда шеф собрался щелкнуть зажигалкой.

— К сожалению, кадет, дым — это самое меньшее, что должно её сейчас волновать… Набери мужа. Номер вот тут, на визитке, — он кинул мне плоский белый прямоугольник. — Скажи, пусть лезет в Хаммер и тащит сюда все бутылки с водой, который сможет найти. Все, сколько есть.

— Зачем?

Я оглядел кухню. Большой серебряный кран с раструбом нависал над мойкой — набирай, не хочу.

— Затем, что зеркало в два часа ночи найти будет проблематично, — отрезал шеф и я повиновался.

Разумеется, сам Банкир бутылки не потащил: отправил швейцара с водителем.

Внеся в прихожую восемь канистр, они поспешно ретировались, а я, подхватив по две в каждую руку, понёс воду дальше: в хозяйскую ванную.

Еще раньше мы устроили там Ангелину Павловну — прямо на дне чёрной ониксовой чаши, не снимая пут с рук и лодыжек, но освободив рот.

Как только мы это сделали, из уст балерины, светоча культуры и искусства, полилась такая площадная брань, что Алекс, подняв брови, уважительно присвистнул. А я даже смутился: у нас даже сержанты таких слов не знали…

— Успокойтесь, госпожа Селёдкина, поздно пить боржоми, — сказал шеф и стал медленно лить на голову балерины воду из бутылки.

Лить он старался, попадая на лицо — женщина фыркала, отворачивалась и извивалась, как гусеница.

— Подержи ей голову, — скомандовал шеф. Я подчинился.

— В Америке это называется допросом третьей степени, — сказал я. Ангелина, повернув голову, попыталась схватить меня зубами за палец.

— Да, с зеркалом было бы удобнее, — не смутившись, заявил шеф. — Но за неимением горничной…

— Что мы делаем?

Ангелина выла, плевалась и продолжала материться. Алекс невозмутимо лил воду. В ход пошла четвёртая бутыль…

— Изгоняем духа, разумеется, — ответил шеф, отбрасывая пустую бутылку. — Это святая вода, — кивнул он на лужу, собравшуюся на дне ванны.

Пеньюар и шелковая ночная рубашка намокли, и тело балерины перламутрово просвечивало сквозь ткань.

Хорошо, что Банкир идти с нами отказался, — подумал я невпопад. — Никому не понравится, если над его женой будут вытворять… Такое.

— Отец Прохор? — предположил я.

— Он самый, — улыбнулся шеф, опрокидывая над головой женщины шестую бутылку.

Ангелина корчилась, будто её жгли огнём, и шипела. Губы её посинели, под глазами залегли фиолетовые тени, все вены выступили на коже, словно нарисованные. Честно говоря, я думал, что такое лишь в ужастиках бывает. А вот поди ж ты…

— Вода у отца Прохора получается крепости необычайной, — продолжил Алекс. — Вурдалаков, например, с одной бутылки ушатывает…

Ангелина извернулась, выпростала руки из полотенца и вцепилась Алексу в горло.

Похоже, от воды ткань размокла, к тому же, балерина обладала нечеловеческой силой — или это в ней буянил призрак…

Она душила шефа исступлённо, с наслаждением. Волосы мокрыми прядями облепили лицо, черты исказились, и через прозрачный профиль Ангелины пробился другой. Горбоносый, хищный, с загнутым вверх подбородком.

Я бросился на помощь шефу. Схватил женщину за руки, попытался разжать… Она отбросила меня ловким пинком, точно попав в то место, которое мужчины оберегают прежде всего.

Отдышавшись, я поднялся на колени. Алекс к этому времени посинел, колени его ослабли и подогнулись. Шеф рухнул на пол. Ангелина, не разжимая рук, перегнулась через край ванны и упала на него, продолжая изрыгать проклятия и мат.

Ползком добравшись до борющихся, я не придумал ничего иного, как огреть балерину по кумполу.

Под руку попалась тяжелая стеклянная мыльница, её я и пустил в ход, мысленно попросив прощения у Ангелины Павловны. Инстинктивно я чувствовал, что сама балерина ни в чём не виновата…

Когда женщина обмякла, я кое-как расцепил её руки и помог подняться Алексу.

— Отлично, — вскричал тот. Теперь будет гораздо легче.

Я моргнул. Ни слов благодарности в мой адрес, ни слов сожаления по поводу травмированной подопечной и в помине не было.

Взяв за плечи, он вновь утянул её в ванну и откупорил седьмую бутылку с водой.

— Может, надо прочесть молитву, или ещё что? — спросил я, вытирая со лба липкий трудовой пот.

— Может, — согласился Алекс. — Но видишь ли, самые эффективные экзорцизмы сделаны на латыни, а госпожа Селёдкина, упокой Господь её душу, этого языка не знала. А просто так, без молитв, повлиять на призрака мог бы, разве что, отец Прохор, или другой какой святой его уровня… Так что будем действовать предметно. Лей.

И он передал в мои руки предпоследнюю бутылку.

— Чёрная ванна, — сказал я.

— Ну и что?

— Вы говорили, нужно зеркало. Если налить немного воды и дать ей успокоиться, можно будет увидеть отражение.

— Гений! — Алекс притянул меня за шею и смачно расцеловал в обе щеки. — И что б я без тебя делал?.. — Лей святую воду, — приказал он. — Так будет надёжнее.

Ангелину мы из ванны извлекли, а затем, подождав, пока вода на дне успокоится, наклонили над круглой гладкой поверхностью.

— Ну!.. — вскричал Алекс. — Госпожа Селёдкина, пожалуйте наружу.

Рот балерины раскрылся невероятно широко, и из него — я вовсе не шучу — полезла серая рыхлая масса, всем похожая на жеваную газетную бумагу.