Джозеф Антон - Салман Рушди

Кстати, слыхал, что и Вы, и Шери — глубоко религиозные люди. Поздравляю с тем, как хорошо вы оба умеете это скрывать.

Был, помню, момент, который меня удивил. Два момента, пожалуй. Помнится, Вы качали маленького Милана на колене. Это было мило. А потом Вы заговорили о свободе, и я подумал: о, интересно, и я отвернулся от знойной подруги Мика Хакнелла, чтобы послушать Вас, а Вы повели разговор о свободе как о свободе рынка, как будто к этому она для Вас и сводится, чего не может быть, ведь Вы премьер-лейборист, не правда ли? Так что я, наверно, чего-то не понял, или, возможно, это новая концепция в рамках Нового Лейборизма: свобода = свобода рынка. Так или иначе, я этого не ожидал.

А потом мы уходили, и персонал ворковал над Миланом: это так мило, говорили нам, что в доме теперь бывают дети, ведь прежние премьер-министры были люди постарше со взрослыми детьми, но сейчас частенько тут топочут маленькие ножки младших Блэров, и старый дом оживает. Нам с Элизабет это понравилось, и нам понравился огромный плюшевый медведь в прихожей — подарок главы некоего государства, возможно президента Дремучего Перу[244]. Я спросил, как его зовут, Шери ответила, что имя ему еще не придумали, и я без паузы брякнул: «Вам следовало бы его назвать Тони Бэр»[245]. Не выдающаяся шутка, но по крайней мере я выпалил ее быстро, так что, может быть, она заслуживала хоть малюсенькой улыбочки? Но нет, Вы с каменным лицом сказали: «Нет, мне такое имя не нравится», и я ушел, думая: о ужас, у премьер-министра нет чувства юмора.

Впрочем, не так уж это меня заботило. Ваше правительство было на моей стороне, и это значило, что на отдельные режущие слух нотки можно не обращать внимания, и даже на более поздней стадии Вашего премьерства, когда неблагозвучные ноты сделались громче и резали слух сильнее, когда игнорировать их стало очень трудно, я неизменно питал к Вам слабость, я не мог возненавидеть Вас так, как возненавидели многие, потому что Вы — или, по крайней мере, Ваши мистер Кук и мистер Фатчетт — честно постарались изменить мою жизнь к лучшему. И в конце концов добились в этом успеха. Что вряд ли перевешивает вторжение в Ирак, но на моих личных весах это тянет немало, точно Вам говорю.

Спасибо еще раз за прелестный вечер.

На другой день после ужина в Чекерс — в день, когда о нем сообщили прессе, — Иран заявил, что «удивлен» призывом Робина Кука к отмене фетвы. «Она будет оставаться в силе десять тысяч лет», — гласило заявление Ирана, и он подумал: Что ж, если я проживу десять тысяч лет, это меня вполне устраивает.

А еще день спустя они с Робином Куком стояли бок о бок в Посольском зале ожидания в Форин-офисе перед репортерами и фотокорреспондентами, и Кук сделал несколько жестких, бескомпромиссных замечаний, и иранскому правительству Хатами было отправлено еще одно громкое, недвусмысленное послание. Его охранник Кит Уильямс, когда они выходили из здания, шепнул ему: «Они оказали вам честь, сэр».

Новая, твердая позиция британского правительства, кажется, производила некоторый эффект.

Мэри Робинсон, бывший президент Ирландии и новый комиссар ООН по правам человека, поехала в Тегеран, встретилась там с официальными лицами высокого ранга и после визита заявила, что Иран «никоим образом не поддерживает» осуществление фетвы. Специальному докладчику ООН по Ирану было сказано, что «в отношении фетвы возможен определенный прогресс». А министр иностранных дел Италии Ламберто Дини, встретившись со своим иранским коллегой Камалем Харрази, услышал от него, что Иран «полностью готов сотрудничать с Европой в решении существующих политических проблем».

Теперь у его семьи был дом. Одну бывшую спальню полицейских превратили в комнату Милана, а их «общая комната», где мебель почти пришла в негодность, могла стать комнатой для игр, и оставались еще две свободные спальни. Если дом будет засвечен, постоянно говорили им, это станет огромной проблемой, но истина такова: дом так никогда и не был засвечен. О нем не пронюхали, о нем ничего не просочилось в газеты, он не стал проблемой для сил безопасности, он, вопреки предостережениям, не потребовал «колоссальных» денежных затрат на технические средства безопасности и громадного количества человеко-часов. Этого не случилось, и одной из причин тому, пришел он к убеждению, были человеческие качества рядовых людей. Он по-прежнему не сомневался, что работники, делавшие ремонт, знали, чей это дом, и не верили истории про «Джозефа Антона»; а вскоре после того, как полицейские выехали и работать с ним начал Фрэнк, возникла проблема с дверью гаража — с подозрительно тяжелой «деревянной» дверью со сталью внутри и открывающим-закрывающим механизмом, который из-за этой тяжести часто отказывал, — и механик от компании, установившей дверь, болтая с Фрэнком во время работы, сказал ему: «Вы, конечно, знаете, чей это был дом? Мистера Рушди, того самого. Вот бедолага». Так что иные из тех, кому «не полагалось» знать, знали. Но никто не трепал языком, ничего не попало в газеты. Все понимали: дело серьезное. И помалкивали.

Впервые за девять лет у него появилась «постоянная группа» охранников для появлений «в общественных местах» (для посещений ресторанов, прогулок по Хэмпстед-Хиту, изредка — походов в кино, время от времени — литературных мероприятий: чтений, надписываний книг, лекций). Боб Лоу и Берни Линдзи, красавцы, ставшие любимцами лондонского литературного мира, чередовались с Чарльзом Ричардсом и Китом Уильямсом, которые таковыми не стали. И ВХИТы: Рассел и Найджел чередовались с Иэном и Полом. Эта группа, занимавшаяся только операцией «Малахит», была не только придана, но и предана ему. Ребята были убежденными его сторонниками, готовыми сражаться за его дело. «Мы все восхищаемся вашей стойкостью, — сказал ему Боб. — Будьте в этом уверены». Нет причин, считали они, чтобы он не вел такую насыщенную жизнь, какую хочет вести, и их работа состояла в том, чтобы делать это возможным. Они убедили ответственных за безопасность нескольких авиалиний, на которые влияло продолжающееся нежелание «Бритиш эйруэйз» его перевозить, не следовать примеру «БЭ». Они хотели, чтобы его жизнь стала лучше, и охотно ему помогали. Он никогда не забудет и никогда не перестанет ценить их дружбу и поддержку.

Он по-прежнему были начеку. Пол Топпер из Ярда, курировавший работу группы, сказал, что в донесениях разведки говорится о некоей «активности». Не время было расслабляться.

Пришла одна печальная новость: Филу Питту — полицейскому, которого сослуживцы прозвали Рэмбо, — пришлось уйти со службы из-за дегенеративного заболевания позвоночника, грозившего впоследствии усадить его в инвалидное кресло. Что-то страшно шокирующее было в том, как подкосил недуг одного из этих рослых, подтянутых, сильных, активных мужчин. И ведь эти мужчины — профессиональные защитники. Их работа — делать так, чтобы у других все было в порядке. Они не должны расклеиваться. Это неправильно.