ГРАС. Компиляция. Книги 1-8 - Никита Велиханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К Павлику ходили гости, они засиживались допоздна за разговорами, которых Ирина все равно не слышала, потому что старалась набрать свою норму в первые полчаса. Максимум — в сорок минут. Гости ее за это не любили, считали законченной алкоголичкой и не понимали, что такой талантливый человек как Павлик нашел в этой молчаливой, тупой и вечно пьяной телке. Павлик сам этого не знал, а потому отмалчивался. Ирина этих разговоров чаще всего не слышала — просто потому, что начинались они уже тогда, когда она бывала в отключке. А если даже и слышала, то никак на них не реагировала. Ей было все равно. Она просыпалась, догоняла еще полстакана, брала пару затяжек травки и отваливалась обратно в небытие. Иногда Павлик угощал ею приятелей. Она ничего не чувствовала и воспринимала это как вполне законную плату за постой, за еду и водку.
Потом она попробовала настоящий гашиш — принес один из Павликовых приятелей. Гашиш ей понравился даже больше чем водка, самим качеством получаемого опьянения. От него не было быстрых алкогольных перепадов от состояния к состоянию и от настроения к настроению. Это была медленная тяга, с подвешенностью между сейчас и нигде, и даже отходняки по тем цветам, в которые они окрашивали окружающую полуреальность, вполне подходили Ирине. Она пробовала и кокаин и даже, один раз, дозу героина. Но слишком яркие картинки ей не были нужны. Ей нужно было просто отключиться, и чем монотонней выходила отключка, тем лучше. Иногда она удивлялась, почему до сих пор не забеременела — предохраняться она не предохранялась, а мужчинам, которых она время от времени почти с удивлением обнаруживала то рядом с собой, а то и в себе, такое бы и в голову не пришло. Потом она пришла к выводу, что первый в жизни аборт был последним в ее жизни абортом. Что-то там у нее внутри сломалось. И детей у нее просто физически больше быть не может. Она слишком хотела того, первого ребенка. И это был ее последний шанс. Она сперва хотела было поплакать, а потом решила, что так оно даже лучше. Меньше проблем, а ей, судя по всему, осталось не так уж и долго. Рано или поздно Павлик выставит ее за дверь. Идти на вокзал, зарабатывать на дозу пластилина?.. Она не пойдет. Незачем. Самоубийц она с детства не любила и не одобряла — и еще было стыдно перед мамой и папой. Только поэтому она до сих пор и не наложила на себя рук. Но все к тому шло.
А однажды среди бела дня, когда Павлик пошел продавать очередную картину, а Ирина была в отключке, в квартиру пришли воры. Они взломали дверь и вынесли все, что еще оставалось у Павлика в чулане. Ирина очнулась, лежала на тахте и смотрела из-под ресниц, как они ходят, как пьют на кухне водку, как увязывают шпагатом картины. Глаз она не открывала не потому, что боялась, а потому, что веки весили по два пуда каждое. Она узнала среди воров двоих Павликовых приятелей. Наверное, поэтому ее и не тронули — знали, как она отключается, подошли, понюхали и решили не связываться.
Павлик пришел ближе к вечеру. Он не кричал, он не стал бить Ирину и допытываться, как так получилось. Он просто сидел и смотрел на нее, сидел и смотрел. Она поняла. Она собралась с силами, встала, кое-как оделась, нацепила курточку и вышла за дверь. За дверью был подъезд, а за подъездной дверью — летний вечер и шум большого города. Направо было светло, там ходили люди и ездили машины. Налево стояла непроглядная тьма, и только на фоне еще не совсем потемневшего неба вырисовывались силуэты двух башенных кранов. Ирина немного постояла на крылечке, а потом, пошатываясь, пошла налево.
* * *
1 июля 1999 года. Саратов. 05.35.
В дорогу тронулись рано утром. Солнце вставало из-за Волги, и когда «уазик» въехал на мост, у Ирины захватило дух — долгих лет, проведенных в Москве и во всяких прочих местах, как будто не бывало. Она опять была восторженная, уставшая от школы и от прочих разных «надо» девочка, которая в какие-то веки раз вырвалась на Волгу. С моста видно было километров на двадцать в обе стороны. Справа, за зелеными дебрями Тянь-Дзиня и Сазанки, Волга делала широкий разворот и ныряла под железнодорожный мост. Налево уходили два широких русла, не считая иных, более мелких, а посередине раскинулся Зеленый остров — который только назывался островом, а на самом деле представлял собой целый конгломерат пересеченных протоками больших и малых островов. Первый форпост начинающегося чуть севернее и восточнее, за Шумейкой, главного лабиринта. Куда они, собственно, и держали путь. Где, если и не будет никаких йети, можно будет и впрямь неплохо оттянуться. Всякая большая работа, как говаривал Лесник, начинается с большого перекура. Вот и эту, первую настоящую работу можно будет начать с двухнедельного отпуска. Причем не за свой счет. Причем на подъеме лета — вода, конечно, еще не та, что в июне, но и не августовский зеленый кисель. К тому же в протоках и во внутренних озерах она имеет обыкновение нагреваться куда быстрее, чем на коренной. Да и общество вполне подходящее.
Ирина покосилась на Ларькина. Тот сидел за рулем как влитой — здоровенный загорелый мужик, почему-то уже загорелый в самом начале лета. Должно быть, эта командировка у него не первая. В любом случае компаньон не из худших. Поглядим, поглядим, как он плавает. Сама Ирина плавала как рыба, воду просто обожала и больше всего страдала в Москве от невозможности каждый день летом ходить купаться в настоящей, живой воде. И в каждом новом месте, в которое она только ни приезжала, первым делом — если сезон, конечно, был подходящий — разведывались пляжи. Или любые другие места, где, за отсутствием пляжей, можно было войти в воду.
Едва приехав в Англию — а дело было отнюдь не в Брайтоне, где до октября температура воды двадцать градусов по Цельсию, а на восточном побережье, в Уоше, — она провела рекогносцировку и вечером отправилась к морю,
