Потерянный разум - Сергей Кара-Мурза

Это позволило Таунсенду рассчитать «показатель депривации», основанный на двенадцати индикаторах, таких как отсутствие холодильника, ни одного проведенного вне дома отпуска за последние двенадцать месяцев, отсутствие завтрака в течение большинства дней недели — все эти индикаторы были тесно связаны с низкими доходами…

На более же абстрактном уровне, считал Таунсенд, здесь и лежит объективное определение относительной бедности; тот факт, что порог, или черта бедности, составлял примерно 140% от пособия SB [Supplementary Benefit — «Дополнительное пособие», на которое живут многие бедные в Великобритании], подтверждает более ранние утверждения Таунсенда и других, что люди, чьи доходы лишь немногим превышают уровень SB, все равно будут жить в бедности в такой богатой стране, как Британия»427.

Разумеется, изучение методологии не требуется нынешней власти РФ. Бедность в стране возникла и воспроизводится в результате сделанного вполне сознательно выбора — в соответствии с интересами тех социальных групп, которые были движущими силами антисоветского поворота. Бедность — неотъемлемая часть той экономической и социальной политики, которую проводит эта власть, она — необходимый элемент того общественного строя, который эта власть пытается установить.

Но рационализация проблемы, в том числе ознакомление с уже накопленным в мире знанием, необходима для понимания реальности теми из интеллигенции, кто «жизни этой румяна жирные отверг». Пока не развеются иллюзии в сознании действительно демократической интеллигенции, а она не поможет развеять эти иллюзии в массовом сознании, никакого поворота к выходу из кризиса и к восстановлению неразрушительных для общества форм жизнеустройства не произойдет. Чем дольше будет длиться этот неолиберальный геноцид, тем большее число наших соотечественников сожрет бедность.

Глава 39. Отрыв от культурного ядра и отход от рациональности

В этой книге не ставится задача вскрыть причины глубокой порчи инструментов мышления советской интеллигенции и общего отхода массового сознания от классических принципов рациональности. Это слишком большая задача, и главная трудность в ее постановке и решении как раз и состоит в том, что люди, в методах мышления которых произошел сбой, этого стараются не видеть, а если им на это указывают, то они отрицают, более или менее агрессивно.

Конечно, если бы у значительной части нашей интеллигенции удалось заронить мысль, что их интеллектуальный арсенал не в полном порядке, это еще само по себе не заставило бы их провести ревизию своего арсенала и заняться его починкой. Процесс зашел так далеко, что осознавшие аномалию своего мышления люди, наоборот, сплотятся и, напротив, совсем откажутся от старых понятий и норм логики. “Нить в прошлое порву, а дальше будь что будет”, как пелось в любимой песне демократической молодежи в начале 90-х годов. “Из монотонных будней я тихо уплыву!”

На такой путь и встали западные постмодернисты. Нет для них ни истины, ни логики, ни нравственных норм, а есть самовыражение и “ситуации”, которые могут быть “интерпретированы” любым образом, и каждый имеет равное право на существование. Но тут Запад нам точно не пример. Нет у нас экономической базы для такого размягчения мозгов, и если наша интеллигенция не преодолеет этот соблазн, “мы тихо уплывем” с лица земли. Ясно ведь, что самое первое условие для прекращения нашей смуты и вызванного ею физического вымирания русского народа — это возврат к “богам Азбучных истин” и здравому смыслу нашей интеллигенции.

Если бы удалось встряхнуть сознание наших образованных людей и заставить их хоть на момент взглянуть со стороны на тот тип рассуждений, которые они приняли в годы перестройки и реформы, то это дало бы шанс на то, что чувство ответственности отгонит наваждение. Шанс, хотя и не гарантию. Но шанс этот велик, много есть признаков, что сознание уже находится в состоянии неустойчивого равновесия. Небольшой толчок — и может начаться цепной процесс, произойдет “обращение фаз”, и люди удивятся, как же они могли попасть в это интеллектуальное зазеркалье.

Книга эта и устроена как система из множества небольших поводов узнать рассуждения самих себя и своих друзей — и удивиться. Если это запустит коллективный процесс диалога и рефлексии, то и до корня проблемы быстро докопаемся, помогая друг другу. Здесь же предварительно наметим перечень поверхностных причин отхода от рациональности, причин-признаков. Вскопать этот верхний слой все равно придется, чтобы затем разбираться в фундаментальных причинах кризиса всей программы Просвещения и в том числе его рациональности.

Отщепление от тела большой культуры. Так бы я назвал первую причину. Любой свод норм рациональности стоит на основании не подвергаемых рациональному анализу ценностей и норм — добра и зла, красоты и безобразия, даже пространства и времени. Это мировоззрение и мироощущение, существенно различные в разных культурах. Культура России многое взяла у европейского Просвещения, но сумела успешно “привить” это на ствол собственного мироощущения. Мы, например, вполне освоили научную рациональность, найдя способ совместить ее с космическим чувством, которое на Западе было вытеснено революционным натиском ньютоновской механической картины мира428.

Наша интеллигенция, в отличие от остальной части народа, также получала воздействие научной картины мира в ударной, концентрированной дозе. Во многом поэтому в ее среде гораздо больший отклик получили и “вненаучные” компоненты западного мироощущения (например, механистический детерминизм, представление мира, общества и человека как машины). Вместе с этими компонентами в сознание проникают и нравственные ценности, в том числе чисто идеологические.

Наличие таких расхождений, сосуществование “субкультур” — нормальное и необходимое явление в сложном развитом обществе. Тем более неизбежно расхождение шкалы ценностей образованного слоя и массы — ведь по разному видят мир сельская семья и ее городской сын, окончивший университет. Кризис начинается, когда расхождение перерастает в разрыв, а затем и в отщепление — так, что субкультура противопоставляет себя целому, становится ему враждебным, стремится расколоть это целое, а то и стравить его части между собой.

Сегодня у нас случилось то, что бывало и в крестьянских семьях: сын, окончивший университет (на медные пятаки родителей), порвал с родными, на порог их не пускает и знать не хочет, хотя они в страшной беде. Но когда это становится социальным явлением, и горе раскола приходит не в семью, а охватывает большую часть интеллигенции, проблема становится именно общенациональной.

Мы здесь говорим лишь об одной стороне этой беды — отщепившаяся субкультура рвет то множество невидимых нитей, которые связывали ее сознание с культурой и мироощущением целого (народа). И оказывается, что рациональность этой отщепившейся части истощается, иссякает и начинает портиться. Без постоянного диалога с телом большой культуры, без общей исторической памяти и общих размышлений о будущем эта, даже высокообразованная, часть сначала отходит от естественного языка и здравого смысла, от традиционных норм нравственности и красоты, а затем начинает страдать логика и мера. Когда такой интеллигент погружается в искусственный мир объектов своей лаборатории, цеха или конструкторского бюро, это истощение рациональности незаметно (вернее, менее заметно и сказывается сначала на выполнении “необязательных” функций вроде творчества). Но в отношении общественных проблем, когда рациональность не существует в отрыве от чувств и нравственности, наблюдаются все более и более тяжелые сбои.

Десять лет перестройки и реформы обнаружили небывалый отрыв интеллигенции от основного тела народа во взглядах и установках по множеству важных вопросов. Думаю, это отщепление никем не ожидалось и поразило тех, кто вник в его суть и масштабы. Вспомним поворотный 1989 год. Именно тогда обнаружилось поразительное расхождение между установками интеллигенции и основной массы народа. Отщепление, которое исподволь происходило в течение предыдущих 30 лет. Это отражено в докладе ВЦИОМ под ред. Ю.Левады — книге “Есть мнение” (1990).

Сам Ю.А.Левада — сознательный противник советского строя, но он собрал огромный фактический материал, ценный независимо от трактовки социологов-“демократов”. Книга важна для нас тем, что, проведя в феврале 1989 г. широкий опрос советских людей в целом (было опрошено 2054 человека в 14 регионах), авторы повторили его через “Литературную газету” (т.н. “пресс-опрос”) и получили 190 тыс. заполненных анкет. Это — в основном ответы именно интеллигенции. Среди тех, кто ответил через ЛГ, 68% имеют высшее образование или ученую степень (а в “общем” опросе таких 17%) и всего 1,6% имеют неполное среднее образование (в “общем” опросе таких 32%). Разница двух массивов очевидна.