Другая сторона бесконечности - Н. Д. Аврех
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бэаэт узнала её сразу: старшая подруга жизни всё того же Советника по сельскому хозяйству. Кажется, её зовут Рива Рыжая Прядь, или как-то в этом роде. Громко рыдая, дикарка заходила в озеро всё глубже. К её шее был привязан такой большой камень, что Рива едва могла двигаться, падала в воду, с трудом поднималась, но неуклонно шла в глубину.
"Вот и первое в истории цивилизации самоубийство", – устало подумала Бэаэт.
Среди Высших испокон веков считалось, что каждый (кроме опасных преступников) вправе сам распоряжаться своей жизнью, своей смертью и своим переносом на волновой носитель. К подобным решениям относились уважительно, никто не был вправе вмешиваться. Но Бэаэт видела, что женщина действует под влиянием раздирающих её эмоций, а не взвешенно и обдумано, как положено действовать в таких случаях Высшим. Это и понятно, она же не из древнего вида, она всего лишь дикарка. Как у всех дикарей, эмоции у неё преобладают над разумом и, возможно, она не понимает, что делает. В таком случае, вероятно, Бэаэт-Ла, как Глава города и селений, вправе приостановить её для выяснения причин такого поступка… Или по-просту не хотелось ей видеть, как кто-то тонет в озере.
Вытащив из ледяной воды упирающуюся Риву, Бэаэт сняла с её шеи верёвку с камнем. Неумело сложила на берегу костёр из кучи сухих мицелий. Подожгла его излучателем, с которым не расставалась за городом из-за возможного нападения хищников. Рива громко рыдала, тряслась, стучала зубами, но кое-как согревалась. Бэаэт сбегала в свой шаролёт на соседней поляне, проверить, не остался ли в кармане старой куртки лептонный переводчик, использовавшийся для разговоров с дикарями, не понимающими языка Утвокеврема. Куртка тоже пригодится – закутать замёрзшую дикарку.
– Прежде, чем расстаться с жизнью, – строго сказала Бэаэт через переводчик, – необходимо доложить Главе города и селений причины такого решения.
– Рива устала, – горестно всхлипнула дикарка. – Устала жить. Сыночек бедненький один остаётся. Молодой ещё, глупенький, не женатый. Отцу не до него теперь. Отец совсем-совсем безумный. Хуже психов дальних туннелей. Из-за шлюхи круглозадой. Удерживала её! Как могла удерживала до прихода его… Убила б, чтоб не отпускать.
– Это почему? – очень удивилась Бэаэт.
– Позор ведь мужу, что жена сбежала… Детей утащила. Что люди скажут!!!
– Ну, скажут, разонравился ей этот мужчина, понравился другой, только и всего.
– Другой!!! – Рира зарыдала так, что чуть не задохнулась. Чуть отдышавшись закричала:
– Другой защищал её, шлюху бестыжую, распроклятую! Она красивая вся припёрлась! Без костей в волосах: совсем стыд потеряла! Прядку волос одну красивым таким цветом расцветила, зараза! Для другого! Детей взяла, чтоб позлить мужа – это ясно! Бедный, бедный муженёк мой!
– Ну и страсти же среди вас кипят! – заметила Бэаэт. – А ты-то почему топишься?
– Всё-всё неправильно идёт! Не могу так! – сквозь слёзы говорила Рива.
– Что ещё неправильного?
– Средней жены-покойницы дочка – присматриваю я за ней, пока не вырастет. Но уж выросла: кровь у ней впервые. Значит, надо замуж отдавать. А отец даже ещё никого не приглядел! Всё из-за круглозадой! Не могу больше!!!
Старшая жена экс-вождя, подняв на Бэаэт залитое слезами лицо, прошептала:
– Ты теперь главный вождь, хоть и женщина. Пригляди за сыночком. И за девчонкой тоже – последнее, что прошу… Последнее…
Встала и, шаркая, тяжело потащилась к воде. Подняла трясущимися руками камень, обвязанный верёвкой, какой обычно подвязывают саженцы при ветре.
Бэаэт, так и не поняв причину её поступка, вернула Риву, заставила сесть у костра. Предложила из своей фляги учаву (напиток из сладкого лишайника).
– Не надо, – прошептала старшая жена экс-вождя. – Уйду тихо-тихо. Камень большой, тяжёлый, поможет. Бульк – и нет Ривы – и хорошо. Только пригляди, пригляди за мальчиком, очень прошу! И за девчонкой, пока замуж не отдали. У тебя своих-то детей нет ещё, не знаю, поймёшь меня, нет ли.
– Я так и не уяснила, в чём дело, – строго сказала Бэаэт. – Сэм бесится? Ну, так побесится и успокоится. Ты ж теперь единственная у него. Может, он плохо к тебе относиться? Может, орёт, оскорбляет, или, того хуже, бьёт? Ты скажи, не утаивай, я разберусь с ним быстро.
– Если б так, Рива Рыжая Прядь была бы счастливая. Но нет! Не видит. Будто нет меня. Сыночек, и тот не видит. Домой придут, крикнут: "мать, жрать!" – это весь разговор. А дальше, будто нет Ривы. Теперь не будет совсем. Круглозадой никогда не кричали: "мать, жрать!".
Старшая жена Сэма так разрыдалась, что Бэаэт не знала, что с ней делать.
– Круглозадая трёх нарожала, – сквозь плач едва выговорила она, – я только одного!
– И того разбаловала, – заметила Бэаэт.
– Так один же, кровиночка! А та! Ушла – муж безумный. Я уйду – не заметит. Та совсем-совсем молодая. И такая красивая! Такая красивая! Хоть и бесстыжая. Рива – хорошая верная жена. Но старая, уродливая, гадкая. Волосы, как драные тряпки. Кожа хуже, чем стена в пещере. Сиськи висят, живот сморщился, зад плоский. Смотреть тошно! Огонь на алтаре не зажигаю – нет алтаря. Может, Наблюдателей тоже нет. И жизни нет. А у красивой шлюхи жизнь есть, всегда была.
– Так ты завидуешь, что Нана молодая и красивая, – наконец, догадалась Бэаэт. – И думаешь, что ты безобразная.
– Страшнее нет! – горько всхлипнула Рива.
– А была бы ты красивая, как она, тогда что? – спросила Бэаэт, пытаясь разобраться в сложностях психологии молодого вида людей.
– Он хотя бы смотрел на меня. Хоть иногда. Хоть когда-нибудь по заду бы хлопнул. Хоть разок! Рива уже была бы счастливая. Не вязала бы камень к шее у водного резервуара…
– Начинаю понимать, – задумалась Глава города. – Ты любишь своего Сэма (непонятно только, за что), завидуешь красоте Наны и не на шутку ревнуешь. А он безразличен, по заду не хлопает. Всего-то навсего! И из-за такой ерунды… Ладно, попробую тебе помочь. Но ничего не обещаю. Не получится – пойдёшь топиться. А сейчас поехали со мной.
Бэаэт, не слушая возражений, затолкала дикарку в шаролёт, несмотря на крики и протесты. Привезла в свой дом. Срочно вызвала туда