Рэй Брэдбери. Избранное - Рэй Брэдбери

– Обещаю.

– Итак, где мы остановились? Жизнь? Это, между прочим, тема из разряда «все». Хочешь узнать о жизни все?

Дуглас кивнул и потупился.

– Тогда наберись терпения.

Подняв глаза, Дуглас припечатал Квотермейна таким взглядом, в котором соединились терпение неба и терпение времени.

– Что ж, для начала… – Он умолк и потянулся за пустым стаканом Дугласа. – …освежись-ка, сынок.

Стакан наполнился лимонадом. Дуглас не заставил себя упрашивать.

– Жизнь, – повторил старик и что-то зашептал, забормотал, потом снова зашептал.

Глава 37

Среди ночи Келвина Квотермейна разбудил чей-то возглас или зов.

Кто же мог подать голос? Никто и ничто.

Он посмотрел в окно на круглый лик башенных часов и почти услышал, как они прочищают горло, чтобы возвестить: три часа.

– Кто здесь? – выкрикнул Квотермейн в ночную прохладу.

Это я.

– Неужели опять ты? – Приподняв голову, Квотермейн посмотрел сначала налево, потом направо.

Да я, кто ж еще. Узнаешь?

И тут его взгляд скользнул вниз по одеялу.

Даже не протянув руку, чтобы удостовериться на ощупь, Квотермейн уже понял: его старинный дружок тут как тут. Правда, на последнем издыхании, но все же он самый.

Не было нужды отрывать голову от подушки и разглядывать скромный бугорок, возникший под одеялом пониже пупа, между ног. Так только, одно биение сердца, один удар пульса, потерянный отросток, призрак плоти. Однако все чин-чином.

– Ага, вернулся? – с короткой усмешкой бросил Квотермейн, глядя в потолок. – Давненько не виделись.

Ответом ему было слабенькое шевеление в знак их встречи.

– Ты надолго?

Невысокий холмик отсчитал два удара собственного сердца, нет, три, но не изъявил желания скрыться; похоже, он планировал задержаться.

– В последний раз прорезался? – спросил Квотермейн.

Кто знает? – последовал молчаливый ответ его старинного приятеля, угнездившегося среди блеклых проволочных завитков.

«Если голова медленно, но верно седеет – плевать, – когда-то давно сказал Квотермейн, – а вот когда там, внизу, появляются пегие клочки – пиши пропало. Пускай старость лезет куда угодно, только не туда!»

Однако старость пришла и к нему, и к его верному дружку. Везде, где можно, напылила мертвенно-снежную седину. Но не зря же сейчас возникло это биение сердца, осторожный, неправдоподобный толчок в знак приветствия, обещание весны, града воспоминаний, отголосок… этого… как его… вылетело из головы… как в городе называют удивительную нынешнюю пору, когда у всех соки бурлят?

«Прощай-лето».

Господи, ну конечно!

– Эй, не пропадай. Побудь со мной. Без дружка плохо.

Дружок не пропал. И они побеседовали. В три часа ночи.

– Откуда на сердце такая радость? – спрашивал Квотермейн. – Что происходит? Я потерял рассудок? А может, исцелился? Не в этом ли заключено исцеление? – От непристойного смеха у него застучали зубы.

Да я только попрощаться хотел, шепнул слабый голосок.

– Попрощаться? – Квотермейн подавился собственным смехом. – Как это понимать?

Вот так и понимай, ответил все тот же шепот. Лет-то сколько минуло. Пора закругляться.

– И вправду пора. – У Квотермейна увлажнились глаза. – Куда, скажи на милость, ты собрался?

Трудно сказать. Придет время – узнаешь.

– Как же я узнаю?

Увидишь меня. Я тоже там буду.

– А как я пойму, что это ты?

Поймешь как-нибудь. Ты всегда все понимал, а уж меня – в первую очередь.

– Из города-то не исчезнешь?

Нет-нет. Я рядом. Но когда меня увидишь, не смущай других, ладно?

– Ни в коем случае.

Одеяло и пододеяльник начали опадать, холмик таял. Шепот стал едва различимым.

– Не знаю, куда ты собрался, но… – Квотермейн осекся.

Что «но»?

– Живи долго, в счастье и радости. Спасибо.

Молчание. Тишина. Квотермейн не мог придумать, что еще сказать.

Тогда прощай?

Старик кивнул; влага застила ему глаза.

Кровать, одеяло, его собственное туловище сделались теперь плоскими, как доска. То, что было при нем семьдесят лет, исчезло без следа.

– Прощай, – сказал Квотермейн в неподвижный ночной воздух.

«Все же интересно, – подумал он, – чертовски интересно, куда его понесло?»

Огромные часы наконец-то пробили три раза.

И мистер Квотермейн уснул.

В темноте Дуглас открыл глаза. Городские часы отсчитали последний из трех ударов.

Он поглядел в потолок. Ничего. Перевел взгляд в сторону окон. Ничего. Только легкое дуновение ночи шевелило бледные занавески.

– Кто там? – прошептал он. Молчок.

– Кто-то тут есть, – прошептал он. А выждав, снова спросил: – Кто здесь?

Смотри сюда, раздался невнятный говорок.

– Что это?

Это я, был ответ откуда-то из темноты.

– Кто «я»?

Смотри сюда, опять прошелестело из темноты.

– Куда?

Вот сюда – совсем тихо.

– Куда же?

И Дуглас поглядел по сторонам, а потом вниз.

– Сюда, что ли?

Ну, наконец-то.

В самом низу его туловища, под грудной клеткой, ниже пупка, между бедер, там, где соединялись ноги. В том самом месте.

– Ты кто такой? – шепнул он.

Скоро узнаешь.

– Откуда ты выскочил?

Из прошлого в миллион веков. Из будущего в миллион веков.

– Это не ответ.

Другого не будет.

– Не ты ли был…

Где?

– Не ты ли был в том шатре?

Это как?

– Внутри. В стеклянных банках. Ты или не ты?

В некотором роде я.

– Что значит «в некотором роде»?

То и значит.

– Не понимаю.

Поймешь, когда мы с тобой познакомимся поближе.

– Звать-то тебя как?

Как назовешь. Имен – множество. Каждый мальчишка называет по-своему. Каждый мужчина за свою жизнь произносит это имя десять тысяч раз.

– Но я не…

Не понимаешь? Лежи себе спокойно. У тебя теперь два сердца. Послушай пульс. Одно бьется у тебя в груди. А второе – ниже. Чувствуешь?

– Чувствую.

Ты и вправду чувствуешь два сердца?

– Да. Честное слово!

Тогда спи.

– А ты никуда не денешься, когда я проснусь?