Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Deirde Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Главная проблема Блока и Сомерса заключается в том, что они нигде не задаются вопросом "сколько?" - сколько может государство, сколько может рынок, сколько необходимо "постоянных действий государства" в противовес добровольным сделкам. Однако Блок и Сомерс вряд ли одиноки. И слева, и справа экономические системы обвиняются в "провалах", которые ни одна из сторон не берется измерить. Экономисты получают Нобелевские премии за то, что придумывают теоремы о том или ином "провале рынка", который, как они никогда не доказывают, достаточно важен, чтобы оправдать утопические схемы государственного вмешательства или возврата к традиционным обществам. Противники рынка свергают правительства под обещания изменить природу человека при социализме. Дискуссия длится бесконечно, потому что она никогда не подвергается количественной проверке.
Глава 58. И все же Поланьи был прав в отношении встроенности
Однако неудача Полани в поисках более раннего общества, полностью свободного от проклятых рынков экономистов и капиталистов, не означает, что его более фундаментальный тезис был ошибочным. Его качественный тезис, который можно проверить количественно, заключался в том, что даже анонимные рынки являются, как выражаются современные социологи, "встроенными", то есть рыночники тоже люди и заботятся о том, чтобы быть таковыми. Как я уже отмечал, в небезупречной в других отношениях "Протестантской этике" Макса Вебера аналогичным образом верно то, что "капитализм" был встроен в духовную жизнь. Адам Смит посвятил этому всю свою жизнь, хотя многие его последователи успели об этом забыть. Смит яростно выступал, как я уже отмечал, против того, чтобы Бернард Мандевиль (а до него Гоббс, а до него Макиавелли в "Принце") характеризовал людей как невоплощенных, рассчитанных только на благоразумие. Веберовское понятие verstehen, понимание смыслов в обществах, является столь же "научным", как и материалистический каузальный анализ датских звуковых пошлин и средневекового судоходства, и столь же необходимым для полностью научной социологии, истории или экономики. В конце концов, мы конструируем людей, а не атомные частицы или лабораторных крыс, и мы - люди, имеющие доступ к человеческим моральным чувствам.
В разных культурах и на протяжении всей истории человечества, утверждал Поланьи, материальный обмен имел значение, выходящее далеко за рамки удовлетворения индивидуальных потребностей. Именно так. Подумайте о своем вкусе к мебели, о том, что вы переобиваете кресло своего прапрадеда, пусть и неудобное, потому что оно означает семью. Поланьи утверждал, что торговля подтверждает и укрепляет социальные ценности более широкого сообщества. Да. Вспомните ваш газовый гриль для соседских посиделок в Виннетке, штат Иллинойс, или ваш плазменный телевизор для вечеринки по случаю Супербоула в Риверсайде, штат Калифорния. Как и Адам Смит за два века до него, Поланьи утверждал, что торговля имеет смысл.
В этом вопросе Поланьи был в чем-то прав - говорю это как экономист, который на протяжении десятилетий враждебно относился к подобным взглядам и не очень внимательно читал Поланьи и даже Адама Смита, ограничиваясь несколькими фрагментами. И все же я считаю оправданным отвергать антиобменную направленность работ Поланьи и особенно антиобменную тематику в других выдающихся работах его последователей, таких как классик Мозес И. Финли, политолог Джеймс К. Скотт, историк экономики Дуглас Норт или, на более низком научном уровне, многочисленные люди, находящиеся под влиянием Поланьи, которые не читали дальше "Великой трансформации" или, во всяком случае, некоторых слухов о ней. Никто из них не владеет фактами. Они считают, что торговля "возникла" недавно. На самом деле торговля возникла уже в древности, в двадцатом и девятнадцатом веках до нашей эры, как выразился Бэхлер, или, на худой конец, в восьмидесятом веке до нашей эры за пределами пещер наших далеких предков в Африке, говорящих на полном языке.
Однако "дополнительное нечто" Поланьи - то, что рынки являются встроенными, - не дает покоя даже гордым экономистам. Это, например, главный тезис настоящей книги, да и всех трех книг "Буржуазной эпохи". Заголовок: Давний антиполанист признает, что у Полани была правильная основная идея. Арьо Кламер разработал контекст рынков, довольно похожий на контекст Поланьи, но свободный от страстного и разрушающего доказательства отвращения Поланьи к торговле по взаимовыгодным ценам.¹ Рынок, агора, как говорит Кламер, где происходят взаимовыгодные сделки, занимает видное место во всех обществах. По бокам от него находятся частный ойкос - домашнее хозяйство, где воспитываются дети, и полис - государство, где осуществляется монополия на насилие. Кламер также указывает на то, что он называет третьей сферой, то есть третьей публичной сферой, помимо публичных сфер агоры и полиса, - культурное сообщество, в котором "люди реализуют такие социальные ценности, как сообщество, чувство идентичности, солидарность, соседство, страна, безопасность, общение, дружба и т.д."² Они реализуют свою идентичность как болельщики футбольного клуба "Аякс", как хорошие школьные друзья или как верные голландцы. Но они реализуют эти ценности в обществе с множеством рынков. Джеральд Гаус, ссылаясь на многочисленные эмпирические исследования, приходит к выводу, что "мы должны, как мне кажется, сопротивляться
