Труды - Антоний Блум

И тут другой вопрос: как же так, как это может быть? Кто из этих нищих, хромых, убогих, слепых мог прийти на пир иначе как в лохмотьях? Что случилось с ними – или с этим человеком? Каким образом они-то оказались облеченными в чистую, праздничную одежду, а он один в такое позорное рубище? Объясняется это той обстановкой, тем временем и местом, где Христос говорил Свои притчи. На Востоке, когда странники шли пешком, днями и днями, они приходили изнуренные, запыленные, в ободранной одежде в какое-нибудь местечко и искали себе приюта. И восточное гостеприимство было щедрым несмотря порой на большую бедность: странников принимали с благоговением, омывали их ноги, омывали их тело, давали чистую одежду – не для того, чтобы они не осквернили дом, а для того, чтобы они отдохнули телом, душой, чтобы они ожили к новой, иной жизни.

Верно, так и случилось с теми, кого слуги хозяина привели к его вратам: их приняли другие слуги – ангелы Божии, омыли их, одели, с честью, жалостью, лаской ввели туда, где был приготовлен пир. И все с радостью, с благодарностью, с трепетным сердцем, в изумлении принимали эти заботы, эту неожиданную, незаслуженную ласку. А один, видно, кого тоже хотели омыть, одеть, отмахнулся от этой ласки и заботы и ответил: мне сказали, что здесь кормят, я есть хочу! Остальное мне не нужно: годами не мылся, всегда в лохмотьях ходил, – дайте мне попировать один раз в моей жизни! И вошел он как был, но хозяин велел его прогнать, – не потому, что тот был в лохмотьях, а потому, что ему до любви, до жалости, до милосердия хозяина не было никакого дела. Хозяин был ему не нужен, ему нужен был накрытый стол.

И вот вопрос ставится перед нами очень круто: мы постоянно прибегаем к Богу – но в каком духе? Мы тоже нищие, мы тоже слепые, хромые, мы тоже износились и одеждой, и душой. И нас зовет Господь: придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф 11:28). И мы приходим – но как? Не приходим ли мы часто, как этот человек в лохмотьях пришел и пробился к столу, потому что ему нужен пир, а не хозяин, нужна еда и питье, а не то Царство Любви, которое представляет собой этот Божественный пир? Не подходим ли мы слишком часто и к молитве, и к причастию именно так, ожидая себе от Бога пищи и питья: пусть Он дает, дает, дает… А что мы сами сделали для того, чтобы сметь войти в Его хоромы, чтобы сметь быть там? Из притчи видно: от нас не требуется, чтобы мы были чем-нибудь богаты; в Ветхом Завете есть место, где говорит Господь: Чадо, дай Мне твое сердце (Притч 23:26) – все остальное уже Мое. Да, все Его, но сердце человека, его любовь, его благодарность, его благоговение во власти самого человека, и никто, даже Бог, не в силах заставить человека любить, благоговеть, быть благодарным. Потому что любовь и все, что из нее рождается, – это предельная свобода.

Как мы подходим к Богу? Разве мы не бежим к Нему каждый раз, когда нам холодно в стылом мире и голодно в обездоленности нашей? А дальше, потом – что? Не входим ли мы к Нему в лохмотьях сознательно? Нищие шли в ужасе, что в таком виде предстанут перед своим господином, царем, а мы, когда становимся на молитву, неужели просто стоим, как нищие у врат богатого, или стучимся бесстыдно в двери того, кто может дать, но кому в лицо мы не заглянем, а только будем смотреть, что его рука уронила в нашу руку? Как подходим мы ко святому Причащению: в сознании ли, что мы – действительно нищие до конца и не то нам дорого, что нам будет дано, а дорого, что есть Кто-то, Кто нас так любит, что мы можем прийти, словно блудный сын, обнищав, все растратив, и встретить любящего Отца, родной дом?

Нам надо об этом думать, потому что стать домочадцами не значит прийти туда, где кормят, где тепло, где мы под защитой, – быть домочадцами значит влиться в семью и разделить с этой семьей все, чем она живет: не хлеб и пищу, не тепло, а смысл жизни этой семьи. И когда мы молитвенно приходим к Богу, когда в причащении Святых Тайн мы приходим к Нему, мы приходим к Единому в Троице славимому Богу, Который есть Бог любви, Бог крестной любви, Бог воплощения, Бог, Который Сына Своего не пожалел ради тех, кто зло, бессовестно Ему изменил, кто не только был потерян, но ушел по своей воле и жил по своей воле.

Так ли мы идем к Причащению? Приняв крещение, мы сами непосредственно (или за нас – действительно любящие нас люди, верящие в наше благородство) обязались быть живым присутствием Христа среди людей, Его милосердием, Его любовью, Его готовностью жить и умирать ради других и ради Бога, – а не только жить благодаря тому, что Христос умер на Кресте: Ему – смерть, нам – жизнь. Это не христианский девиз, это богохульство. А мы так часто живем, будто это наш девиз. Бог нас ни к чему не обязывает – в том смысле, что Он не ставит условий: Он нас любит безусловно, ценой Своей жизни и смерти и сошествия во ад. Но есть ли в нас хоть какая-то искра благородства, есть ли в нас хоть какой-то луч благодарности? Если в нас есть сколько-то благородства – неужели мы не можем отозваться всей жизнью на то, что Бог Собой представляет, и на то, что Бог для нас, людей, сделал и делает изо дня в день? Если в нас есть какая-то доля благодарности, способности быть благодарными – неужели мы не можем сознательно, сурово по отношению к себе строить жизнь, которая могла бы быть для нашего Бога радостью о том, что не напрасно жил и умирал Христос, что весть об этом потрясла наши души и мы жизнью это доказываем?

Есть отрывок в Евангелии, где говорится, как человек был должен крупную сумму денег царю; так как он не мог выплатить свой долг, велено было продать его в рабство вместе с семьей. Но он бросился на колени перед своим царем и умолил дать ему время, обещал все выплатить, и царь его простил. Но, выходя от царя, этот человек встретил собственного должника, который был ему должен ничтожно малую сумму денег, он схватил его и стал требовать долг, стал требовать от суда, чтобы этот человек был принужден немедленно все ему выплатить. И когда об этом узнал царь, он велел своего должника бросить в темницу (Мф 18:23-35).

О чем это нам говорит? Перед лицом того, что для нас сделал Бог, Кто Он в нашей жизни, мы должны Ему все без остатка. От Него мы получили бытие, от Него мы получили жизнь. Им нам даровано знание Его Самого. На нашу измену, повторную и постоянную, Он отвечает воплощением, жизнью, смертью Своего Сына, на постоянную нашу неверность Он отвечает Своей непоколебимой верностью. Все, что у нас в жизни есть – и тело, и душа, и ум, и сердце, и воздух, которым мы дышим, и пища, которую мы едим, друзья и родные, – все от Него, мы обязаны Ему всем, мы Его должники до конца. Он долга от нас не требует – Он ждет от нас ответной любви и творческой, именно творческой благодарности. Не просто благодарности сердца или памяти: «Спасибо Тебе, Господи!» – а такой творческой благодарности, которая создавала бы для людей вокруг нас то чудо Царства Божия, Царства любви, взаимной заботливости, к которому все мы призваны. А вокруг нас люди, как тот должник, немного задолжавший своему знакомому, нам «должны» что-нибудь: забывают нас, обижают нас, унижают – что только не делают. Но если бросить на весы все это – и то, что для нас представляет Бог, дивный, святой, вечный и готовый нас считать Своими дочерьми и сыновьями, Своими родными детьми, и все, что Бог нам в Своей неописуемой любви и щедрости дает, то по сравнению с этим все, чем мы можем быть обижены жизнью и людьми, делается таким малым! Нет сравнения между нашей «чуткостью», болью, которую мы чувствуем, унижением нашей гордости и тем, что Бог есть и что Бог дает.

Бог ничего от нас не требует для спасения, кроме одного – и это много раз выступает в Евангелии. Я вам дал один пример, есть другие, но я имею в виду два евангельских отрывка. Первый – Молитва Господня «Отче наш» (Мф 6:9-13). Все зависит от Бога: Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя; Хлеб наш насущный даждь нам днесь; Не введи нас во искушение; Избави нас от лукаваго – всего этого мы просим: да будет… Но одного мы просим с очень для нас ответственным условием: Остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим. И Христос об этом повторно говорит: какой мерой вы другим мерите, такой вам будет отмерено (Мф 7:2). Здесь мы берем наше спасение в собственные руки. И в Нагорной проповеди среди заповедей блаженства есть одно блаженство, которое зависит от нас: Блаженны миротворцы (Мф 5:9). Мы должны творить мир – творить мир не из себя, но творить его из дара Божия. Все остальные блаженства как бы даны, это блаженство – в наших руках. Здесь как бы грань, которую нам надо пройти, чтобы быть Божиими.

И поэтому Евангелие – благая весть о том, что спасение пришло, что спасение не только при дверях, но с нами Бог, в нашей среде, мы Ему уже свои, как говорит апостол Павел (Еф 2:19), и не только в смысле «свойственники», но мы Ему родные. Христос называет нас «братьями», «сестрами» Своими (Мф 12:50), и в Нем, через Него, потому что мы Его братья и сестры, мы делаемся родными детьми Бога и Отца. Мы – свои Богу, как же на это не отозваться благодарностью – активной, живой, творческой, если нужно – жертвенной? И если мы не отзываемся, если все Евангелие, как говорится в каноне преподобного Андрея Критского, бессильно против нашей косности{218}, то что может нас разбудить? Если мы на это не можем отозваться благодарностью, то мы ни на что не способны отозваться иначе чем мгновенным переживанием, минутным умилением – и все.