Святая Русь (Энциклопедический словарь русской цивилизации) - О Платонов

Г.А. Листова, исследовавшая этот вопрос по разнотипным источникам, отмечает, что, хотя по гражданским законам запрещалось родителям или опекунам принуждать кого-либо к вступлению в брак, а церковное чинопоследование венчания включало вопросы к жениху и невесте о их согласии (если один из них заявлял об отказе вступать в брак, священник должен был прервать венчание), тем не менее и гражданские власти, и церковь, как правило, препятствовали заключению браков без согласия родителей. Отсутствие "согласия родителей на брак в любом случае не вело к его расторжению", однако "такие браки в русской крестьянской среде бывали крайне редко". Причины этого автор видит не только в специфике семейных отношений у крестьян - экономической зависимости молодых людей от родителей. "Не менее важным регулятором поведения молодежи при выборе супругов представляется воздействие на них религиозно-нравственных установок окружающего мира и, прежде всего, внутренняя убежденность православного человека в необходимости получения родительского благословения". Широко бытовали рассказы о несчастливых браках, состоявшихся без благословения, а тем паче - сохрани Господь - при проклятии родителей.

Препятствием к вступлению в брак могло стать выявленное родство или свойство предполагаемых жениха и невесты. Выяснением этого вопроса специально занимались родственники. "Браки воспрещаются народной совестью в степенях родства и свойства: пятой, четвертой и третьей", - свидетельствовал корреспондент по данным Меленковского у. Владимирской губ. Браки при "духовном родстве и свойстве, как то: кумовство, побратимство (крестовые братья и сестры) и усыновление", хотя и считаются грехом, но менее тяжелым, чем браки при плотском родстве и свойстве. Информатор вводит здесь понятие народная совесть, дабы подчеркнуть, что речь идет о религиозно-нравственных представлениях, принадлежащих не отдельным людям, а народу как таковому. Народные запреты в отношении брака родственников шли даже дальше церковных: церковь в линиях бокового кровного родства исключала брак по четвертую степень включительно, обычное право запрещало и пятую степень.

Во взглядах на брачный возраст обычное право было, по-видимому, менее строгим, чем церковное и государственное. В делах Священного Синода о случаях незаконных венчаний священниками несовершеннолетних встречаем свидетельства об индифферентном отношении односельчан к этому вопросу: в этом случае, как и в других, их интересовало прежде всего родительское благословение, затем - согласие самих брачующихся. Так, в синодальном деле 1822 из Новоторжского у. Тверской губ. о браке несовершеннолетних крестьян (невесте было в момент заключения брака 15, а жениху - 14 с половиной) сказано, что некоторые лица, "бывшие в поезжанах" и выступавшие в качестве поручителей при составлении церковной записи, просили подписаться за них дворового человека помещицы (по-видимому, сказавшись неграмотными). А другие поручители, как потом выяснилось, вообще отсутствовали. Священник основывался на том, что обвенчать просил отец жениха. Отец же утверждал позднее, когда началось разбирательство, что считал сына своего совершеннолетним. К моменту разбирательства дела в Синоде и жених, и невеста достигли уже 16 лет и заявляли, что они и тогда никем не были принуждаемы к браку "и ныне разлученными быть не желают". Брак был сохранен Синодом, но священника, диакона и пономаря решено было "оштрафовать посылкою в монастырские труды на столько времени, сколько жениху недоставало к пятнадцатилетнему возрасту". После монастырских трудов они будут допущены к служению, если дадут подписку о невенчании малолетних и других каких-либо сомнительных случаев. При нарушении этого в следующий раз - будут лишены чинов.

Подобные случаи ранних браков были все же исключением в деревне. Повсеместно существовала устойчивая местная традиция относительно возраста, в каком можно начинать посещать молодежные встречи - хороводы (улицу) и беседы (посиделки) - в качестве полноправных участников, а не только зрителей. По замечанию информатора из Адуевской вол. Медынского у. (Калужская губ.), парни, начинающие женихаться (16-17 лет), и девушки, начинающие невеститься (с 14 лет), посещали все "игрища, увеселения, хороводы, гулянья по лугам", "выставки" и посиделки. В Зарайском у. Рязанской губ. девицы ходили на посиделки с 14-15 лет, парни - с 17-18. Такой возрастной ценз был наиболее распространен. В некоторых местах Дорогобужского у. Смоленской губ. парни участвовали в посиделках не ранее 18 лет, девушки - не ранее 15. В Елатомском у. Тамбовской губ. средний возраст на посиделках составлял 16-18 лет. Между началом выхода на молодежные встречи и вступлением в брак проходило, как правило, некоторое время. Соответственно нижняя граница возраста врачующихся сдвигается по сравнению со сроком вступления в молодежное сообщество.

Очень важной считалась репутация жениха и невесты в отношении труда работящие ли они. На общих сенокосах, на помочах и других коллективных работах проявлялись индивидуальные возможности - сообразительность, ловкость, сила, знание приемов в конкретных видах работ. Представления об умелости и трудолюбии каждого складывались и в зависимости от результатов труда. И горе молодежи той семьи, которая обрела репутацию ленивой.

Во многих сообщениях в Этнографическое бюро Тенишева подчеркивалось, что мнение односельчан о девушке как работнице непременно учитывается при выборе невесты. У всех на виду была ее одежда собственного изготовления, украшенная в праздничном варианте сложным рукоделием. Специальный осмотр женщинами общины девичьего рукоделия в некоторых местах осуществлялся на "выставках" невест, а также на перебасках - соревнованиях по нарядам в доме молодой. Если невеста была из другого селения, то о ней старались разузнать. Из Новоладожского у. Санкт-Петербургской губ. писали в конце прошлого века: "на смотринах мать жениха везде "вышнарит", всех выспросит, и напрямик и загадками, умеет ли коров доить, телят поить, стряпать, хлеб печь, шить, косить, жать и т.д.".

Вопрос о репутации семьи жениха и невесты возникал не только в связи с трудолюбием, но и при рассмотрении нравственных свойств. При выборе невесты учитывали, что она "из хорошего рода, известного в околодке своей честностью и другими хорошими качествами" (Костромская губ.). Из Ильинской вол. Ростовского у. (Ярославской губ.) сообщали в 1897, что семья жениха разбирает нравственные достоинства не только самой невесты, но и ее семьи. "Яблоко от яблони недалеко падает" или "Яблоко - от яблони, а от ели шишка".

Высоко ценилась девственность невесты. По этому вопросу единодушны ответы на программы XVIII-XIX вв. из разных губерний и другие источники (см.: Женская честь). Редкие случаи добрачных связей резко осуждались не только старшими, но и самой молодежью.

Исключительно серьезное отношение к семье, к святости брака у русских проявлялось в самом характере традиционных условий вступления в брак, в сложности и многозначности системы обрядов и обычаев, сопровождавших начало создания семьи - свадьбу.

"Русскую народную свадьбу по праву относят к наиболее сложным полифункциональным комплексам традиционной культуры народа", - утверждает современный этнограф Т.А. Листова. И далее: "русский свадебный ритуал, известный нам по описаниям 2-й пол. XIX - н. XX в., - это акт общественно-религиозного санкционирования брака, сложившийся и функционировавший в среде православного крестьянства. Вследствие чего в народном ритуале нет, пожалуй, эпизода, в котором в том или ином виде не проявилось бы христианское мировоззрение его создателей и исполнителей". Таинство венчания освящало вступление в брак.

Серьезное отношение к выбору жениха или невесты и к самому вступлению в брак не исключало чувства любви в предбрачных отношениях и в семейной жизни. Достаточно хорошо известна лирика русского фольклора, отразившая богатейшую гамму сильных и тонких чувств. Однако об отношениях в крестьянской семье было сказано в литературе немало худого. Как правило, это были выхваченные поверхностным наблюдателем из общей спокойной и ясной картины мрачные случаи, на основе которых делались широковещательные выводы. Современная исследовательница крестьянской семьи XVIII-XIX вв. Н.А. Миненко пишет, что основанием для темных красок "были немногие судебно-следственные дела, попадавшие в руки авторов, а иногда, кроме того, собственное предубеждение и поверхностное знакомство с крестьянским бытом".

"Если обратиться к крестьянским песням, то приходится лишь удивляться тому, как часто упоминаются в них слова "любовь", "люблю", "красная девица", "удалой молодец", "свет душа", "милый друг", "моя краса", "голубушка", "ретиво сердце зазнобчивое", "сахарные уста", "моя любезная", - отмечает Н.А. Миненко. И далее приводит строки из бытовавшего на Урале и в Сибири фольклора: "Люблю девушку тороватенькую"; "Разгорелось мое белое лицо, зазнобилось серде-чушко, разыгралась кровь горячая"; "Доставайся, колечко, любезному, я которого навеки полюбила"; "А кто любит чужих жен, нет душе спасенья. А кто девушку полюбит - грехам отпущенье"; "Люблю, люблю девчоночку, люблю молодую"; "Молодца горе берет - ко девчонке сердце рвет".