Мятежный дом - Ольга Чигиринская

— А я все еще польщен, — Габо улыбнулся.

— Я держусь за свое: ты из наших, — сказал Грегор. — Ты шпаришь на рыжике как будто отмотал срок.

— Он думает, я бандит, — пояснил Габо для Ройе.

— А я думаю, ты актер, — сказала Хельга. — Потому и прикидываешься так ловко.

— Ты говорила, что бард.

— Я передумала.

— Что ставишь?

— Еще четыре тысячи сэн сверху.

— Чтобы угадывать второй раз, нужно подньимать ставку — объяснил Лапидот.

— И когда намечается шоудаун?

— Когда желающих сделать попытку уже не будет.

— И весь выигрыш достанется Дельгадо?

— Я поделюсь с тем, кто попадет ближе всего, — сказал Габо. — Пока что это Торвальд.

— Можно мне?

— Денежки на бочку, — оскалился Грегор.

Ройе полез за воротник и добыл платиновую цепочку.

— Не интересно, — сказал Габо. — Можно, я предложу ставку?

— Если я найду ее неподходящей, я откажусь.

— Если вы проиграете, вы извинитесь перед Диком. Именно в тех выражениях, которые я вам напишу.

— А какую ставку сделаете вы, мастер Дельгадо?

— Сто имперских дрейков.

— Не интересно. В случае моей победы вы должны будете оказать мне услугу.

— Какого рода?

— Ваше достоинство не пострадает.

— Согласен.

— Барабанная дробь, — прошептала Хельга.

— Вы — культурный антрополог, — сказал Ройе.

Дельгадо потер шею.

— Вы знали.

— Не совсем. У вас распространенное имя. Я читал когда-то статью о субкультуре свободных гемов на Парадизо, написанную неким Габриэлем Дельгадо, но пока ваши друзья не начали обсуждать вашу гражданскую профессию, я не думал, что это можете быть вы.

— Это было нечестно, — сказал Грегор. — Я, мать его, даже не знаю, что такое «антрополог».

— Это ученый, и вроде как врач, — сказала Хельга. — Ну, вот есть гинеколог, который насчет женщин, а антрополог — он наоборот, насчет ваших мужских штук. Габо, чего ты ржешь?

— Ты промахнулась парсека на три, — сказал Торвальд.

— Ой, нет, всего лишь на половину человечества, — возразил Дельгадо.

— И на верхнюю половьину этой половьины, — заключил Лапидот.

— Именно. Хельга, врач, который занимается репр дуктивным здоровьем мужчин, называется андрологом. А мои научные интересы относятся ко всему человечеству в целом. Обычаи, традиции, культуры, власть, иерархии, религии, суеверия…

— А для чего это нужно?

— Предполагается, что для лучшего понимания между людьми, — Торвальд вздохнул. — Вот почему я думал, что ты разведчик. Дело в твоем взгляде. В твоем… молчаливом внимании…

— Благодарствую, — Габо поклонился ему. — Итак, господин Ройе, чего бы вы от меня хотели?

— Будьте моим советником по делам пленных имперцев. Я нужен на Биакко, я не могу мотаться все время между Шораном, Лагашем и навегами. Кто-то должен делать эту часть работы. Я думал о другом кандидате, но, кажется, он потерян.

— Победивший наследует все, — Габо пожал плечами. Но это нужно сначала уладить с Хельгой. Мой сезонный контракт принадлежит ей.

— Ему, — поправила Хельга, кивая на Торвальда. — Потому что перед вашим законом у меня нет никаких прав. Я не гражданка и я пленница.

— Это тоже можно уладить, сказал Ройе.

— Как, йавлар?

— В идеале все три навеги должны управляться гражданами Рива, это упростит задачу. Сеу Нордстрем уже гражданин, но он принадлежит клану Сэйта. Для баланса мне нужен человек клана Сога, и единственный способ получить гражданство с нужной быстротой — это брак с гражданином. Поскольку брак должен быть чисто фиктивным, для меня нет разницы, будет ли это капитан Риддерстрале или капитан Гория, но…

— Черта с два! — прорычал Грегор.

— Но я известен как твердый гетеросексуал, а вы, имперцы, известны своими предрассудками в отношении гомосексуальности. Оба эти фактора делают наш брак с капитаном Гория слишком подозрительным, а значит, невозможным. Что возвращает нас к сеу Риддерстрале.

— Черта с два, — мотнула головой Хельга.

— Почему?

— У вас свои законы, у нас свои. По нашим законам я все еще замужем за капитаном Нордстремом, пока церковный суд не признает наш брак недействительным.

— Я не могу понять вас, сеу Риддерстрале. Брак, сказал я, должен быть сугубо фиктивным. Ваш церковный суд не имеет к этому никакого отношения. Тем более, что господин Нордстрем уже женат, а вы… вы спали с моим братом.

— С кем я сплю — одно дело, а брак — совсем другое. Если бы… если бы Пауль сделал мне предложение, он услышал бы то же самое: любовь любовью, а жениться можно будет только тогда, когда отменят брак с Тором.

— Мой брат хотел бы настоящего брака, и в этом случае, возможно, препятствие могло бы стать серьезным. Но как может недействительный брак помешать фиктивному?

— Ну, может, у меня есть христианские и имперские предрассудки насчет фиктивных браков. Я все еще верю в Бога, если вам это не мешает.

— Не больше, чем ваши предрассудки помешали вам спать с Паулем. А последний человек, который здесь сослался на Бога, получил от вас весьма едкий комментарий. Насколько я помню, вы поинтересовались, не ударился ли он головой.

— Слушайте, вы, всезнайка, — голос Хельги был сух, как песок во время прохождения Картаго между солнцами. — Я знаю, что вы, вавилоняне, всех нас называете безумцами. Но вот что я вам скажу: я нормальная, и с головой у меня все в порядке. Однако есть и такие люди, которые на вере действительно свихнулись. И я испугалась, что Рики тоже соскочил с катушек — это после всего-то, что он пережил. Вот почему я сказала то, что сказала. Не потому что сама изверилась. Я могу отличить веру от настоящего безумия. И я не хочу, чтобы мальчик дошел до разговоров с ангелами.

— Понимаю. И признаю, что у вас есть религиозные принципы — но они не мешают вам, когда речь идет об удовольствиях. Они мешают только когда речь идет о благе товарищей. Весьма… по-христиански.

— Даже не пытайся разыгрывать эту карту, Детонатор, — выдавила Хельга. — Я любила твоего брата, понятно? Любила его, сукин ты кот. Если бы речь шла не о тебе, я бы и вашу сраную клятву Анастассэ дала, не напрягаясь. Но какой бы фиктивный ни был брак, в глазах людей он будет настоящим. Люди будут думать, что я делю с тобой постель и все такое. Меня от этого с души воротит.

— Поверьте, сеу Риддерстрале, я испытываю сходные ощущения. И именно взаимность нашего чувства делает наш фиктивный брак по-настоящему фиктивным, а значит — безопасным. Подумайте об этом.

Он зашагал к выходу, но на пороге развернулся.

— Если бы Пауль был жив, я бы с удовольствием уладил вашу женитьбу. Но иногда у нас просто нет возможности сочетать удовольствие и необходимость. Приходится делать то, что нужно. Подумайте об этом тоже.

Единственное, чего Дик хотел — это исчезнуть. Не умереть — потому что смерть всего лишь другая форма существования — но исчезнуть полностью, никогда не рождаться, быть стертым из прошлого и настоящего, вместе с душой и телом.

Или, по меньшей мере, потерять сознание. Хотя бы уснуть — и на время забыть о том, что он сделал. Какой дрянью стал.

Шана великодушно избавила его от нотаций и утешений и вообще оставила одного. Любая попытка утешить только погрузила бы его еще глубже в раскаленное пекло стыда. Привязанный к койке за руки и за ноги, безразличный ко всему, он мог только переживать этот невыразимый позор, который сам навлек на свою голову, и ждать, пока предательские слезы высохнут, а качка сделает свое дело, погрузив его в сон.

Дверь открылась, Дик притворился спящим.

— Он так и лежит, как я его оставил, — сказал голос Грегора. — А мог бы уже развязаться. Худо.

— Ладно, развяжем его, — сказал Дельгадо. — Хельга, давай.

Дик не шевелился, пока руки Хельги развязывали и разматывали простыни.

— Он как будто… Габо, ты должен знать это слово, похоже на «какофолия».

— Кататония, — сказал Габо. — Нет, это не оно. Оставим его так, ему или придется держаться за койку, или его выбросит. Или он должен будет пойти помочиться.

— Он уже так отмочил, что ну его нафиг, — сказал Грегор.

— Тянет на самую тупую шутку года, — Хельга села на койку рядом. — Давай стаканы.

Скрип откидного стола, щелчок креплений в пазах, звон стаканов. Потом — запах копченой рыбы и резкий дух швайнехунда.

— Проснись и пой, мастер Суна! — позвала Хельга. — Или хотя бы проснись. Не заставляй меня заставлять тебя. Выпей с нами на прощанье, раз уж намылился покинуть борт.

Дик раздумывал какое-то время. Похоже, ему оставили небогатый выбор: или так и валяться, служа мишенью все более тупых шуток со стороны Грегора, или сесть, выпить свою долю лекарства и вскорости нырнуть в благословенное забытье. Похоже, это даже и не выбор.