Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945 - Альберт Шпеер

– Как все прошло? – спросил меня Позер.

– Слава богу, не пришлось играть роль принца Макса Баденского, – с облегчением ответил я[333].

Как выяснилось шесть дней спустя, я правильно интерпретировал холодность Гитлера при нашем расставании: в своем политическом завещании он отстранил меня, назначив моим преемником Заура, к которому благоволил в последнее время.

Часть широкого проспекта между Бранденбургскими воротами и Столпом Победы превратили во взлетно-посадочную полосу, отмеченную красными фонарями. Рабочие команды засыпали воронки. Взлет прошел без происшествий. Справа от самолета мелькнула тень – Столп Победы, – и мы взмыли в воздух. В Берлине и предместьях полыхали сильные пожары, изрыгали огонь русские пушки, но разрывы снарядов, походившие с высоты на светлячков, не оставляли такого жуткого впечатления, как один-единственный воздушный налет. Мы устремились в непотревоженную снарядами темную пропасть и в пять утра, на рассвете, приземлились на аэродроме в Рехлине.

Я приказал подготовить истребитель, чтобы отправить приказ относительно директоров «Шкоды» Карлу Герману Франку, гитлеровскому наместнику в Праге. Я так никогда и не узнал, долетел ли тот самолет до цели. Отъезд в Гамбург я отложил до вечера, чтобы не попасть под обстрел английских истребителей, на бреющем полете охотившихся за отдельными машинами. Мне сообщили, что Гиммлер находится всего в 40 километрах от аэродрома – в госпитале, куда год назад я попал при весьма странных обстоятельствах. Мы решили навестить Гиммлера, и наш «шторьх» приземлился на поле рядом с госпиталем. Удивленный моим появлением, Гиммлер принял меня в той самой палате, где я лежал во время болезни, и в присутствии доктора Гебхардта, что довело ситуацию до полного абсурда.

Как всегда, Гиммлер вел себя с особой любезностью, исключавшей возможность дружеских откровений, которую приберегал для чиновников высшего ранга. Главным образом его интересовала обстановка в Берлине. Он, несомненно, слышал о том, как Гитлер обошелся с Герингом, и не стал затрагивать эту тему. И даже когда я все же рассказал об отставке Геринга, Гиммлер сделал вид, будто это ничего для него не значит. «Геринг собирается стать преемником. Мы давно решили, что я буду его премьер-министром. Даже без санкции Гитлера я могу назначить его главой государства… Вы же это прекрасно знаете, – заметил Гиммлер без малейшего смущения и снисходительно улыбнулся. – Разумеется, решения принимать буду я. Я уже договорился с теми, кто войдет в мой кабинет министров. Кейтель заедет ко мне в ближайшее время…» Похоже, Гиммлер решил, что я явился выпрашивать пост в его новом правительстве.

Гиммлер до сих пор пребывал в фантастическом мире. «И Европе в будущем не обойтись без меня, – заметил он. – Я буду необходим на посту министра внутренних дел. Мне хватит и часа, чтобы убедить в этом Эйзенхауэра. Они быстро поймут, что целиком зависят от меня; в противном случае их ждет хаос». Гиммлер упомянул и о своих контактах с графом Бернадоттом, с которым, помимо прочего, договорился о передаче концентрационных лагерей Международному Красному Кресту. Тут мне стало ясно, почему в Заксенвальде близ Гамбурга я видел так много фургонов с эмблемой Красного Креста. Прежде много говорили о ликвидации всех политических заключенных накануне поражения, а теперь Гиммлер пытался заключить сделку с победителями. Гитлер же во время нашей последней беседы ясно дал понять, что это его больше не интересует.

В конце концов Гиммлер все же намекнул, что у меня есть кое-какой шанс стать министром его правительства. Я же с некоторым сарказмом предложил ему свой самолет, дабы он мог нанести прощальный визит Гитлеру. Однако Гиммлер отказался, заявив, что у него на это нет времени: «Я должен сформировать новое правительство, а кроме того, я не могу рисковать собой, поскольку слишком необходим будущей Германии».

Прибытие Кейтеля положило конец нашей беседе. Уже выходя, я слышал, как фельдмаршал так же убежденно и напыщенно, как прежде Гитлера, убеждал Гиммлера в своей безоговорочной преданности и заявлял, что всецело в его распоряжении.

В тот же вечер я снова оказался в Гамбурге. Гауляйтер Кауфман сразу же предложил передать в эфир мою речь, хотя Гитлер еще был жив. Однако, представив себе драму, разворачивавшуюся в эти дни, в эти самые часы в берлинском бункере, я вдруг понял, что не хочу больше продолжать сопротивление. Гитлеру снова удалось парализовать меня. Перед собой и, быть может, перед другими я оправдывал перемену своих взглядов тем, что неправильно и бессмысленно вмешиваться в трагический ход истории.

Я попрощался с Кауфманом и отправился в Шлезвиг– Гольштейн, где на берегу озера Ойтин стоял наш трейлер. Иногда я навещал Дёница и офицеров Генерального штаба, которые, как и я, бездействовали, ожидая дальнейшего развития событий. Таким образом, 1 мая 1945 года я случайно оказался рядом с Дёницем, когда ему принесли радиограмму, значительно ограничивавшую его права как преемника Гитлера. Гитлер сам распределил посты в правительстве нового президента рейха: Геббельс – канцлер, Зейсс-Инкварт – министр иностранных дел, Борман – министр по делам партии. Тут же поступила и телеграмма Бормана, в которой он сообщал о скором прибытии в Ставку Дёница[334].

«Это просто невероятно! – воскликнул Дёниц, ибо при таком раскладе его полномочия становились смехотворными. – Кто-нибудь уже видел эту радиограмму?»

Оказалось, что никто, кроме радиста и адмиральского адъютанта Людде-Нейрата, принесшего радиограмму прямо шефу. Дёниц распорядился взять с радиста клятву хранить молчание, а радиограмму запереть в сейф. Однако оставался вопрос, что делать, если Борман и Геббельс действительно заявятся к нему. И тут же сам гросс-адмирал решительно ответил: «Я не стану сотрудничать с ними ни при каких условиях». В тот же вечер мы решили, что Бормана и Геббельса необходимо под каким-нибудь предлогом взять под арест.

Так сам Гитлер вынудил Дёница начать новую деятельность с должностного преступления – сокрытия официального документа[335]. Это стало последним звеном в цепи обманов, предательств, лицемерия и интриг тех последних дней и недель. Гиммлер предал фюрера, начав вести переговоры с противником; Борман мастерски провел последний бой против Геринга, сыграв на чувствах Гитлера; Геринг также пытался вступить в сговор с западными союзниками; Кауфман заключил сделку с британцами и готов был предоставить мне гамбургскую радиостанцию; Кейтель переметнулся к новому хозяину еще при жизни Гитлера. А я сам? Я все последние месяцы обманывал человека, которому был обязан блестящей карьерой, и временами даже планировал его убийство. Всех нас вынудила к этим поступкам система, которую мы же и представляли, а также Гитлер, предавший всех нас, себя и свой народ.