Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец

с одной стороны, и А. Л. Толстой и В. Г. Чертковым – с другой. Она написала письмо, где отметила: в нынешней ситуации вынуждена признать, что утратила доверие к добросовестности Черткова и ее дружба с ним, длившаяся более двадцати лет, поколебалась. Т. Л. Сухотина привела примеры предвзятого отношения Черткова к С. А. Толстой, а также бесцеремонного вмешательства в тексты Толстого.

Текст этого письма был тщательно продуман, он неоднократно переписывался и переделывался Татьяной Львовной. Она отправила его матери, чтобы та сняла копию и распространила среди своих единомышленников. Вместе с тем у Т. Л. Сухотиной не было уверенности в своевременности опубликования этого текста, и она сообщила Софье Андреевне, 10 марта переписавшей письмо, о решении отказаться от своего первоначального намерения его обнародовать[824]. «Я теперь решила этого письма не печатать, – объясняла она матери. – Я держала себя чистой от всякой газетной полемики до сих пор и хочу продолжить так же поступать и впредь»[825]. Татьяна Львовна ограничилась просьбой передать через И. Гинцбурга свой текст для ознакомления всем подписавшимся. М. Стахович поступил решительнее, на следующий год опубликовав в журнале «The Russian Review» этот текст, включив его в свою статью.

Вопрос о рукописях оставался нерешенным. В апреле 1912 года Софья Андреевна поехала в Петербург и была у министра просвещения Л. А. Кассо, в дневнике она отметила его совет: «…отказал отдать рукописи и научил меня сам обжаловать в Сенате его отказ. Объяснил так, что он опасается взять на одного себя ответственность, а пусть Сенат, т. е. учреждение из многих судей, решает этот спор»[826]. 12 мая Софья Андреевна получила официальный ответ от министра просвещения.

Александра же Львовна, словно прячась за Черткова, продолжала писать А. Ф. Кони, вот ее письмо от 18 сентября 1912 года:

«Глубокоуважаемый Анатолий Федорович,

В. Г. Чертков в своем письме к Вам подробно излагает то положение, в котором находится в настоящее время вопрос о рукописях, хранящихся в Московском историческом музее.

С своей стороны присоединяюсь к его просьбе оказать нам Ваше любезное содействие в нашем трудном положении, за что была бы Вам чрезвычайно благодарна.

С глубоким к Вам уважением,

Александра Толстая»[827].

Через месяц Софья Андреевна вновь приехала в Петербург и была принята министром юстиции, она, как и в апреле, продолжала оспаривать запрет допустить ее к рукописям и доказывала свое право собственности на них. Чертков защищал другую позицию и, в свою очередь, собирал свидетельские показания против жены Толстого[828].

Однако важно, что семейная жизнь Толстых при этом текла своим чередом, 16 июня 1912 года в Ясную Поляну приехали Александра с Феокритовой, в связи с чем Софья Андреевна записала: «Дружелюбно все у нас. Слава Богу!»[829] 27 августа графиня внесла в свой дневник одну только фразу: «Саша просится жить во флигеле. Хочет избавиться от ненавистного Черткова»[830].

Но и тяжба между тем продолжалась. В начале февраля 1913 года Софье Андреевне стало понятно, что Сенат не возьмется за решение вопроса о том, кому принадлежит право собственности на рукописи, и ограничится только рассмотрением законности запрета доступа к ним. Графиня с раздражением записала: «Расстроилась газетным известием о Сенате по случаю рукописей, опять откажут, трусы!»[831]

В начале апреля молодая наследница в газете «Русское слово» заявила, что Сенат должен оставить жалобу С. А. Толстой без последствий[832].

В мае Софья Андреевна вновь отправилась в Петербург, где в неофициальной обстановке (принимали Кузминские) общалась с обер-прокурором Сената Н. А. Добровольским, который уверил ее в успешном решении ее вопроса.

Семейное же общение матери с дочерью не прервалось. 18 июня 1913 года она поздравила свою дочь, написав пронзительные строки: «Милая Саша 〈…〉 Поздравляю тебя с днем твоего рождения и желаю тебе всего лучшего в жизни твоей, одинокой и сложившейся как-то особенно. Ну да на все воля Божья 〈…〉 Целую тебя. Мать С. Толстая»[833].

Летом Александра продала Телятинки и купила небольшой хутор неподалеку от Ясной Поляны. Графиня, побывавшая у нее в гостях, с удовольствием отметила: «У нее красивое местечко. Хорошо, что с ней дружно»[834].

Парадоксально, но дело о наследстве и личные отношения матери и дочери развивались как-то параллельно. 12 января 1914 года Александра Львовна приехала в Санкт-Петербург и известила об этом на следующий же день А. Ф. Кони:

«Глубокоуважаемый Анатолий Федорович,

я вчера приехала в Петербург на несколько дней и вчера же виделась с министром юстиции.

Я была бы Вам чрезвычайно признательна, если бы Вы разрешили мне повидаться с Вами и изложить Вам результат нашей беседы с министром.

С глубоким уважением к Вам,

Александра Толстая»[835].

Она впервые остановилась не в доме брата Льва и не у своей тети Татьяны Андреевны Кузминской, а в гостинице. Иначе в той ситуации и быть не могло.

Осенью того же года спор о рукописях наконец завершился. В газете «Утро России» от 13 ноября 1914 года было напечатано: «Сенат определил предложить министру народного просвещения незамедлительно снять арест с рукописей и выдать их в распоряжение гр. С. А. Толстой»[836]. Саша узнала об этом, будучи участницей Первой мировой войны, у нее уже были другие заботы. И все же в отношениях Софьи Андреевны к Александре Львовне произошли важные перемены. В феврале 1918 года С. А. Толстая передала ей и старшему сыну Сергею свои права на толстовские рукописи, а осенью того же года составила новое завещание и ввела младшую дочь в число наследников.

Исторический парадокс тем не менее состоял в том, что вскоре – после большевистской революции, в новой советской стране – все эти документы не будут иметь значения. Именно к этому парадоксу позднее привлек внимание поэт А. С. Кушнер:

Десятый круглый год. Широколистный, ржавый Яснополянский парк. Выводят лошадей. Неравная борьба с детьми, женой и славой. И некуда бежать от собственности всей. На станцию! Томясь враждой к родному крову. В прокуренный вагон! С домашними порвав. Когда бы ведал он, в какую катастрофу Всего, что он отверг, торопится состав. Семь лет еще прожить – и не было б мороки. Он шапку потерял, ему возврата нет. А собственность и ей присущие пороки Октябрьский так легко перечеркнет декрет 〈…〉[837]

Все годы, с 1911-го по 1915-й, С. А. Толстая, А. Л. Толстая и В. Г. Черков публиковали произведения Толстого. В 1911 году Александра Львовна объявила о подписке на «Посмертные художественные произведения