Остановка на Медленном Году (сборник) - Фредерик Пол

- Смотри, Джеф, - сказала она, - конфеты!

- Вы очень любезны, - сказал Тэтчер. - Не хотите ли подняться наверх, мистер Солженицын? Наши друзья не простят нам, если мы не дадим и им поговорить с вами.

- О, конечно! - вскричал Малженицер, польщенный тем, что его просили подняться в комнату отеля - это было почти как приглашение в чей-нибудь дом. - Но, могу ли я вас попросить… Моя фамилия Малженицер, а не Солженицын, хотя, честно говоря, - подмигнул он, - очень лестно, когда вас путают с этим великим русским, величайшим из мировых писателей!

- Ваша правда, - сказал Тэтчер. Он записал его имя на чеке и пошел к лифту, Малженицер вслед за ним. Лифт двигался так плавно, что Малженицер вряд ли замечал, как они проезжали этажи. - Это в конце холла, - сказал Тэтчер, указывая путь.

- Да, хорошо, - с удовольствием ответил Малженицер. Все лучше и лучше! Комнаты в конце холла не были просто комнатами - это были номера люкс. О, как же он был прав, выбрав этих черных американцев, убеждал он себя, улыбаясь и болтая, пока они шли через холл.

Это действительно был люкс. Не один из тех больших люксов, в которых останавливаются настоящие богачи или политически важные персоны, но все же эти гостиная и спальня стоили за ночь больше, чем Малженицер зарабатывал за месяц. Здесь были и остальные две пары. Они элегантно поднялись, приветствуя вошедших Тэтчеров и Малженицера. Мужчины пожали друг другу руки.

- Вам надо выпить, - сказал тот, которого звали

Байард. Он показал рукой на буфет. Малженицер увидел виски, бурбон, два сорта ликера, полдюжины этих сладких американских поп-содовых напитков, а рядом с ними блюда с канапе, вафлями или тостами, даже розетку с икрой. - Что вам угодно? Семь и семь будет как раз, мистер Мал… Малжен…

- Малженицер, пожалуйста. Прошу прощения, это такая труднопроизносимая фамилия… - извинился он. -Не могли бы вы называть меня Воля? Это краткая форма моего имени Владимир.

- Конечно! - тепло сказал Байард, но его жена возразила:

- Но не будет ли это звучать так, будто мы обращаемся к вам как к слуге? - Гвен Байард преподавала в чикагской средней школе французский язык до того, как бизнес с недвижимостью, которым занимался ее муж, начал процветать, и она прекрасно понимала разницу между tu и vous. -

- Но я и есть ваш покорный слуга, дорогая моя леди,-галантно сказал Малженицер. - В конце концов, здесь, в Греции, я только жалкий туристский гид, хотя у себя на родине я много лет был в нашей космической программе кое-кем более заметным.

- Да, - сказал Тэтчер. - Я хотел поговорить с вами об этом. Садитесь же! Вы уже выпили, чтобы Тед налил вам еще?

Малженицер моргнул. Он еще даже не пригубил. Считалось ли у американцев оскорблением, если тебе налили, а ты не выпил это сразу? Он глотнул, почти поперхнулся приторно-сладкой содовой, которой было разбавлено виски и все-таки сумел проговорить:

- Да? Вы хотите узнать о советской космической программе? Что ж, хотя я несколько лет не занимаюсь ей, но моя работа состояла в расчете баллистических орбит - о, уверяю вас, для сугубо мирных целей…

- Вы говорили о Марсе, - перебил его Байард.

- Марс? Да-да. Я много занимался расчетом орбиты…

- Я имею в виду Марсов Холм.

- Марсов Холм? - Малженицер потерял нить разговора. Он нахмурился и отпил еще глоток.

- Вы сегодня рассказывали нам об -›том. Тот маленький холм у Акрополя. Вы как-то еще называли его.

- О да, конечно, Ареопаг, - просияв, воскликнул Малженицер.

- Марсов Холм. Холм, с которого проповедовал святой Павел. Конечно, - добавил он, пытаясь разобраться, чего добиваются эти чернокожие. - Но в этом случае Марс обозначал не планету, а древнего бога.

- Но ведь это правильное название? В смысле, по-английски, - напирал Байард. Казалось, что это действительно беспокоит его. Когда Малженицер неохотно кивнул, Байард расслабился и окинул своих друзей торжествующим взглядом. - Что же вы, мистер… Воля, вам же еще осталась пара глотков! Кончайте с этим, и я налью вам еще!

- У них такие прелестные названия, правда? - сказала миссис Свенсон, предлагая Малженицеру поднос с канапе, пока Байард снова наливал ему в бокал.

- Конечно, - сказал Малженицер. Он вовсе не был уверен, что понимает, о чем речь, но его «конечно» можно было расценить как «конечно, я с удовольствием возьму канапе». Он взял ближайшее. Оно оказалось намазанным каким-то сладким мягким сыром с тонким ломтем бледного и почти безвкусного перца сверху. Он куда больше предпочел бы икру, хоть она и была красной, но он не знал, как попросить. И потому он занялся вновь наполненным бок;июм. Напиток был тягучим и сладким, как детское питье, но с привкусом алкоголя, и Малженицер начал ощущать его действие.

- Поговорим о деле, - любезно сказал Джефф Тэтчер.

Малженицер спрятался за еще одним вежливым «конечно». Он даже сумел удержаться от вопроса, хотя и не мог представить себе, о каком деле идет речь, разве что… разве… Он не смел и подумать, что это «разве что» может быть тем самым, о чем он так безнадежно мечтал.

- Мне кажется, что вы говорили, будто вы были специалистом по Марсу в советской космической программе? - резко спросил Тэтчер, почти как судебный следователь, записывающий на пленку основные показания прежде, чем подвести обвиняемого под высшую меру.

- О да! - Затем, взяв себя в руки: - Да, конечно. На Байконуре. Много лет. Я работал по многим направлениям в советской космической программе, в частности рассчитывал марсианскую орбиту. Вы помните наш орбитальный проект?

Было совершенно ясно, что нет. Малженицер внутренне вздохнул, но на его губах по-прежнему была легкая улыбка и говорил он беспечным тоном.

- От нашего марсианского корабля требовалось выйти на сильно наклонную орбиту вокруг планеты. Она не могла быть точно полярной - у нас нет такой маневренности, как у ваших великолепных кораблей - но она была рассчитана так, чтобы за семь недель орбитер мог снять карту примерно 93,8 процентов поверхности планеты. Картографированием, - пояснил он, - я имею в виду, естественно, не обычные съемки. Нет, конечно, нет! В дополнение к оптическим системам у нас были приборы инфракрасного и ультрафиолетового диапазона, также радар для нанесения контуров на карту, магнетометры, всякое тонкое оборудование. И, - добавил он, неодобрительно пожав плечами, - орбиту и коррекцию курса рассчитывал я. - И, если честно, еще сорок пять человек. И все же это не было ложью. Малженицер решил не лгать, по крайней мере в том, где его ложь могли раскрыть. Хотя риск был невелик. Откуда американцам знать в точности, кто и что делал на Байконуре, когда даже Советы не знали своих работников по именам?