История России с древнейших времен. Книга IV. 1584-1613 - Сергей Соловьев

Осажденных после этого осталось очень мало, тысячи с три с чем-нибудь, кроме немцев и пехоты польской, бывшей, как мы знаем, в очень небольшом числе. Чтоб прикрыть в глазах осаждающих эту малочисленность свою, поляки начали распускать слух, будто гетман литовский идет на помощь с большими силами, тогда как русские знали лучше их, идет ли к ним кто или нет. В знак радости поляки начали стрелять из пушек и из ружей: «Нам казалось, — говорит один из них, — что стрельба у нас была очень густая, но Москва из этой самой стрельбы заметила, что нас только горсть осталась в стенах Кремля и Китая». Настрелявшись и думая, что задали большой страх Москве, поляки разошлись по домам и заснули спокойно в ночь с 21 на 22 мая. Но осаждающие не спали: за три часа до рассвета приставили они лестницу и полезли на стены Китая-города; сторож на башне, вверенной Мархоцкому, услыхал шум, сначала не знал, от кого он происходит — от людей или собак, которых тогда в погорелой Москве было множество, но потом рассмотрел, что это люди, и закричал: «Москва! К звонку!» Мархоцкий вскочил и велел ударить в колокол, потому что у русских обычай, говорит он, на каждой башне держать по колоколу. Когда осаждающие услыхали колокол, увидали, что они открыты, то с криком бросились на стены; поляки выбежали на тревогу из домов и отбили русских от Китая-города; тогда осаждающие обратились в другую сторону, к башням Белого города, находившимся во власти поляков, и в продолжение дня успели овладеть ими всеми. На другое утро русские осадили немцев в Новодевичьем монастыре и принудили их к сдаче. После этого русские смеялись над поляками: «Идет к вам на помощь гетман литовский с большою силою, — кричали они им, — идет с ним пятьсот человек войска! Больше не надейтесь, уже это вся Литва вышла; идет и Конецпольский, живности вам везет, везет одну кишку», потому что ротмистры были Кишка и Конецпольский. Но не шел гетман литовский Ходкевич даже и с пятьюстами человек, не шел Конецпольский с Кишкою: Сигизмунду было не до Москвы, ему нужно было прежде всего покончить с Смоленском.

8 апреля Филарет и Голицын были призваны к Сапеге, и канцлер объявил им, что во вторник на Страстной неделе русские люди начали сбираться на бой, королевские вышли к ним навстречу, сожгли город и много христианской крови пролилось с обеих сторон. Тут же Сапега объявил, что патриарх за возбуждение восстания взят под стражу и посажен на Кириловском подворье. Послы горько заплакали, и Филарет сказал: «Это случилось за грехи всего православного христианства, а отчего сталось и кто на такое разорение промыслил, тому бог не потерпит и во всех государствах такое немилосердие отзовется. Припомните наши слова, мы на всех съездах говорили, чтоб королевское величество велел все статьи утвердить по своему обещанию и по договору, иначе людям будет сомненье и скорбь. Так и случилось. Так хотя бы теперь королевское величество смиловался, а вы бы, паны радные, о том порадели, чтоб кровь христианскую унять, и все бы люди получили покой и тишину». Сапега отвечал, что король именно за тем и пришел в Московское государство, чтоб его успокоить, но русские люди сами и во всем виноваты; полякам же нельзя было Москвы не жечь, иначе сами были бы побиты. «Но скажите, — прибавил он, — как этому злу помочь и кровь унять?» Послы отвечали: «Теперь мы и сами не знаем, что делать. Посланы мы от всей земли, и во-первых, от патриарха; но слышим от вас, что этот начальный наш человек теперь у вас под стражею, Московского государства бояре и всякие люди пришли под Москву и с королевскими людьми бьются. Кто мы теперь такие, от кого послы — не знаем; кто нас отпускал, те, как вы говорите, умышляют противное нашему посольству. И с Смоленском теперь не знаем что делать, потому что если смольняне узнают, что королевские люди, которых москвичи впустили к себе, Москву выжгли, то побоятся, чтоб и с ними того же не случилось, когда они впустят к себе королевских людей». Сапега отвечал: «Что сделалось в Москве, об этом говорить нечего: говорите, что делать вперед?» Послы отвечали: «Другого средства поправить дело нет, как то, чтоб король наши статьи о Смоленске подтвердил и время своего отступления в Польшу именно назначил на письме, за вашими сенаторскими руками. А мы об этой королевской милости дадим знать в Москву патриарху, боярам и всем людям Московского государства, напишем и тем, которые теперь пришли под Москву, чтоб они унялись и с королевскими людьми не бились и чтоб из Москвы к нам как можно скорее отписали и прислали людей изо всех чинов». Сапега соглашался, но требовал, чтоб договор о Смоленске был заключен немедленно, немедленно были впущены в город королевские люди. Послы отвечали, что этого сделать нельзя до обсылки с Москвою, смольняне не послушаются. Сапега велел послам написать две грамоты: одну — к патриарху и боярам, другую — к воеводам ополчения, стоящего под Москвою. Но когда на другой день Луговской принес эти грамоты к Сапеге, тот спросил его: «Хотите ли теперь же впустить в Смоленск людей королевских?» Луговской отвечал, что решено ждать ответа из Москвы. «Когда так, — сказал Сапега, — то вас всех пошлют в Вильну». Луговской отвечал: «Надобно кровь христианскую унять, а Польшею нас стращать нечего: Польшу мы знаем».

12 апреля послам дали знать, что на другой день их повезут в Польшу. Напрасно Филарет и Голицын представляли, что им из Москвы нет приказа ехать в Польшу и что не с чем им подняться в путь: их не слушали, подвезли к их двору судно и велели перебираться. Когда посольские люди стали переносить в судно вещи и запасы господ своих, то польские приставы перебили слуг, запасы велели выбросить из судна, лучшее взяли себе. Ограбленных послов и дворян повезли всех вместе в одном судне, где находились солдаты с заряженными ружьями, за судном шли еще две лодки с людьми посольскими. На дороге послы терпели во всем крайнюю нужду; когда проезжали они чрез земли гетмана Жолкевского, то последний, находившийся в это время там, прислал спросить их о здоровье; послы отвечали ему, чтоб он попомнил свою душу и крестное целование.

Вслед за послами окончили свое дело и смольняне. Цынга опустошала их город, лишенный соли: из 80000 жителей, сколько считалось при начале осады, едва осталось 8000, но оставшиеся в живых не думали о сдаче. Известный нам Андрей Дедешин, перебежавший к королю, указал ему на часть стены, построенную наспех сырою осеннею порою и потому непрочную; король велел обратить пушки в ту сторону, и стена была выбита. Ночью 3 июня поляки повели приступ и вошли через пролом в город, Шеин с 15 товарищами стоял на раскате, он объявил, что скорее умрет, чем сдастся кому-нибудь из простых ратников, тогда прибежал к нему Яков Потоцкий и Шеин сдался ему; жители заперлись в соборной церкви Богородицы, зажгли порох, находившийся внизу в погребах, и взлетели на воздух по примеру сагунтинцев, как говорят польские историки. Шеина привели в королевский стан и пытали по 27 допросным пунктам:

1) Для чего, в какой надежде после сдачи столицы не хотел сдать Смоленска на имя королевское? Ответ. Одну надежду имел, что король отступит от Смоленска, давши сына на царство Московское, о чем прислана была грамота из Москвы.

2) Откуда получал известия? Если из обоза королевского, то от кого, сколько раз и какими способами? Шеин назвал всех перебежчиков.

3) Через кого сносился с Голицыным и о чем? Ответ. Ни о чем.

4) Какие сношения имел с Ляпуновым и другими изменниками? Ответ. Никаких.

5) Для чего не слушал советов архиепископа и второго воеводы Горчакова, чтоб сдать Смоленск? Ответ. От Горчакова ничего не слыхал; архиепископ же только один раз сказал, когда начались сношения с послами московскими и привезены были условия от сенаторов; говорил он, что «гнев божий над всею землею и над ними распростерся, чего меч не истребит, то поветрие истребляет, лучше нам поддаться за присягою их, хотя бы нас потом и перебили». Такие слова он только раз сказал в большой толпе людей, никто на них не обратил внимания, а потом сам он никогда об этом не вспоминал, а прежде, с начала осады, архиепископ часто его, Шеина, упрекал, зачем промысла над неприятелем не чинит, языков не достает и на вылазки людей не пускает.

6) Что замышлял делать после, если бы отсиделся в Смоленске? Ответ. Всем сердцем был я предан королевичу; но если бы король сына на царство не дал, то, так как земля без государя быть не может, поддался бы тому, кто бы был царем на Москве.

7) Кто ему советовал и помогал так долго держаться в Смоленске? Ответ. Никто особенно, потому что никто не хотел сдаваться.

8) Прежде чем король пришел под Смоленск, от кого он, Шеин, получал вести из Польши и Литвы? Ответ. От холопов пограничных.

9, 10, 11, 12, 13, 14, 15 и 16-й вопросы все в том же роде, т.е. о сношениях с разными лицами и местами. Ответы отрицательные.

17) Сколько было доходов с волостей смоленских до осады и куда они делись? На этот вопрос Шеин отвечал обстоятельно; по его словам, в казне было 900 рублей.