Мир Приключений 1990 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) - Сергей Другаль

— А я бы не смог сейчас спать.

— Все же я посплю.

Андрей подмостил под голову немного сена, вздохнул, потянулся, закрыл глаза, думал, что заснет сразу, но в голове крутились разные мысли и видения, раздражал лягушачий хор и сонное воркование какой-то птицы. Андрей понял, что вряд ли уснет, покосился на Филиппа, который прижался к “брустверу”, и спросил:

— Филипп, чего бы ты больше всего хотел на свете?

— Уничтожить бандер! — ответил уверенно.

— Да нет… Какое у тебя заветное желание? Бандер мы и так уничтожим.

Филипп немного подумал.

— Отец говорил, какое-то там совещание будет в области, и обещал взять с собой. Вот хотел бы в цирк сходить.

— Дурной ты. Разве про это спрашиваю? Вот Вера сказала, что артисткой хочет стать. А ты ради чего хотел бы жить?

— Ради чего?.. Ради чего… — недовольно заерзал Филипп. — Это уже мое дело.

— Не хочешь не говори.

— А ты сам?.. Знаешь, чего хочешь?

— Я буду летать! — Андрей смотрел широко раскрытыми глазами в звездное небо: почему-то оно стало ниже, будто звезды приблизились к земле. — Буду летать! — повторил как-то торжественно. — Я буду летчиком и поднимусь в небо, а может быть, и к звездам. Ведь когда-нибудь же люди полетят к звездам, почему не я?

— Когда еще это будет!

— Скоро, Филипп. Вот мы с тобой выучимся и возьмемся за это дело…

Филипп крякнул совсем по-взрослому. Возразил веско:

— В Острожанах до сих пор электричества нет. Лучше уж с этого начинать.

— Во всех селах уже будет электричество.

— Будто это само собой сделается… Если все будут летать, кто в Острожанах будет порядок наводить?

Андрей уловил в словах Филиппа плохо скрытый упрек и подумал, что он прав. Действительно, кто будет работать здесь, в Острожанах? Вдруг решил: скоро возвратятся мужчины из армии, а провести электричество или починить трактор не так уж сложно — обойдутся и без них. Хотел сказать об этом, но Филипп опередил его:

— Я лесничим хочу быть и выучусь на него.

Андрей поднялся на локтях, чтобы заглянуть в лицо другу.

Неужели угадал его мысли? Ведь и он все время колеблется, кем стать: летчиком или лесничим?

Вот только теперь, всматриваясь в звездное небо, решил окончательно: летчиком. Но было тяжело, будто оторвал от себя что-то родное, переполовинил душу. А сейчас сделалось легче: он — летчик, а Филипп — лесничий. И теперь он уже знает, что острожанский лес будет в надежных руках. А этот лес и озеро — половина его, Андрея Шамрая, а может быть, не половина — значительно больше, потому что он когда-нибудь исчезнет с лица земли, а лес останется и вечно будет смотреться в синее небо око Щедрого озера…

Андрей хотел все это сказать Филиппу, но не успел, потому что тот сам начал неторопливо:

— Как подумаю, что куда-то из нашего леса ехать нужно, тоскливо становится. Поэтому и решил: в лесу мне жить. Только не в таком, какой он теперь, — жестокий и пахнет порохом и огнем.

— Точно, — согласился Андрей. — Я сегодня, когда увидел Гришку, ткнулся носом в листья — они гнилью пахнут и еще чем-то… Думал: чем? А теперь ты подсказал: порохом или ржавым железом… И почему это так? Нет же там ни пороха, ни ржавчины…

— А для меня сейчас все пахнет порохом, — признался Филипп. — После того как отец нес карабин Шелюка.

— И сейчас пахнет… — втянул ноздрями воздух Андрей.

— Сейчас не удивительно — оружие всегда порохом пахнет.

— А я люблю смотреть, как сыплются из автомата гильзы, — сказал Андрей, и в этих его словах не было никакой логики.

— А пули летят в людей!..

— Если в фашистов или бандер — что здесь плохого?

— Будто у тех автоматы молчат!

— Стал ты рассудительным.

— Да нет… Вот лежу и жду бандер — скорее бы шли.

— Ты слышал — Вера артисткой хочет…

— Пусть будет, она и сейчас — артистка.

— Почему?

— Ходит, как русалка, в веночке из одуванчиков.

— Ей идет.

— Что-то ты часто ее вспоминаешь.

Андрей смутился: неужели Филипп догадывается о чем-то? Ответил притворно-равнодушно:

— Девчонка, как все.

— Конечно… Вот Нюра Андрусишина — красавица!

— Нюрка — красавица? В веснушках вся!

— Ну и что? А глаза!..

— У всех глаза.

— Нам с летчиками спорить, известно, трудно, — не без ехидства сказал Филипп, — но и летчики иногда садятся на землю. И хотят есть…

— Хватит, — примирительно сказал Андрей, — потому что ты меня все равно не рассердишь. Я сам еще не знаю, может быть, вместе на лесничих будем учиться…

— Это было бы хорошо. И знаешь, Нюра тоже в лесотехнический будет подавать.

— Что-то у тебя Нюра с языка не сходит…

— А я и не скрываю, мы с нею поженимся, когда выучимся.

Андрей даже подскочил на стожке:

— И давно решили? Что-то раньше не слышал…

— Да сегодня. Сергейка к отцу бегал, а мы с ней за селом дежурили.

— Это новость! Ты же и не говорил, что она тебе нравится.

— А сегодня понравилась, — ответил Филипп, — мы и решили. А вы с Веркой не решили?

— Ну, скажешь! — Андрей отвернулся, чтобы Филипп не заметил, как вспыхнули у него щеки. Не признавался даже себе самому, что и летчиком решил стать только из-за Веры: что артистке делать в лесу? К ближайшему театру сколько километров? — Мы с Веркой товарищи. И все!

— А мы с Нюркой целовались, — признался Филипп.

Андрей представил себе, что бы произошло, если бы он осмелился поцеловать Веру. Пробормотал что-то невнятное, отвернулся и лег боком на нагретое сено. Лежал, думал: хорошо все у Филиппа. Хорошо и понятно: они с Нюрой закончат техникум, потом лесотехнический институт, поженятся и будут хозяевами в здешних лесах…

Вдруг встрепенулся. Как назвал Филипп лес? Жестоким? Да, теперь этот лес жестокий — сколько людей полегло в нем за последние годы и поляжет еще?!

А они сделают его мирным лесом, проложат дренажные рвы и спустят лишнюю гнилую воду, очистят от бурелома, разведут зверей, и будут ходить в их лесу вместо вооруженных автоматами людей зубры и лоси, и будет в нем всегда много грибов, ягод, цветов, и птицам в нем будет вольно петься.

А Филипп построит на берегу озера большой дом с широкими окнами на месте их рыбацкой хижины, и в этом доме всегда будет радостно, и в его окнах будет отражаться голубой простор…

Он еще подумал, что когда-нибудь пролетит над этим лесом и непременно снизится и покачает Филиппу крыльями, а потом свечкой пойдет в свое бездонное небо, где только он и солнце и нет ни жестокости, ни автоматных очередей, — солнце и он, и только гудят моторы… и заснул — сразу, не успев додумать про Веру, но она ему приснилась, и он улыбался во сне сладко и вздыхал.