Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества - Елена Клепикова

Монолог неартикуляционной, безъязыкой, молчащей, то есть внетекстовой и даже внесловесной МБ – наперекор и в опровержение императивных, хоть и с чужих слов, постулатов ИБ о примате языка, а тем более поэтического, над бытием и над временем – имеет легко опознаваемый литературный прецедент, но в сторонней литературе, и немыслим без внесинтаксического потока сознания Молли в 18-й, последней, лучшей главе «Улисса». Младенческий, дадаистский монолог АБ (то есть Андрея Басманова) – сочетание младенческого лепета с неожиданными прозрениями – построен по принципу «устами младенца глаголет истина». Литературный прецедент не прослеживается.

Автопортретные эти монологи не кажутся комментатору абсолютно адекватными реальным прототипам. Во всяком случае, не один к одному. Хотя горячо. Пусть сам прием рискован, сомнителен и спекулятивен, хоть и художества ради. Сплетничество, мелодраматизация, психоаналитические упрощения или, наоборот, усложнения, перенос собственных, само собой, субъективных оценок во внутреннюю речь четырех Б – такой тип наррации возможен разве что по прошествии более значительного отрезка времени после описываемых событий, по меньшей мере post mortem всех его фигурантов, а не так вот при живых еще персонажах всей этой трагической истории. Я уж не говорю, что сама затея отдает кой-кому может показаться бестактностью, а иным скандалезностью. Естественно, комментатор Владимир Соловьев, будучи историком литературы, отмежевывается от разгула фантазии прозаика Владимира Соловьева, но известно, что роман только тогда выходит на прямую удачи, когда герои перестают повиноваться автору. О ком я сейчас? Не знаю. Скорее все-таки о четырех Б, чем о рассказчице Арине.

Или обо всех кряду? Включая самого себя?

С другой стороны, именно благодаря избранной манере – потоки сознания, фикшн, проза, belles-lettres, а тем более belles-lettres d’amour – появилась возможность воссоздать эту трагическую любовную историю, дав ее в четырех лицах, ибо треугольник материализовался в конце концов в четырехугольник: двух поэтов, их общей возлюбленной и – наше с рассказчицей привнесение в этот жанр – сына ИБ и МБ, к которому ДБ испытывал отцовские чувства и к которому ИБ, в самом деле, допускали только при условии полной анонимности. Как жалился Ося комментатору, из-за антисемитизма родителей Марины, чей антисемитизм, если таковой имелся, не зоологического, а скорее идеологического и – в данном случае – выборочного свойства.

Четыре эти потока сознания – четыре точки зрения на один и тот же сюжет, что позволяет дать его объемно и до известной степени объек тивно, изнутри и со стороны одновременно, что соответствует авторскому кредо – работать не только над воспроизведением, но и над остранением реала. Заметано?

Даже если в действительности это было не совсем так, то вышло не менее интересно, чем то, что было в действительности.

Иду и здесь вослед моему герою, который подвел итог этому мучительному, пунктирному, прерывистому – сошлись, разбежались, сошлись, разбежались, пока не разбежались окончательно и навсегда вскоре после рождения у них сына – в прекрасном, но и субъективном стихотворении – потому и прекрасном. Как начал эту главу со стихов, так стихом и кончу.

Так долго вместе прожили, что вновьвторое января пришлось на вторник,что удивленно поднятая бровь,как со стекла автомобиля – дворник,с лица сгоняла смутную печаль,незамутненной оставляя даль.

Так долго вместе прожили, что снегколь выпадет, то думалось – навеки,что, дабы не зажмуривать ей век,я прикрывал ладонью их, и веки,не веря, что их пробуют спасти,метались там, как бабочки в горсти.

Так чужды были всякой новизне,что тесные объятия во снебесчестили любой психоанализ;что губы, припадавшие к плечу,с моими, задувавшими свечу,не видя дел иных, соединялись.

Так долго вместе прожили, что розсемейство на обшарпанных обояхсменилось целой рощею берёз,и деньги появились у обоих,и тридцать дней над морем, языкат,грозил пожаром Турции закат.

Так долго вместе прожили без книг,без мебели, без утвари, на старомдиванчике, что – прежде чем возник —был треугольник перпендикуляром,восставленным знакомыми стоймянад слившимися точками двумя.

Так долго вместе прожили мы с ней,что сделали из собственных тенеймы дверь себе – работаешь ли, спишь ли,но створки не распахивались врозь,и мы прошли их, видимо, насквозьи чёрным ходом в будущее вышли.

Арест, суд, ссылка

Пропущенная глава

Арест: Ленинград, 13 февраля 1964-го

Суд: Ленинград, 18 февраля и 13 марта 1964-го

Ссылка: Архангельская область, Плесецкий район, станция Коноша, 30 км через лес – деревня Норенское, до 23 сентября 1965-го

Плохой хороший еврей

…блуждает выговор еврейский по желтой лестнице печальной…

Пусть я – аид, а ты всего лишь гой…

…из меня плохой еврей…

Я, знаешь ли, плохой еврей.

Нельзя быть бо́льшим евреем, чем я.

Если уж говорить, еврей я или не еврей, думаю, что, быть может, я даже в большей степени еврей, чем те, кто соблюдает все обряды. Я считаю, что взял из иудаизма – впрочем, не столько считаю, сколько это просто существует во мне каким-то естественным образом – представление о Всемогущем как существе совершенно своевольном. Бог – своевольное существо в том смысле, что с Ним нельзя вступать ни в какие сделки – например, я сделаю то и за это получу это, совершу какое-то количество добрых дел и за это попаду в Царствие Небесное. Это то, что мне в христианстве в высшей степени кажется несоответствующим, по меньшей мере достаточно сомнительным. Моя любимая книга в Ветхом Завете – это Книга Иова…

С течением лет я чувствую себя куда бÓльшим евреем, чем те люди, которые уезжают в Израиль или ходят в синагоги. Происходит это оттого, что у меня очень развито чувство высшей справедливости. И то, чем я занимаюсь по профессии, есть своего рода акт проверки, но только на бумаге.

Стихи очень часто уводят туда, где ты не предполагал оказаться. Так что в этом смысле моя причастность… не столько, может быть, к этносу, сколько к его духовному субпродукту, если хотите, поскольку то, что касается идеи высшей справедливости в иудаизме, довольно крепко привязано к тому, чем я занимаюсь. Более того, природа этого ремесла в каком-то смысле делает тебя евреем, еврейство становится следствием. Все поэты по большому счету находятся в позиции изоляции к обществу.