Констанция. Книги 1-6 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А на лестнице уже послышались шаги, и мадемуазель Аламбер, взяв в руки первое попавшееся письмо, взяла его в руки и сделала вид, что читает.
«Так будет лучше, — подумала Констанция, — чужое письмо в руках человека всегда интригует, хочется узнать, а что же там написано, от кого оно? Ведь люди всегда желают, чтобы их друзья не имели от них никаких тайн».
Констанция поймала себя на том, что ее руки слегка дрожат и опустила локти на поручни кресла. В двери гостиной появился Эмиль де Мориво. Его взгляд казался растерянным, но в общем, шевалье сохранял достоинство.
Констанция, напуганная его появлением, сложила письмо и подсунула его под книгу.
— Я благодарен за то, что вы, мадемуазель, согласились меня принять, — начал Эмиль. На что Констанция мило улыбнулась.
— К чему так строго и официально, по-моему, мы долгое время обращались друг к другу на «ты».
— Рад видеть тебя, Констанция, — поправился Эмиль.
— К сожалению, Эмиль, не могу сказать того же о тебе.
— Завтра моя свадьба…
— Если ты, Эмиль, пришел пригласить меня, то приглашение я уже получила от баронессы Дюамель.
— Нет, я пришел попрощаться с тобой, Констанция.
— Неужели ты собрался уехать накануне своей свадьбы?
— Нет, но теперь моя жизнь изменится.
— Моя, Эмиль, изменилась с твоим уходом.
— Я не хотел бы ссориться.
— А я не хотела этого никогда — ни теперь, ни раньше.
— По-моему, ты, Констанция, еще не поняла, зачем я пришел к тебе.
Мадемуазель Аламбер горько усмехнулась:
— По-моему, Эмиль, ты хотел застать меня разбитой горем, страдающей, но тебе этого не удалось. Как видишь, я прекрасно себя чувствую, несмотря на все неприятности, выпавшие на мою долю.
— Ты просто хочешь казаться такой.
— Нет, я в самом деле, в какой-то мере счастлива. Все меньше и меньше нитей связывают меня с прежней жизнью и в этом есть, Эмиль, своя прелесть.
Эмиль де Мориво тяжело опустился в кресло и пристально посмотрел на свою бывшую любовницу, словно пытаясь проверить, не осталось ли в ней еще сострадания к нему. Но разобраться в мыслях женщины всегда сложно, особенно если они противоречивы.
Констанция и сама не могла бы сказать, чего она сейчас больше испытывает — ненависти или жалости.
— Я не ангел, — вздохнул Эмиль, — у меня множество пороков, но мне не хотелось бы, чтобы из-за меня страдала и ты, Констанция.
Женщина рассмеялась.
— Нет, Эмиль, ты уже заставил меня страдать, но все уже переболело, прошло и я рада, что осознание своих собственных пороков поможет тебе примириться с моими. Снисходительность — великолепная вещь.
— По-моему, у тебя слишком легкомысленный тон, Констанция, — возразил Эмиль.
— А что мне остается делать? Ведь ты не пожелал посоветоваться со мной, решая начать новую жизнь, и мне не оставалось ничего, как круто изменить свою.
Шевалье де Мориво вздохнул.
— И все же, Констанция, ничто не заставит меня забыться, будь это твой легкомысленный тон или молчаливое негодование. Гордость — вот единственное, что остается мне, гордость, а не снисходительность.
— Думай как хочешь, Эмиль, но все-таки ты был не прав.
— Нет, Констанция, я поступил правильно.
— Когда? — уточнила мадемуазель Аламбер.
— То время, которое я провел вместе с тобой, было минутами счастья.
— Я рада услышать это.
— В тебе, Констанция, такой прекрасной и благородной, я мечтал найти друга, любовницу, женщину, которая хранила бы свою и мою честь. Не станешь же ты отрицать, что я ошибался? Но разве я роптал, видя, что счастлива и ты? — Не только со мной, но и с другими .
— Констанция улыбнулась. — Тебе может показаться это странным, Эмиль, но когда мы были вместе, я не думала ни о ком другом. Это всего лишь светские условности заставляли меня надевать личину не очень-то разборчивой женщины.
— Я не об этом, Констанция.
— А о чем же?
— Я не так уж молод и наверное, в сердце каждого мужчины живет мечта о семье. В какой — то мере ты была моей женой, когда я после долгих дней забот и тревог иногда возвращался к тебе усталый и опустошенный. Я утешал себя мыслью, что мои привычки и вкусы, совершенно несхожие с твоими, не омрачают твоей беспечной молодости. Ты блистала повсюду, восхищая всех, я радовался твоей
Радости, твоя молодость делала и меня молодым.
Мадемуазель Аламбер барабанила пальцами по подлокотнику кресла. Она и не подозревала, что Эмиль способен на такие чувства, что оказывается, все время, пока они встречались, он мечтал о семье.
«Хотя, — подумала Констанция, — Эмиль, скорее всего, никогда так не думал и говорить об этом только для того, чтобы оправдаться».
— Если уж ты, Эмиль, решился заговорить о верности, о семье, то тебе не помешает выслушать и мое мнение на этот счет.
— Я слушаю, Констанция.
— Мои рассуждения могут показаться немного странными, Эмиль, ведь сама я не была замужем. Но со стороны всегда виднее. По-моему, ты просто путаешь отношения между мужчинами и женщинами, принятые в высшем свете, с тношениями, между простыми людьми. Прежде всего нужно знать сердце той, от которой зависит твое счастье. Страдания и горе ждут тебя, если у твоей жены нет интереса к заботам мужа, если она не утешает его в горькую минуту, если ее желания далеки от всего, во что она может вдохнуть жизнь, что она может осветить как бы лучами солнца.
— Я не строю иллюзий насчет Колетты, Констанция, наш брак основан всего лишь на твердом расчете.
— Извини, Эмиль, ты сказал брак, а следовало бы сказать предстоящий брак.
— Да, завтра состоится наша свадьба, и я знаю Констанция, в чем ты хочешь меня убедить. Но я все равно найду свое счастье, как бы ни относилась ко мне Колетта, какой бы ее ни сделали условности высшего света.
— Ты, Эмиль, утешаешь себя, а дело обстоит иначе. Ведь и среди простых людей многие от безрадостного существования предаются порокам, многие из них осуждены или гниют в ссылках и камерах, а они ведь могли бы избежать падения.
— Никогда не думал, что ты, Констанция, можешь рассуждать подобным образом.
— Я всегда любила представать перед светом самыми неожиданными сторонами своего характера и если ты, Эмиль, пришел ко мне поговорить, то выслушай мой совет до
