Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци

— Дитя, — сказала она наконец, — мы должны расстаться… Помни свои обязанности, помни их и тогда, когда меня не будет возле тебя, чтобы напоминать о них. Не забывай никогда милосердного Бога, который испытывает тебя… не забывай своей мамы, которая молится за тебя. Будь послушен, терпелив, будь добр… Твой отец с неба благословит тебя.

Ее холодные губы запечатлели на лбу ребенка долгий поцелуй, потом она передала сына тюремщикам. Но малютка снова бросился к ней, охватил ее ручонками и с жалобным криком не хотел оторваться от нее.

— Сын мой, мы должны повиноваться, — сказала Мария Антуанетта, — такова воля Божия!

В эту минуту раздался громкий, жесткий смех. Королева вздрогнула и обернулась; на пороге стояли Симон и его жена, со злорадством устремившая на королеву сверкающие глаза. Схватив ребенка загорелыми обнаженными руками, она стала толкать его к двери.

— Как! Это она будет воспитывать моего сына? — вскрикнула королева.

— Да, — насмешливо ответил Симон, упирая руки в бока и становясь пред королевой, — да, она и я. Маленький Капет останется у нас и получит отличное воспитание, могу тебя уверить! Мы научим его забыть прошлое и помнить только одно: что он — сын Республики. Если он не научится этому добром, его научат силой! Мой ремень окажется, вероятно, хорошим учителем для твоего сына!

Он с насмешкой кивнул Марии Антуанетте головой и вышел вслед за комиссарами, уже оставившими комнату.

Двери снова закрылись, снова загремели засовы; в комнате настала мертвая тишина. Три женские фигуры безмолвно обнялись и упали на колени для молитвы.

С этого дня у королевы не осталось уже никаких надежд, ее сердце было разбито. Она целыми днями сидела не двигаясь, уставившись взором в пространство, ничем не занимаясь, не слыша нежных слов золовки, не видя ласк дочери. Прежде она помогала убирать комнату, чинить белье и платье; теперь же она все это предоставила обеим принцессам. Только на несколько коротких часов ежедневно оживал ее взгляд: это были часы, когда дофину позволяли подниматься в обществе Симона по наружной лестнице на верхнюю площадку башни и гулять там. Королева припадала к двери и жадно прислушивалась к каждому шагу своего сына, к каждому слову, произнесенному им, пока он проходил мимо.

Скоро она открыла щель в ограде площадки и могла таким образом хоть мельком видеть мальчика. И с этой минуты весь свет, вся жизнь сосредоточились для нее в этой щели, в этих минутах, когда она могла видеть и слышать своего сына.

Иногда какой-нибудь сострадательный комиссар, являвшийся в тюрьму ради надзора, сообщал ей, что мальчик здоров, что он играет в мяч, что его кротость и ласковое обращение привлекают к нему сердца. Тогда на неподвижном лице королевы появлялась слабая улыбка и оставалась на бледных губах, пока ей говорили о ее сыне. Но, к сожалению, скоро до нее стали доходить иные известия! Она услышала жалобы и стоны ребенка, угрозы Симона, ругательства его жены; и сердце матери окаменело от горя и отчаяния. Но и это было еще не самым ужасным из того, что ей пришлось вынести. Она слышала, как сын королевы плакал от жестокого обращения, но еще ужаснее было слышать, как поощряемый и подстрекаемый Симоном и его женой, он пел революционные и непристойные, бесстыдные песни… Ужасно было знать, что не только тело, но и душа королевского сына была обречена на гибель!

Сначала, слыша эти песни, королева разражалась воплями, рыданиями и громкими угрозами против тех, кто развращал ее ребенка, но потом ее сердце окаменело, и когда второго августа ее увезли из Тампля в Консьержери, она чуть слышно прошептала бледными губами:

— Слава Богу, я больше не буду слышать его пение!

XXIV

Смерть королевы

Ужасная кровавая Варфоломеевская ночь жестокой Екатерины Медичи и ее безумного сына Карла IX снова повторилась во Франции, но теперь эта ночь ужасов и убийств не пряталась больше от дневного света и яркого солнечного сияния.

Солнце освещало ручьи крови, лившиеся по улицам Парижа, стаи бродячих одичавших собак, наполнявших улицы и питавшихся этой кровью. Оно освещало также эшафот, подобно грозному чудовищу, возвышавшемуся на площади Республики, и ужасную смертоносную машину, под которую попадало ежедневно столько благороднейших голов.

Солнце ярко светило также и в тот день, когда Мария Антуанетта, подобно своему супругу, взошла на эшафот, чтобы отдохнуть наконец в могиле от всех страданий и позора последних лет.

Этим днем было 16 октября 1793 года. Мария Антуанетта уже четыре месяца ждала этого дня, как необычайного счастья. Четыре месяца тому назад ее перевели из Тампля в Консьержери, а она прекрасно знала, что заключенные выходят оттуда только на свободу, которую Господь посылает страждущим, то есть на смерть!

Мария Антуанетта страстно жаждала этой освободительницы-смерти! Какими бесконечно далекими казались ей дни счастья, веселая пора юности! Как уже давно ее гордые черты утратили всякое сходство с прелестным личиком королевы, которой улыбались все блага мира, которая решалась посещать публичные балы в опере, считала себя в полной безопасности среди французского народа и которую вся Франция приветствовала с таким же