Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов - Коллектив авторов

Выше я говорил о «мэйнстриме» в широкой читательской аудитории великих русских европейцев – Пушкина, Гоголя, Тургенева. А теперь назову, частично пересекаясь с докладчиком, ряд выдающихся представителей русской элиты, вдохновлявших и проводивших модернизацию России в XIX и начале XX века.

Сенаторы граф Н.С. Мордвинов и М.М. Сперанский. Генерал-губернаторы граф М.С. Воронцов и граф Н.Н. Муравьев-Амурский. Просветители-«западники» Н.В. Станкевич и Т.Н. Грановский. Писатель-политик И.С. Тургенев. Реформисты-«славянофилы» Ю.Ф. Самарин и князь В.А. Черкасский. Чиновники-реформаторы А.В. Головнин, Д.А. Милютин, Н.А. Милютин. Академик-министр Н.Х. Бунге. Либерально-консервативные обществоведы Б.Н. Чичерин, К.Д. Кавелин, В.О. Ключевский. Премьер-министры С.Ю. Витте и П.А. Столыпин. Политики А.И. Гучков, П.Н. Милюков, П.Б. Струве.

Все эти разные люди были приверженцами либерально-консервативных идей, сторонниками «среднего» пути реформ и развития. Они представляли русскую европейскую традицию как в культуре, так и в практической деятельности.

И в этой традиции – еще раз вернусь к тому, о чем уже говорил, – вопрос о либерально-консервативном синтезе отнюдь не сводился к синтезу дискурсов. Такое сведение представляется мне неким философским увлечением и преувеличением. Действительный социальный синтез не обеспечивается формированием правильной системы понятий. Посредством такой системы мы можем лишь правильно выразить ту или иную социальную проблему. При этом на уровне общих слов и ценностей против либерально-консервативного синтеза, наверное, мало кто будет возражать. Но когда дело доходит до конкретики, то согласие вовсе не гарантировано. Ведь речь идет о «проклятых вопросах» и противостоянии социальных интересов.

Итак, предметный разговор о цивилизационном синтезе требует обсуждения главных социальных проблем и поиска их лучших решений. Решений не односторонних, имитационных или радикальных, а взвешенных и социально согласованных, полезных для максимально широкого сообщества и укрепляющих социальное доверие. Предмет же актуального социального синтеза всегда исторически конкретен.

В XIX и начале XX века предмет искомого, но так и не найденного синтеза составляли корректная реформа землепользования, решение рабочего вопроса и конституция. В конце XX – начале XXI века главными проблемами искомой, но пока не найденной модели развития являются синтез государственной организации социальной жизни с рынком и политической конкуренцией. Государственного контроля и попечительства с индивидуализмом. Советского и «демократического» социального капитала с всеобщим устремлением к потреблению и обогащению.

Игорь Клямкин:

Спасибо, Михаил Николаевич. У нас, кажется, намечаются две линии обсуждения, причем обе они заданы докладом Кара-Мурзы. С одной стороны, акцент делается на том, что в русской культуре было интеллектуальное течение, представленное крупными фигурами и сочетавшее установку на либеральную модернизацию с установкой на преемственность с традицией. Это течение предлагается актуализировать, подчеркивая его культурную органику и его соответствие не только прошлым, но и современным вызовам, с которыми столкнулась Россия.

С другой стороны, акцентируется война охранительного и радикального дискурсов, жертвой которой данное течение становилось, оказываясь между двух огней и будучи не в состоянии противостоять «тупому упору» реакционеров и революционеров. И этот момент, мне кажется, не менее актуален, чем первый. Актуальность же его в том, что в самодержавной или родственной ей политической системе умеренно-реформаторское, либерально-консервативное течение всецело зависит от реформаторских возможностей этой системы, которые весьма ограничены.

Ограничены, соответственно, и возможности ее окультуривания и «разминирования». Она может допустить возникновение внутри себя локальных самоуправлящихся институтов вроде земств, но не может добровольно допустить их объединения в общенациональное движение. Что и было в России продемонстрировано репрессиями против земских деятелей, к этому стремившихся. Да и права самих земств вскоре после их создания стали урезать, а демократический принцип их формирования свертывать, адаптируя этот институт к ограниченному реформаторскому потенциалу тогдашней «вертикали власти».

В том-то и проблема, что на политическую и культурную традицию, на которую опираются такие люди, как Тургенев, ради достижения их целей опереться нельзя. Традиции, совместимой с либеральными целями, в российской «почвенной» культуре не было. Ее не было ни в менталитете охранителей самодержавной системы, ни в народном менталитете, контакт с которым искали (и со временем нашли) радикалы. Поэтому либеральный консерватизм мог стать заметной субкультурой, но не мог претендовать на культурное лидерство и перевод «войны дискурсов» в режим общественного диалога. По крайней мере так обстояло дело в пореформенной России конца ХIХ – начала ХХ века.

А что с тех пор изменилось (и изменилось ли), есть смысл обсудить. На какую культурную традицию может опереться сегодня либеральный консерватизм, кроме традиции собственной – в свое время им заложенной, но в обществе глубоких корней не пустившей и им отторгнутой? Не хотелось бы, чтобы мы этот вопрос обошли.

Пожалуйста, Алексей Платонович, вам слово.

Алексей Давыдов:

«Чтобы стать полноправным участником диалога в будущем, сегодня нужно не искать компромиссов, а проявлять бескомпромиссность»

Как я уже говорил, доклад Алексея Кара-Мурзы показался мне интересным и своевременным. Упомянутый Эмилем Паиным ужасный «бунт молодежи» в Москве и других городах страны показал, что проблема внутрицивилизационного диалога – самая актуальная для современного российского общества. Согласен я и с оценкой докладчиком Тургенева: писатель действительно пытался соединить либеральные ценности и ценности российской почвы в своем мышлении. Все это, повторяю, очень правильно и очень к месту.

Однако теория, предлагающая просто соединить противоположности и призывающая оппонентов к компромиссу, сегодня в России и в самом деле не реализуема. Потому что почва в России расколота, причем не только по межэтническим линиям, о которых говорил коллега Паин. Под почвой я имею в виду то культурное основание, которое во Франции, будучи единым, помогло договориться сторонникам идей Руссо и Вольтера, а в России, будучи расколотым, привело в свое время к Гражданской войне и сегодня не позволяет проводить давно назревшие реформы. Даже если мы, следуя Степуну и Кара-Мурзе, отвергнем скомпромитировавший себя классовый подход, мы все равно диалога между противоположностями либерализма и державного консерватизма не получим.

Чтобы добиться диалога противоположных точек зрения, надо, чтобы весовые категории переговорщиков были примерно одинаковы. А если один выступает в супертяжелом весе, а второй – в весе комара, то диалога не будет. Будет цинизм тяжеловеса и его геббельсовская клевета, которую, раскрыв рот, будет слушать и в которую будет верить массовое сознание.

Кто для Путина, если исходить из того, что он сказал в своем телевизионном «Разговоре с народом» 16 декабря 2010 года, главный враг? Не банды молодежи, публично избивающие людей и бесстрашно «зигующие» под стенами Кремля, не продажные милицейские чины, амнистирующие убийц, не компартия и не ЛДПР. Всех их власть может купить либо запугать. Она абсолютно в этом уверена. Главный ее враг – горстка либералов, которых почти никто не слышит и которые выступают сегодня в весе комара. Но вот беда – ни купить, ни раздавить их не получается. Перестало получаться. Поэтому они – враги. Единственные.

Отсюда вывод: имея в виду стратегическую идею диалога как историческую необходимость, тактически мы должны говорить не о диалоге, а о расколе в культуре и обществе. Мы должны односторонне усиливаться до тех пор, пока не станем более или менее равными обнаглевшему тяжеловесу по общественной значимости. Тогда только и возможен будет диалог. Тогда и вспомнят наши потомки и Тургенева, и Степуна, и прекрасный доклад Алексея Алексеевича Кара-Мурзы…

Но как усиливаться односторонне? Для этого прежде всего надо осознать, чему мы противостоим, какому типу культуры.

В докладе Кара-Мурзы анализируется сознание интеллигенции. Поэтому я тоже буду говорить о сознании различных ее слоев. И – шире – об основаниях интеллигентской культуры в России.

Россия – локальный мир и мир локализмов. Локализм – это замкнутость культуры в самой себе при неразвитости в ней идеи личности, предрасположенности воспринимать реальность по принципу «свой» – «чужой» и отделять «своих» от «чужих» железными занавесами. Отсюда – фрагментарность, кликовость сознания, мафиозность и коррупция в социальных отношениях. Такой локализм господствует и в сознании нашей интеллигенции. Из него и рождается российский интеллигентский социум не как большое общество, а как «социум клик».