Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

* * *

Жители прибрежных городов и те, кто основали свои поселения на склонах вулканов, единственные способны понять, что чувствует воин в последние минуты перед столкновением с атакующими минотаврами. Вероятно, сердце замирает так же, когда кипящие волны лавы текут по цветущим склонам, поглощая знакомое пространство, уничтожая все живое и оставляя за собой черную расплавленную массу. Вероятно, что-то знают об этом те, кому довелось видеть, как исполинская мутная волна, ревя и клокоча, поднимается на дыбы и обрушивается на берег, смывая все, что попадется на ее пути, стирая дома и сады, с той небрежностью, с какой мы сдуваем пылинку с рукава. Этой мощи нечего противопоставить. И нелепо, странно и жалко выглядит тот, кто стоит, упираясь в землю, не могущую дать ни поддержки, ни защиты, и готовится отразить атаку неистовой стихии.

Юлейн с Гегавой в ужасе смотрели на широкую спину Такангора.

Они ни минуты не сомневались, что этот черный неостановимый поток, от которого сотрясалась и гудела земля, заставляя волноваться и пятиться даже набитого тряпками древнеступа, сметет его, как сухой листок.

Юлейн услышал, как глубоко втянул воздух Прикопс, стараясь справиться с охватившим его волнением. Гегава зажмурился. Бургежа, усевшись на обширном затылке древнеступа, нервно строчил в блокнотике, пританцовывая на месте от ужаса.

Минотавры приближались стремительно. Вот уже мерный топот перешел в громкий, будто барабанный бой; вот уже стало слышно прерывистое дыхание и могучий храп. Крупный минотавр, бежавший первым, выхватил из-за спины впечатляющую секиру и бросился наперерез товарищу, явно желая первым добраться до Такангора — и вдруг остановился.

Харриган встал как вкопанный, переводя взгляд с белоснежного грифона с опущенной головой на исполинского роста алайскую минотавриху с двуручным мечом, прижавшую к груди кулак, а затем с них — на Такангора.

Еще ничего не понимая, но следуя примеру своего командира со свойственной им дисциплиной, остановились и остальные минотавры.

Со стороны это производило такое же впечатление, какое произвела бы застывшая в верхней точке волна, не падающая на берег; или лава, повернувшая вспять, обратно в жерло вулкана.

А затем Харриган сделал нечто странное: он ударил секирой о металлический наруч, произведя изрядный звук, как опытный литаврист, низко склонил голову с алыми рогами и рявкнул зычным басом:

— Хаг Рогатан гор нуд гахан, гахан надраг грод хаг Рогатан!

И рогатая непобедимая рать отозвалась в один голос:

— Хаг Рогатан гор нуд гахан, гахан надраг грод хаг Рогатан!

И застучала клинками о щиты и клинки.

* * *

Минотавры не преклоняют колени. Этому мешают их гордость и природное строение ног. Вместо этого они чествуют и славят. Когда триста огромных рогатых воинов ударили клинками о клинки и взревели в один голос, по полю будто шквал пронесся. Тиронгийские полки вздрогнули, понимая, что это подала голос их смерть. Демоны, напротив, довольно ухмыльнулись и принялись переглядываться, будто свершилось долгожданное чудо. Капрал Зутемея протолкалась из арьергарда поближе к своему жениху.

— Пупсик! — призвала мадам Мумеза.

— Да, лютик.

— Ты что-то знаешь.

— Что-то, — осторожно сказал Намора, — я наверняка знаю.

— Я имею в виду то, что меня интересует.

— Мумочка! — твердо сказал Намора, приложив руки к огромному животу, в котором где-то скрывалось его сердце. — Я люблю только тебя. И всегда любил только тебя. Женитьба на этой кикиморе была страшной и непозволительной ошибкой, в которой я не перестану раскаиваться до конца своих дней.

Мадам Мумеза растроганно хрюкнула.

— Пупсик, — сказала она дрогнувшим голосом. — Не юли. Я говорю об этих парнокопытных миротворцах. Что они делают?

— А, — догадливо закивал демон. — Ну, это же яснее ясного — чествуют и славят.

— И ты понимаешь, что они кричат?

Намора вздохнул с невыразимой нежностью. Его возлюбленная, отличавшаяся нравом суровым и бескомпромиссным, никогда не признавала за адскими созданиями каких-то особенных способностей, к нему же и вовсе относилась как к своему несмышленому младенцу, который нуждается в заботе и опеке, и все время забывала, что знает и что умеет ее жених.

— Он не потому велик, что он царь, а потому царь, что он велик, — перевел Намора.

— Кто царь?

— Он.

— Пупсик!

— Такангор.

Мадам Мумеза окинула быцика придирчивым взглядом.

— Осанка у него царская, — признала она.

— Корона тоже царская.

— Где?

За несколько тысяч лет беспорочной службы злу Намора твердо выучил, что в армии и в семье следует четко отвечать на поставленные вопросы. И поэтому он ответил коротко и ясно.

— На нем.

Мадам Мумеза прищурила один глаз, будто держала в руках тот самый лук Яростной Тещи, а где-то в окрестностях бегал тот самый многострадальный зять. Такангора она рассмотрела в подробностях, но короны не обнаружила.

— Где?

Первый смысловой уровень проницательный демон расшифровал без труда. Вопрос любимой, вне всякого сомнения, означал, где именно на нем. Но короны принято носить только в одном месте, других способов еще не изобрели, и Намора затруднялся с четким ответом.

Кто знает, какие неприятности постигли бы бедного демона, потому что мадам Мумеза сейчас находилась в состоянии крайнего волнения и нетерпения, но тут ему на помощь пришла благородная дама Цица.

— Обратите внимание на его рога, — предложила она.

— Шикарные рога, — сказала Мумеза. — Такие рога украсили бы любого мужчину.

— В деталях.

— Они сегодня не покрашены, — согласилась мадам капрал.

— Наконечник.

— Что — наконечник?

— Да.

— Это она?

— Да.

— Кто делает такие короны?! — взвилась мадам Мумеза.

— Мы.

— Кто — мы?

— Минотавры.

— Зачем?

— Традиция.

— И другие тоже такие, невзрачные…

Помимо беспримерного мужества мадам Мумеза могла похвастаться завидной проницательностью. Она взглянула на даму Цицу и кашлянула:

— То есть, я хотела сказать — поразительно скромные.

— Нет.

— Хвала богам.

— Других — нет.

— Почему? — изумилась Мумеза.

— Корона минотавров передается из поколения в поколение в царском роду. Она одна в мире. Тот, кто владеет короной, имеет право на трон. Мы клялись в верности обладателю короны, наследнику трона, — пояснила дама Цица, побив все рекорды красноречия. — Раз в сто лет мы подтверждаем клятву. Никто не смеет сделать и носить другую корону.