Тень императора - Константин Мстиславович Гурьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, выяснять значение и прикладную направленность этих слов, а тем более требовать прекращения таких речей, Лопухин и не думал, потому что этот самый родственник вез их на своем авто в ту самую часть Пущи, которая располагалась на территории Польши. Лопухин глядел по сторонам, восхищаясь всем, что он видел, а особенно, конечно, восхищало его то, что рядом с ним была любимая женщина, и теперь им можно наслаждаться жизнью без примитивных ограничений и глупых предосторожностей!
Границу пересекали днем, открыто и совершенно незаконно. Тереза, наверное, в сотый раз повторявшая, что такие путешествия здешние жители совершают постоянно, смеялась над опасениями Петра и время от времени приникала к его рту своими горячими пухлыми губами. Ах, как ты прекрасна, любимая Тереза! Все бы отдал Петр за ее любовь! Что, собственно говоря, он и делал.
Нарушение государственной границы свершилось на удивление буднично. Петр этого даже не заметил, а потом, когда Тереза сказала об этом, улыбнулся, осознав, насколько пустыми были его переживания. Еще несколько минут пути, и машина остановилась возле аккуратного домика, который был бы уместен в какой-нибудь сказке, так нежно он выглядел! Казалось, что сейчас вый дет из дверей добрая волшебница и угостит их чем-нибудь вкусным.
Но волшебница не вышла. Тереза с ключами подошла к двери и открыла ее. Петр и брат Терезы внесли чемоданы. Потом брат попрощался, пообещал забрать ровно через десять дней и уехал. И тотчас же они бросились друг к другу с такой силой, будто это — их самое первое свидание, хотя роман Петра Лопухина и Терезы Рыбаковой длился уже почти три месяца.
Тереза была женой одного из самых заметных деловых людей Сокольска, небольшого городка в Удмуртии, а их дочь Ирма училась в той же школе, где преподавал Лопухин. Однажды, взбешенный поведением «богатой невесты», как Ирма сама себя называла, Лопухин потребовал вызвать родителей. Папа, конечно, не пришел, а вот мама соизволила заглянуть по пути из фитнес-центра, который построил и содержал муж, чтобы любимая жена могла все время быть в форме.
Лопухин построил всю беседу так, что Рыбакова-мама была довольна тем, как тут стараются помочь ее дочери стать образованным человеком, а не какой-нибудь пустышкой при замечательных родителях. Договорились, что Ирма даже извинится перед учителем. Конечно, не при всем классе! Зачем травмировать девочку? Она это сделает, ну, например, в учительской! Ах, там тоже много народу? Ну, а какие помещения у вас не так сильно загружены? Всегда тут есть ученики? Ах, как плохо обстоят дела в наших школах, из рук вон плохо! Ну, если уж все так плохо, то давайте вот как: вы немного задержитесь, распорядилась мама, а я привезу девочку сама! И там она перед вами извинится.
Так и поступили. Ждать Лопухину пришлось часа два, прежде чем распахнулись двери класса, где он изнывал от злости на себя самого, безвольного и безответного! Двери распахнулись, в класс вошла, сделав два шага, Ирма Рыбакова, которая, обращаясь к портрету русского физика Эмилия Христиановича Ленца, сказала: «Ну, извините, что ли». Потом повернулась и, сказав маме, что идет погулять, исчезла.
И тут в класс внесла себя мама Тереза. Она подошла к столу, за которым Лопухин все еще ждал чего-то, села на стол, села так близко, что он слышал не только ее парфюм, но и легкий, пьянящий аромат чего-то живого и теплого. Стремительным взглядом Лопухин пронесся по Рыбаковой-маме, стараясь запомнить ее всю. Рыбакова-мама посидела так, потом сказала:
— Ну что вы так серьезны? Все еще сердитесь? Ну что, вы сами не грешили в ее возрасте? Вы и сейчас еще грешите, так ведь?
После этого она наклонилась к Лопухину так близко, что пропала резкость, и лицо Рыбаковой-мамы расплылось. Она поднесла губы к его лицу так, что почти касалась его губ, и сказала неожиданно нежным голосом:
— Давайте грешить вместе!
И они стали любовниками. Правда, «любовниками» в понимании Петра, они не были. Сначала Тереза хотела устроить так, чтобы они встречались только по ее желанию, и потребовала, чтобы он отменил пару уроков. Отказ восприняла как личное оскорбление и три дня не звонила. Зато потом неожиданно пришла вечером и осталась до утра, пояснив, что муж уехал на рыбалку.
Рыбаков-муж был известным на весь Сокольск ревнивцем. Ходили слухи, будто некоторых особенно близких друзей красавицы Терезы по его приказу жестоко избили, а двоих он будто бы сам убил. Лопухин старался не думать об этом, наслаждаясь нечаянным счастьем.
В середине мая Тереза радостно сообщила, что муж отпускает ее летом к родителям. Родители Терезы — по фамилии Ращук — жили в селе неподалеку от белорусско-польской границы, и Рыбаков-муж ехать туда не хотел.
— С мамой я договорюсь, и мы с тобой неделю поживем у Ванды, — радостно объявила Тереза любовнику.
Счастье Лопухина было так велико, что он не задал ни одного вопроса и не имел ни малейшего понятия, куда его влекут, и о том, что двоюродная сестра и близкая подруга Терезы Ванда купила себе домик на берегу озера, в Польше.
— Так мы в Польшу поедем? — спросил Лопухин и, получив положительный ответ, поинтересовался, как быть с визами.
— А никак. Наплюй на все и верь только своей Терезе, — был ему ответ.
И все. И никаких пояснений и дополнений. Ну, честно говоря, он не очень и настаивал. Счастье все еще жило в нем, и было его так много, что в душе Петра Лопухина для забот уже не оставалось места.
Домик Ванды находился в таком месте, что за эти дни они никого не видели. Тереза разгуливала перед домом совершенно нагой, и Лопухин то и дело подбегал к ней, чтобы поцеловать и снова сказать о своей любви. Проведя с Терезой эти дни, он решил для себя точно, что потребует от нее развестись с мужем и выйти замуж за него, за Петра Лопухина. Иначе просто невозможно. Петр, преодолев внутреннее моральное сопротивление, даже сделал тайком несколько фотографий обнаженной
