Алексиада - Анна Комнина

Этот Роберт происходил из Нормандии, был человеком незнатного рода[120], властолюбивого характера и мерзкой души[121]. Он был доблестен, весьма ловко домогался богатства и могущества знатных людей, действовал упрямо и, несмотря ни на какие препятствия, преследовал свою цель. Он был большого роста – выше самых высоких людей, у него была розовая кожа, белокурые волосы, широкие плечи... глаза[122] – только что огонь не искрился из них. Его фигура отличалась изяществом там, где ей полагалось раздаваться вширь, и обладала хорошими пропорциями в узких местах. Этот муж, как я не раз слышала от многих людей, был идеального сложения с головы до пят. А его голос! Гомер говорил об Ахилле, что услышавшим его крик казалось, будто шумит целая толпа. Крик же этого мужа, как рассказывают, обращал в бегство многие тысячи. Будучи человеком такого положения, таких физических и душевных качеств, он, естественно, не терпел никакого порабощения и никому не подчинялся. Таково, говорят, свойство великих натур, если даже они происходят из низкого звания.

11. Таким был этот человек; не вынося над собой никакой власти, он вместе с несколькими всадниками (всего их {75} было пять конных и тридцать пеших) покинул Нормандию[123]. Выйдя за пределы отечества, он обосновался в нагорьях, пещерах и горах Лонгивардии[124], во главе разбойничьего отряда нападал на путников и захватывал коней, имущество и оружие. Начало его жизни ознаменовалось потоками крови и многочисленными убийствами.

Находясь в областях Лонгивардии, он привлек к себе внимание Вильгельма Маскавела[125], который в то время управлял большой частью прилегающих к Лонгивардии земель. Ежегодно получая оттуда большие доходы и содержа на них значительные военные силы, Маскавел был знаменитым военачальником. Разузнав о Роберте, о том, что тот собой представляет (я имею в виду его душевные и телесные качества), Маскавел необдуманно приблизил его к себе и обручил с ним одну из своих дочерей. Маскавел скрепил эту брачную связь, восхищаясь природными качествами и военной опытностью Роберта. Однако все вышло отнюдь не так хорошо, как он предполагал.

Маскавел отдал зятю в качестве приданого город и сделал ему в знак уважения ряд других подарков. Роберт же, вначале прикинувшись дружелюбным, затаил на него злобу, замыслил восстание и увеличил свои военные силы: конницу – в три раза, пешее войско – вдвое. С этого времени его дружелюбие стало постепенно исчезать, и мало-помалу обнажалось его злонравие.

Роберт постоянно стремился дать или получить повод к ссоре. Он непрерывно замышлял козни, из-за которых обычно возникали распри и войны. Так как названный Вильгельм Маскавел намного превосходил его богатством и силой, Роберт отказался от намерения вступить с ним в открытый бой и замыслил против него гнусный умысел. Он внешне выказывает дружелюбие и изображает раскаяние, в то же время тайно подготавливает против него страшный и коварный план, собираясь захватить города и стать обладателем владений Маскавела. Прежде всего Роберт просит его о мире и через послов предлагает лично встретиться для переговоров. Маскавел же, который более всего на свете любил свою дочь, радуется предложенному миру и назначает беседу на следующий день. Роберт извещает его о месте, где они должны встретиться для беседы и заключить договор.

В этом месте расположены были один против другого два холма, одинаково высоко поднимающиеся над долиной; между ними находилась болотистая местность, поросшая всевозможными деревьями и кустарником. Там-то и устроил хитрец Ро-{76}берт засаду. Он приказал четырем отважным вооруженным воинам внимательно смотреть во все стороны и немедля бежать к нему, когда они увидят, что он схватился с Вильгельмом. Закончив предварительные приготовления, злодей Роберт оставил тот холм, который он показал Маскавелу как удобный для переговоров, а себе облюбовал другой, куда и поднялся вместе с пятнадцатью конными воинами и примерно пятьюдесятью шестью пешими. Построив их там, Роберт поделился своим замыслом с наиболее храбрыми из воинов, а одному из них, чтобы иметь возможность быстро вооружиться, приказал принести оружие: щит, шлем и акинак. Четверым же, находящимся в засаде, Роберт настоятельно наказал, чтобы они, едва увидев, как он схватился с Маскавелом, быстро бежали к нему.

В условленный день Вильгельм отправился заключить договор на вершину холма, на то место, которое ему еще раньше показал Роберт. Увидев приближающегося Маскавела, Роберт верхом поспешил к нему навстречу, радушно приветствовал и принял весьма сердечно. Они оба остановились на склоне холма, немного ниже его вершины, беседуя о том, что им предстояло сделать. Этот хитрец Роберт тянул время, переходя в разговоре с одного предмета на другой, а затем сказал Вильгельму: «Зачем мы утомляем себя, оставаясь на конях? Сойдем, сядем на землю и спокойно поговорим обо всем необходимом». Наивный Маскавел послушался, не подозревая о хитрости и о той опасности, которой он подвергается. Увидев, что Роберт сошел с коня, он и сам сделал то же самое, оперся локтем о землю и вновь вступил в беседу. Роберт согласился впредь быть верным слугой Маскавела и назвал его своим благодетелем и господином. Воины Маскавела видели, как оба они сошли с коней и возобновили беседу. Некоторые из воинов, страдая от жары и недостатка пищи и питья (было лето, когда солнечные лучи прямо падали на голову, и жара стояла невыносимая), сошли с коней, привязали их к ветвям деревьев и улеглись на землю, отдыхая в тени коней и деревьев, другие же отправились домой.

Так они поступили. Но этот хитрец из хитрецов Роберт, который все подготовил заранее, внезапно набрасывается на Маскавела – его взор, прежде спокойный, стал гневным – и ударяет его своей смертоносной рукой. Роберт набросился на Маскавела, и Маскавел набросился на Роберта. Он поволок Маскавела, и тот поволок его, и оба они покатились вниз по склону. Увидев их, четверо сидящих в засаде воинов выскочили из болота, подбежали к Вильгельму, крепко связали его {77} и бросились к стоящим на другой вершине всадникам Роберта, а те уже и сами скакали к ним вниз по склону. Сзади их преследовали воины Вильгельма. Тем временем Роберт садится на коня, надевает шлем, хватает копье и угрожающе потрясает им; прикрывшись щитом и обернувшись, он ударяет копьем одного из воинов Вильгельма, который от удара сразу же испускает дух.

Роберт отразил натиск конницы своего тестя и не дал ей прийти на помощь (остальные, увидев, что сверху на них несутся всадники Роберта и им помогает сама местность, тотчас показали тыл). И вот, после того как Роберт отразил натиск конницы Маскавела, последнего как пленника препровождают в оковах в ту самую крепость, которую он отдал в приданое дочери, когда обручал ее с Робертом. Город получил тогда своего властителя заключенным под стражу, поэтому и стал соответственно именоваться Фрурием[126].

Нелишне рассказать и о жестокости Роберта. Захватив Маскавела, он в первую очередь лишил его всех зубов, требуя за каждый из них большую сумму денег и допрашивая, где эти деньги спрятаны. А так как Роберт, не переставая, вырывал зубы, пока все не выведал, Маскавел лишился как зубов, так и денег. Затем взор Роберта упал на глаза тестя; раздосадованный тем, что тот зрячий, он ослепил его[127].

12. И вот он стал властителем всех владений Маскавела. С каждым днем увеличивалось его могущество, росло властолюбие. Роберт присоединял к уже завоеванным городам новые города, а к имеющимся богатствам – новые богатства. В короткое время достиг он герцогской власти и был провозглашен герцогом всей Лонгивардии[128], что возбудило всеобщую зависть. Роберт же, будучи человеком трезвого ума, использовал против своих противников то лесть, то дары и таким образом успокоил волнение толпы и искусно унял зависть знати. Прибегая в некоторых случаях и к оружию, он захватил всю власть над Лонгивардией и соседними с ней землями. Роберт постоянно помышлял о расширении своего владычества и мечтал о ромейском троне. И вот, выставляя в качестве предлога, как я говорила, свое свойство с самодержцем Михаилом, он начал войну с ромеями. Я уже имела случай сказать[129], что император Михаил, не знаю с какой целью, обручил своего сына Константина с дочерью тирана (ей дали имя Елены)[130].

Вновь вспоминая этого юношу, я печалюсь душой, у меня мешаются мысли, и я прерываю рассказ о нем, который хочу приберечь для подходящего случая. Об одном только не могу я умолчать, если даже мои слова окажутся и не к месту: кра-{78}сой природы и, если можно так выразиться, великолепным творением божественных рук был этот юноша. Если кто-нибудь только видел его, то говорил, что он отпрыск золотого века, о котором рассказывается в эллинских мифах: такой поразительной красотой он обладал. По прошествии стольких лет, вспоминая Константина, я готова разразиться слезами. Однако сдерживаю и сохраняю их до более удобного случая, ибо не хочу, смешивая плач по усопшему с историческим повествованием[131], внести путаницу в свою историю.