i_166602c1f3223913 - Неизв.

подпоручик и орал:

– Чорт вас передери дери, старайтесь, чтобы было хорошо! Это должна быть

такая дорога, как аллея в Шенбруннском парке. Взводный, скажите там им, чтобы везли только самый чистый песок, и только мелкий.

Кадет вступил в беседу с подпоручиком. Швейк, с большим интересом

наблюдал за выравниванием дороги и затем сказал ближайшему солдату: – А ты очень акуратно работаешь. Чистая работа, словно в церкви, как

сказал бы старик Моравек, если бы он увидел, как ты тут орудуешь своей

линейкой. Потому что господин Моравек – каменщик, и его конек, это –чистая работа. А вы, собственно, какого полка, ребята?

– Эх, братец ты мой, – вздохнул солдат, – ведь то, что мы тут делаем, одно идиотство, и только. Вот только первая рота пройдет, и никто уже не

узнает краев, которые мы отделываем. А когда пойдут обозы или

артиллерия, лошади вытопчут весь мох. Ну, а нам приходится доставлять

его за час езды отсюда. От такой дурацкой работы мы измучились, как

собаки. Да мало ли мы уже делали работ кошке под хвост и продолжаем

делать, потому что наши инженеры – идиоты. Вот, например, вчера мы

строили для обоза мост через канаву, через которую всякий мог бы

перепрыгнуть. Обоз был длиннющий, повозок на четыреста, и вот он стоит и

не может перебраться через этот ручеек. Ну, послали туда нас. Я то сам

каретник, но если бы спросили меня, то я перекинул бы с одного берега на

другой три бревна, на них я положил бы доски, прибил бы их гвоздями и…

готово дело! Езжай на здоровье! Но наш подпоручик – инженер и составил

себе для этой штуки целый план. Перво наперво, он послал в деревню, где

мы стоим, за метром, а деревня то в полутора часах пути отсюда; потом он

точнейшим образом высчитал, какой длины должны быть бревна; потом

заставил нас обтесать их на четыре ребра; потом послал за толстыми

досками, которые привезли только к вечеру, и, наконец, заставил нас еще

сделать с обеих сторон перила. Словом, братец ты мой, мы провозились с

этим делом с одиннадцати часов утра до трех часов ночи, и весь обоз

стоял на месте, а ведь он вез хлеб! Ну, когда все закончили, он пустил

повозки на мост, и сразу же первая поломала перила. Потом, когда от

колеса перед мостом образовалась глубокая выбоина; нам пришлось кольями

подымать повозки на мост… Да, братец ты мой, так мы войны и не выиграли!

Ведь такой офицер – дурак дураком, а сказать этого я ему не могу, и из

дому ему этого тоже не напишут… А сам то ты откуда? Мы – рабочая команда

36 го полка, и сами называем себя «Обществом благоустройства дачной жизни».

– Так, так. Стало быть, у вас офицеры тоже с придурью, – участливо

отозвался Швейк. – Ну, а я из 91 го, и у нас они тоже идиоты. Мы –сбившийся с пути дозор и ищем свой полк. Но если ваш подпоручик такой

дурак, то наш кадет от него не много узнает. А как у вас кормят, друг?

Член «Общества благоустройства дачной жизни» безнадежно махнул линейкой, но в этот самый момент кадет Биглер позвал своих подчиненных и приказал

продолжать путь. Швейк еще раз обратился к своему собеседнику: – Ну, что ж, ребята, старайтесь, украшайте мостик то! Когда будете в

отставке, будете уметь украшать залы для балов в пользу ветеранов войны.

Кадет Биглер в самом деле узнал не более того, что сказал ему уже

саперный капитан. Русские остановились у Брод и укреплялись на своих

позициях, для того, повидимому, чтобы не допустить вторжения австрийских

войск в пределы России. А где находился маршевый батальон, подпоручик

понятия не имел.

Смеркалось. Все трое сильно устали, и потому кадет не возражал, когда

Швейк свернул в сторону от дороги к какому то домику, как оказалось, –домику лесничего. Старик лесничий принял ихочень ласково, и от него они

узнали, что двое суток тому назад: здесь проходило много войска. Русские

проходили тут четыре дня тому назад.

Жена лесничего поставила варить на ужин картофель и принесла молоко.

Увидя ее приготовления, Швейк вскипятил в большом котелке воду и ошпарил

принесенных им курочек и петушков.

При виде этих лакомств кадет Биглер с удовлетворением констатировал, что

у него опять появился аппетит, и Швейк, заметив его алчущие взоры, снова

выказал, какое у него доброе сердце.

– Я же говорил вам, господин кадет, что я вас не оставлю. Из кур я сварю

суп, а петушков зажарю. Хорошо, что мы не потеряли зря время на убийство

этих русских; зато мы можем теперь как раз вовремя поужинать.

Три куры и два петушка были без остатка съедены за ужином в домике

лесничего. Оставшихся кур Швейк заботливо завернул в запасные портянки и

убрал в свой вещевой мешок. Икая от сытости, он довольным голосом сказал: – Вот так! Теперь с ними ничего не сделается.

Утром они двинулись дальше, и в то время как провожавшая их жена

лесничего уверяла, что будет ежедневно молиться за них, она озабоченно

пересчитывала глазами своих курочек. Затем ее лицо прояснилось, и она

добавила:

– Я буду молиться за вас утром и вечером, храбрые воины. Все курочки у

меня целы!

На шоссе царило еще большее оживление, чем накануне. Войска проходили

многочисленными колоннами. Затем наша троица наткнулась на полевых

жандармов, которые ей сказали:

– Ваш батальон? Вчера еще он был в Смотине, но куда он отправился

дальше, мы не знаем.

Кадет спросил их, в каком направлении находится Смотан, и решил пойти

туда, чтобы таким образом скорее всего узнать, где им искать свою часть.

Солдаты стали появляться теперь и на полях. Видно было, как телефонисты

протягивают провода, перебегая с длинными шестами от дерева к дереву, и

Швейк, вспоминая Ходынского, жалостливо сказал: – Он мог бы тоже лакомиться курятинкой, а вместо того бедняга должен

бегать, словно собирает гусениц.

Вскоре их обогнал скакавший во весь карьер конный ординарец; он держался

того же направления, что и они, и потому Швейк крикнул ему вдогонку: – Эй, товарищ, поклонись от нас 91 му полку и скажи, что мы уже близко!

Ординарец придержал коня.

– Я в самом деле еду в 91 й, – отозвался он. – Он стоит в деревне Врбяны

и пойдет оттуда в Пионтек. Отсюда это будет с час ходьбы; вы можете идти

прямо туда и дожидаться там.

Вот каким образом случилось, что кадет Биглер в шесть часов вечера, вытянувшись во фронт, докладывал капитану Сагнеру о своем прибытии в

батальон, приготовив на случай, если бы капитан стал разносить его, соответствующие объяснения. Но капитан Сагнер, которому поручик Лукаш

уже передал, полкуры из принесенных Швейком трех штук и рассказал всю

историю их скитании, только снисходительно похлопал Биглера по плечу.

– Хорошо, очень хорошо вы это провели, кадет! Мы получили из штаба

бригады такие сумбурные приказания, что всякий нормальный человек сошел

бы с ума.

Когда Швейк снова появился среди своих товарищей, вольноопределяющийся

Марек встретил его восклицанием:

– Могилы разверзаются, мертвые восстают из них, и близится день

страшного суда! Швейк, бродяга, неужели ты опять с нами?

– Надеюсь, что у тебя не туман перед глазами, который мешает тебе видеть

меня, – ответил растроганный Швейк. – Постой, я тебя угощу курятинкой, потому что мы заблудились, так как у кадета была неправильная карта.

Курица то немного жестковата.

А когда явился Балоун и с такой мольбой и жадностью взглянул на Марека, обгладывавшего косточку, что даже слюни потекли, Швейк, снова открыл

вещевой мешок и развернул портянки.

– На, дружище, поешь, я тебе тоже припас кусочек, курочки, – сказал он.

– Я день и ночь думал о вас, ребята. Ну, а что у вас новенького?

– Мы околачивались повсюду, – ответил вольноопределяющийся, обгладывая

вторую косточку. – Мы побывали и тут, и там, словно должны были опутать

колючей проволокой весь земной шар. А знаешь, Швейк, – как то особенно

серьезно добавил он, – за твою курочку я напишу в истории полка

длиннейшую реляцию о тебе. Марек вытащил из кармана пачку бумаг и начал

декламировать:

– Если ты, читатель, прочтешь в описании боя – будь то даже упомянуто

лишь между прочим, в виде небольшого эпизода! – о «последнем из прислуги

при орудии», то склони скорбно главу свою, запечатлей его имя в своей

памяти и вспоминай его с благоговением. Ибо понятие «последний при

орудии» включает в себе столько душевной силы, столько нервного подъема, столько нечеловеческой выдержки, что всякая попытка подвести эти

качества под ту или иную номенклатуру добродетелей и охарактеризовать

этот подвиг какой нибудь ходячей хвалебной фразой только умалила бы их

истинное величие. Попробуем поближе вникнуть в это положение. Неприятелю

удалось нащупать нашу батарею, и вот через несколько минут он уже