История с собаками - Андрей Гуляшки

– Ну, что? – покачал он головой и мрачно ухмыльнулся. – Не послушались вы меня. Слыхал, что сняли бывшую мою корчму.

– А почему бы нет? – отвечаю. – Думаете, здесь мне будет лучше?

Он не ответил. Молча допил стоявшую перед ним рюмку и собрался уходить. Перед тем, как подать мне руку, сообщил:

– В подвале там у меня скопилось кое-какое старье. Пришлю как-нибудь грузовик, забрать, чтобы не мешало.

– Когда вам будет угодно! – засмеялся я.

Я был счастлив, что все так прекрасно устраивается.

На обед занес я рабочим бутылку виноградной водки, поболтал с ними о том, о сем, рассказал им о буйволах, а потом пошел по тропинке, чтобы собственными глазами увидеть болото, убедиться, чего оно стоит. Не успел я и до кустов добраться, как меня догнал один из рабочих, тот, что был постарше.

– Раз уж вы решились прогуляться по этим местам, – сказал он мне, – хочу предупредить вас – будьте поосторожней. В сторону от тропинки – ни на шаг.

– Не бойтесь, – отвечал я. – Человек я бывалый.

– Так-то оно так, но будьте начеку. Ведь это болото на другие не похоже, ежели не каждый день – то уж через день оно точно меняется. Сегодня ты здесь посуху ступал, а наутро глянь – трясина!

– Ну, ладно! – махнул я рукой. – И что, глубока эта трясина?

– Некоторые места даже водой не покрыты, товарищ! Доверху тина.

– Подумаешь, перемажусь маленько! – улыбнулся я и махнул рукой.

– Вы только не забывайте, товарищ, что по влажному ступать нельзя. Кое-где трясина глубиной до двух метров! Вот что вы имейте в виду!

– А как же! – сказал ему я. – Непременно буду иметь в виду!

Он вернулся, досадуя, наверное, в душе на самого себя за то, что не навязался мне в провожатые, а я пошел себе дальше, и на душе у меня было весело.

Вначале тропинка круто спускалась под уклон, но потом еще несколько шагов – и вот я лицом к лицу с таинственной местностью. Передо мной поднималась плотная стена кустов, частью мне до пояса, частью – по плечи. Змеей бежала дальше тропинка. За этим препятствием моему взору открылось ровное серо-зеленое поле, над которым висело дрожащее облако испарений и торчали одинокие тополя и плакучие ивы. Кое-где болото было зеленым, кое-где – черным, но имелись и участки, выглядевшие совершенно серыми. Однако самое большое впечатление при этой первой встрече произвели на меня безлюдье, зной и ужасающая тишина. Так и лезло в голову, что попал я в иной мир, на чужую планету.

Тропинки – в том смысле, как может представить себе ее человек, услышавший это слово, – не было, а просто в травке, передо мной расстилавшейся, имелось что-то вроде просеки, туннеля, образованного травой пониже. По этой-то просеке я и отправился и всего шагов через двадцать добрался до первого бочажка. Громадная лужа метров десяти в диаметре до краев была полна черной блестящей тины. Под жаркими лучами солнца лужа испускала тяжелые запахи аммиака и серы с едва заметным перевесом в пользу последней. Какой же глубины эта трясина? Полметра? Метр? Смотрел я в бочажок, а по спине мурашки пробегали: а что, если дно находится в двух-трех метрах от поверхности?

В такой глубокой трясине и буйвол потонет, не то что человек!

В самом центре лужи появился мутный пузырь величиной с человеческую голову, пару мгновений оставался неподвижным, а потом лопнул. Мне показалось, что сильнее запахло серой.

Я отправился дальше и скоро увидел с правой от себя стороны другой бочажок, по размерам почти такой же, как первый, но покрытый корой засохшей тины. Кора растрескалась, и через трещины видна была жирная и черная, как смола, грязь. Шагах в десяти от этого места тянулся к нему пирамидальный тополь. Осторожно к нему подобравшись, я выломал себе ветку, обстругал слегка ножом, а потом склонился к бочажку и ковырнул в одной из трещин. Ветка – а длины в ней было не меньше полутора метров – погрузилась в трясину как в масло, но дна не достала.

Будучи человеком храбрым, но не романтиком, и обладая привычкой трезво смотреть на вещи, я мысленно присвистнул: «Нагадай-ка мне, цыганка, чтоб не поскользнуться как-нибудь на такой-то корочке!»

Тропинка привела меня в центр болота, и там я наконец-то увидел воду. Это было озерцо метров в двадцать длиной и примерно вполовину широкое. Вокруг него рос камыш, что позволяло предположить – вода здесь не пересыхает, а превращает почву в зловонную и коварную топь.

Занимала эта местность в целом чуть меньше гектара. Вся она была усеяна бочагами, так что стоило упустить ориентир – едва заметную тропинку, связывавшую левую оконечность болота с правой, – риск утонуть самым что ни есть мучительным и жалким образом, то есть в трясине, становился реальным. Мне подумалось: «А что говорить о туманной погоде, или когда пойдет снег и скроет тропинку, и станет невозможно различить, где топь, а где озеро?»

Я заспешил обратно. Люди будут беспокоиться обо мне, разве имею я право держать их в неведении ради своих гидрографических интересов?

И еще – раз я не могу разводить здесь буйволов, за каким чертом мне это болото?

Через неделю я переехал, прибыли и мои овчарки. Ночи все еще стояли теплые, что позволяло мне выносить раскладушку наружу и спать под открытым небом.

Иногда ночь проходила спокойно, а порой случалось нечто, гнавшее от меня сон до самого рассвета. В такие ночи творилось что-то необычайное: то раздадутся с болота голоса птиц, которых мне с роду слыхать не приходилось, то наступала неописуемая тишина: жабы – и те словно немели! И вдруг: аааа! – такой вопль разрывал ночь, что даже я, кого трудно заставить вздрогнуть, вскакивал и цепенел от ужаса, как какая-нибудь девчонка.

Даже поведение моих псов доказывало, что на болоте происходит что-то необычайное. Вели они себя неспокойно, подозрительно принюхивались к воздуху, бродили вокруг дома, тихонько рыча. По прошествии же пары недель нервы у них начали сдавать. Они ни с того, ни с сего бросались к болоту и там лаяли то глухо и сдержанно, то яростно. Что они утонут, я не боялся – инстинкт у них был безошибочный. Хоть в шахматном порядке располагай бочаги, они-то вернулись бы с сухими лапами и чистой шкурой.

А иногда «необычайное» подкрадывалось со стороны шоссе. Среди ночи вдруг просигналит автомобиль: ту-ту-у! – и тишина. Собаки вскакивают, нюхают воздух, лают. В другой раз послышится слабый-слабый свист, да вдруг оборвется, словно ножом отрезанный. Собаки вскакивают, словно взбесившись, бросаются неизвестно куда, и нет их минут 5-10, а то и полчаса, я уж ставлю на них крест, а они возвращаются веселые, с довольными мордами. За кем они гонялись и почему вид у них бывал такой глуповато-довольный, будто кто-то их чесал за ушами?

Это были злые, недоверчивые псы, ни за что на свете они и на шаг не подпускали к себе посторонних. Рычали даже на старого Драгнева, бывшего хозяина моего дома. Так-то они его терпели, но стоило ему подступиться к ним меньше, чем на два метра, как псы принимались скалиться, в глазах у них начинали плясать зловещие огоньки, а в глотках – перекатываться бешенство.

Теперь я вкратце расскажу, как нашел своих друзей и телохранителей мертвыми. Вечером 20 октября пошел дождь – не сильный, но и не слабый. Стало прохладно. Я вышел наружу за дровами для очага, и мне сразу же бросилось в глаза отсутствие собак. Обычно они лежали у дверей, там, где стреха выдается вперед козырьком, оберегая их от влаги. Кликнул я их по имени обошел вокруг дома – безрезультатно. Шел дождь, но я его не замечал. Дурное предчувствие сжало сердце словно половина мира опустела и замерла. Никаких дров в дом я не отнес, решил огня не разводить Часов около десяти заскулила во дворе собака. Это заставило меня вскочить и сломя голову броситься к двери. Перед каменными ступенями с виноватым видом обескураженный стоял Гектор. Позвал я его внутрь – он отказался. Из них двоих Гектор был поласковее – стоило мне раньше пригласить его в дом, как он подскакивал от удовольствия и снарядом влетал в дверь. А сейчас пес остался снаружи с поджатым хвостом, грустный и – как бы это сказать? – безутешно виноватый. Вынес я ему поесть и оставил в одиночестве переживать свою собачью муку.

Дождь не прекратился и на завтра, а к полудню опустился туман, который не рассеялся до следующего утра. Над болотом он был особенно густ, место это походило на какой-нибудь сказочный заколдованный остров.

С работы я вернулся часам к шести, уже темнело. Дождь перестал, но тяжелые свинцовые облака словно бы еще ниже нависли над равниной. По сравнению с утром туман немного рассеялся, только болото не менялось – оно казалось отдельным миром, маленьким и загадочным, укрытым непрозрачным белым колпаком. Гектор махнул мне хвостом, но радостным, как прежде, не выглядел. Наверное, тосковал о своем товарище. Почесал я его за ушами, но ласка его почти совсем не тронула – он не улыбнулся по-собачьи, не подал мне лапу, не припал к земле, как обычно Сделал он нечто, чего прежде никогда не делал: выскользнул из моих рук и бросился по тропинке, что вела на болото. Рысью он пробежал всего метров десять, остановился, припал на задние лапы и повернул ко мне голову. Какую мольбу, какой пламенный призыв следовать за ним прочитал я во вспыхнувших собачьих глазах!