Зажги меня (сборник) - Тахира Мафи

На мгновение Уорнер прикусывает нижнюю губу. Шлепает ладонью по коленям.

– Надо же! Как быстро ты перебежала на его сторону.

– Он был совершенно невиновен, – говорю я. – Он не заслуживал смерти. Не за подобный проступок, во всяком случае. Не за такое.

– Симус Флетчер, – спокойно произносит Уорнер, смотря на собственные ладони, – был пьяницей и полным негодяем, который постоянно избивал свою жену и детей. Он не кормил их неделями. Еду они получали дважды в месяц. Однажды он ударил кулаком в лицо свою девятилетнюю дочь, выбив ей при этом два передних зуба и сломав челюсть. Он избил свою беременную жену так, что у той случился выкидыш. У него есть еще двое детей. Мальчик семи лет и пятилетняя девочка. Он им переломал руки. Обоим.

Я начисто забываю про еду.

– Я очень внимательно слежу за нашими гражданами, – признается Уорнер. – Мне важно знать, кто они такие, как они живут, чем дышат, на что надеются. – Он неопределенно пожимает плечами. – В принципе, мне, наверное, должно было бы наплевать на них всех. Но это не так.

Мне кажется, теперь я уже никогда больше не раскрою рот.

– Я никогда не убеждал никого в том, что живу согласно каким-то особым принципам, – говорит мне Уорнер. – Никогда не считал, что я всегда прав или что я такой хороший и справедливый. И тем более никогда не оправдывал свои поступки. Простая истина заключается в том, что мне все равно, как обо мне подумают. Мне приходилось совершать страшные поступки в моей жизни, любовь моя, но я не ищу у тебя ни прощения, ни оправдания. Потому что я не могу позволить себе такой роскоши, как философствовать относительно всевозможных сомнений, в то время как мне приходится действовать согласно основным инстинктам каждый день.

Он встречается со мной взглядом.

– Можешь осуждать меня, как тебе захочется, – говорит он и тут же добавляет: – Но только я не выношу людей, которые избивают своих жен и детей. Таких терпеть я не собираюсь. – Дыхание у него становится тяжелым. – Симус Флетчер попросту убивал свою собственную семью. Ты можешь называть это, как тебе заблагорассудится, но я ничуточки не сожалею о том, что убил человека, который вминал лицо своей супруги в стенку. Я не буду жалеть о том, что уничтожил гада, который ударил кулаком со всей силы в лицо маленькую девочку. Мне ничуть не жаль его, и извиняться за свои действия я не буду. Потому что ребенку лучше оставаться вовсе без отца, а женщине без мужа, чем иметь вот такого. – Я вижу, как он нервно сглатывает. – В этом я уверен.

– Прости, Уорнер. Я…

Он поднимает руку, останавливая меня. Потом успокаивается сам, устремляя взгляд на тарелки с нетронутой едой.

– Я уже говорил это раньше, любовь моя, и мне жаль, что приходится повторять снова, но ты не понимаешь, какой выбор мне зачастую приходится делать. Ты не знаешь, что я видел и что мне приходится наблюдать буквально каждый день. – Он колеблется секунду, потом продолжает: – И мне бы не хотелось, чтобы ты об этом узнала. И даже не старайся понять, почему я поступаю так или иначе, – говорит он наконец, глядя мне в глаза. – Потому что если ты начнешь делать это, могу заверить, что тебе придется столкнуться с глубоким разочарованием. А если ты будешь продолжать строить догадки относительно моего характера, могу посоветовать одно: сделай одно верное предположение, что всякий раз тебе предстоит ошибаться.

Он поднимается с присущей ему элегантностью и изяществом движений, и от неожиданности я вздрагиваю. Уорнер приглаживает ладонью брюки и снова закатывает рукава рубашки.

– Я передвинул комод с твоей одеждой в свою гардеробную, – говорит он. – Там найдутся кое-какие вещи, в которые ты сможешь переодеться, если захочешь. Кровать и ванная тоже полностью твои. А у меня много неотложной работы, – добавляет он. – Так что сегодня я буду спать у себя в кабинете. – С этими словами он открывает смежную дверь, ведущую в его личный кабинет, и запирается в нем изнутри.

Глава 8

Еда совсем остыла.

Я уныло нанизываю на вилку кусочки картофеля, но все же заставляю себя поесть, хотя аппетит у меня пропал окончательно. Я не могу не думать о том, уж не слишком ли я настойчиво допрашивала сегодня Уорнера.

Мне казалось, что на сегодня откровений было более чем достаточно, но я оказалась не права. Мне интересно, сколько же еще всего осталось и сколько придется узнать о нем нового в самые ближайшие дни. Или месяцы.

От этого мне даже становится страшно.

Потому что чем больше я узнаю о нем, тем меньше у меня остается отговорок, чтобы окончательно оттолкнуть его от себя. Он словно разворачивается передо мной и становится совершенно иной личностью. Он пугает меня, причем так, как я не могла бы раньше даже предположить.

Я думаю, что в любом случае сейчас еще не время.

И не место. Потому что еще так много остается непонятного. О если бы мои эмоции могли понять, насколько важно точно определить нужное время…

Я не могла даже подумать о том, что Уорнер не понимает, насколько я ненавижу его. Наверное, только теперь мне стало вполне очевидно, каким он сам себя тогда представлял: не считая свои поступки преступлениями или даже действиями, заслуживающими осуждения. Возможно, он счел, что я оценю его по достоинству и начну сомневаться в том, какой же он все-таки на самом деле. Или еще проще: может быть, он надеялся на то, что я смогу понять его так же просто, как он смог разгадать меня.

Но у меня это не получилось. И ничего из этого не вышло. И теперь я думаю о том, насколько, возможно, я разочаровала его.

Почему же он вообще был мне не безразличен?

Я медленно поднимаюсь на ноги, тяжело вздыхая и ненавидя себя за постоянные сомнения и колебания. Конечно, я не могу отрицать, что внешне он всегда казался мне весьма привлекательным молодым человеком, но все же, что касается его характера и личности в целом, мне трудно сделать какие-либо окончательные выводы. Мне очень непросто так резко переключиться и изменить свое мнение. Также трудно воспринимать его иначе как монстра, привыкшего манипулировать окружающими его людьми.

Мне требуется некоторое время для того, чтобы я начала считать Уорнера нормальной личностью.

Но я уже устала думать, размышлять и анализировать. Вот прямо сейчас мне больше всего хочется принять душ.

Я тащусь в направлении открытой двери в ванную, но тут вспоминаю, что сказал Уорнер насчет моей одежды. Он перенес мой комод в свою гардеробную. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти еще одну дверь, но не нахожу ничего похожего, кроме запертого входа в его личный кабинет. Меня так и подмывает постучаться и спросить его про гардеробную напрямую, но я мгновенно меняю свое решение. Вместо этого я начинаю более пристально рассматривать стены, одновременно раздумывая о том, что раз уж Уорнер не дал мне подобных инструкций, значит, найти вход не так сложно. И тут я вижу ее.

Это кнопка.

Она встроена в стену, и если ее специально не искать, никогда и не заметишь, что она вообще существует.

Я решительно нажимаю на кнопку.

В стене, оказывается, имеется панель, которая в тот же миг плавно отодвигается в сторону. Я переступаю порог, и потайная комната в ту же секунду озаряется светом без моей помощи.

И эта гардеробная, оказывается, даже больше, чем сама спальная.

Стены и потолок тут выложены белым камнем, который так и сверкает в свете нескольких флуоресцентных ламп. Пол покрыт толстыми коврами с восточными орнаментами. В самом центре комнаты стоит небольшой замшевый диванчик или софа бледно-зеленого цвета, правда, он немного странноватый. И я понимаю почему – у него отсутствует спинка. Скорее, это оттоманка, только очень уж большая по размерам. Но самое странное не это. Удивило меня совсем другое – тут нет ни единого зеркала. Я поворачиваюсь во все стороны, пытаясь обнаружить такой незаменимый в гардеробной предмет. При этом я так занята этим, что даже не обращаю внимания на находящуюся здесь одежду.

Одежда…

Она тут повсюду. Она выставлена напоказ, как будто это не просто предметы обихода, а самые настоящие произведения искусства, мировые шедевры. В стены вмонтированы деревянные витрины из темного полированного дерева, тут же выстроены в ряды многочисленные полки для обуви. В шкафчиках на вешалках демонстрируется самая разнообразная одежда, но не спонтанно, а согласно категориям, к которым относится тот или другой экспонат этой непостижимой выставки.

И каждая вещь расположена в соответствии со своим цветом и оттенком.

Оказывается, у Уорнера такое количество всевозможных пальто, курток, брюк и обуви, какое, наверное, я вообще никогда в жизни не видела. Здесь множество галстуков, бабочек, поясов, шарфов, перчаток, запонок. Все предметы отменного качества. Это дорогие ткани сочных тонов, струящийся шелк соседствует с накрахмаленным ситцем, мягкая шерсть – с безупречным кашемиром. Вечерние туфли, лакированные сапоги, отполированные и начищенные до совершенства. Вот бушлат темно-оранжевого, жженого оттенка, а тут висит темно-синий изысканный тренч. Зимнее пальто сливового цвета с уникальными деревянными продолговатыми пуговицами… Я набираюсь храбрости и осторожно пробегаю пальцами по некоторым тканям. Интересно, что из этого он носил, а к чему, возможно, даже еще и не притрагивался…