Операция “Зомби” - Сергей Самаров

– Обыкновенный. Исследовательский, – вдруг недовольно ответил за Андрея третий пассажир.

С более близкого расстояния дома и окрестности уже не казались такими идиллическими, как издалека. Стены обветшали, дорожки не выровнены. И нежилой вид из-за отсутствия людей. Это сразу вызвало непонятное беспокойство.

– Гостиница – дальний от дороги корпус, – показал Андрей. – Звездочек наша гостиница не имеет, но за неимением гербовой, как говорится...

– Я привык к командировочной жизни, – неожиданно для самого себя ответил Легкоступов.

Раньше он оставил бы фразу попутчика без комментария. Сейчас старался расположить его к себе. В этом главное – не перейти грань.

4

– Ангел, проснись, рожа твоя неумытая... Я не собираюсь тебя с ложечки кормить.

Вот же надоеда!

П-получ-чи!

Не открывая глаз, я попытался отмахнуться ногой от неведомого злобного кормильца. Очень не люблю в людях ничем не обоснованную жестокость. Особенно когда это жестокость по отношению ко мне. К сожалению, знаменитый «мобилизующий момент», который так покорил недавно сначала офицеров ФСБ, потом полковника Мочилова и который, несомненно, прежде всего интересует моих нынешних похитителей, не наступил, а без пресловутого «мобилизующего момента» я не умею видеть с закрытыми глазами. К сожалению, я не умею видеть так и при наступлении «мобилизующего момента», но этого никто, кроме меня, не знает. Короче говоря, нога моя благополучно угодила в пустоту. Но вот даже в сонном состоянии и с закрытыми глазами я отлично помню все навыки рукопашного боя. Если в этой ситуации нога угодила в пустоту, значит, противник мой сдвинулся. А сдвинуться он мог только в одну сторону. Желание уничтожить или хотя бы изуродовать еще пару противников у меня не прошло. С этим я уснул, с этим и проснулся. И потому, лежа и вслепую, нанес дополнительный удар второй ногой.

Но опять угодил в то же самое место, как в необъятную Вселенную. А нацеливать удар туда, естественно, бессмысленно, хотя всему, что касается Вселенной, меня никогда не обучали.

Промазал!

Это может значить только одно – мне приснилось, что меня будят эти сволочи, что стреляют шприцами со снотворным. Переплетение сна с действительностью не может до добра довести. Однажды в поезде, на верхней полке купе, мне приснилась отчаянная схватка. И я во сне пробил ногой насквозь стену. Какой-то странный тип решился в момент, когда я сплю, устроить променад по коридору вагона, и ему моя сонная нога едва-едва не своротила в сторону нос. Пришлось потом долго объясняться с нарядом линейной милиции, который незамедлительно вызвала перепуганная проводница. Объясниться было трудно, потому что я был трезв, а трезвые обычно не хулиганят с такими последствиями. Только когда они внимательно рассмотрели мои документы и когда я вкратце объяснил им, что кошмары часто преследуют инвалида-капитана, а когда он начнет нервничать вследствие этих кошмаров, то становится неуправляемым и может натворить бед собеседникам, они, для понимания ситуации глянув еще раз на проломленную стену, благополучно удалились, объяснив проводнице, что, поскольку жертв моего буйства обнаружено не было, дело против меня возбудить невозможно. А порча собственности железной дороги легко списывается на несчастный случай, отягощенный «афганским синдромом». Естественно, кроме «афганского синдрома», я не рассказал ментам ни об одном другом синдроме. Их же в действительности было множество.

– Вставай, пролежни скоро на боку затемнеют... И обед придется собакам отдавать... Все уже давно остыло.

Я отчаянно и без всякой надежды на успех еще раз, словно пьяный, отмахнулся ногой. И уже только после этого открыл усталый после двойной слоновьей дозы снотворного левый глаз. Специально один, чтобы это выглядело ехиднее. Потом и правый открыл.

Нате вам, получите скандал!

– Привет!

Чему же тут удивляться, что я промахиваюсь, когда будит меня Виталька Пулатов. Он заранее знает, куда я ударю, и легко смещается в сторону, словно сам бьет, – школу мы проходили одну и думаем в экстремальных ситуациях одинаково. Даже в тех экстремальных, когда еще наполовину спим.

А улыбается-то, как маска классического негодяя в японском театре!

– Рад тебя видеть живым и в хорошей форме.

– Привет. Относительно живого я могу со скрипом согласиться, а вот что касается формы, ты совершенно в этом не прав. После снотворного я второй день себя чувствую, как намертво иссушенная трава в данной местности. Видел, наверное, такую, когда подъезжал?

– Видели те, кто меня привозил. И в таком случае я жду от тебя дружеского сочувствия. Мне снотворное всадили дважды, чтобы спокойнее и без дополнительных жертв добраться до этой камеры.

– Сволота... Мне тоже две порции досталось. Оторвать бы им кое-что, чтобы других таких не плодили...

Я сел и помотал отчаянно, до одури, головой. Так собаки после купания брызги стряхивают. Попытался и я стряхнуть естественную вялость и сонливость. Но настроение при виде Виталия улучшилось. Я знал, что он окажется здесь, но не был уверен, что нам предоставят возможность встретиться. По крайней мере, встретиться сразу.

– Эти олухи не понимают, что каждого из нас по отдельности они еще смогут удержать. А двое для них – слишком много.

– Это точно... – Внешне Виталий сделал рукой просто жест, якобы подтверждающий мои слова и собственную категоричную решимость постоять за свою свободу.

И только я один понял, что он предупредил меня – комната, вероятно, прослушивается и находится, возможно, даже под видеонаблюдением. Я ответил согласным жестом, который для посторонних мог означать только мою ярость и желание влепить с хрястом кому-то между глаз. Хотя о возможности подслушивания и подглядывания догадался и без подсказки. Я бы просто удивился, если бы такого не обнаружил.

– Думаешь, это ФСБ? – продолжая разыгрывать спектакль, спросил я с ожесточением.

– Сомневаюсь. ФСБ целый месяц в открытую таскалась за мной. Потом, козлы, отстали.

– Меня вообще вели достаточно плотно. Заставляли делать то, что я мог бы и без них сделать. И тоже отстали. Даже обидно. Я уже готовился им преподнести парочку сюрпризов. Чтобы на всю жизнь отучились соваться в наше дело. И чтобы помнили, что на каждую их провокацию найдется соответствующий кулак...

– Тогда кто это? – Виталий почесал затылок так усердно и с таким звуком, что я начал всерьез опасаться за целостность его волосяного покрова. И, естественно, предположил наличие голодных блох в местных постелях. Хотя, что касается блох, Пулат относится к ним привычно. Это после месячного проживания в африканских бунгало – мы некогда вместе с ним прошли такое испытание. Тяжелое, надо сказать, испытание! После него три дня непрерывного интенсивного боя, когда нет времени почесаться, показались спасением.

– Где хоть мы? Место? Не знаешь?

– Понятия не имею.

– Не за границей, надеюсь?

– Разве что где-то в Китае или в Монголии. Или, на худой конец, в Казахстане. Судя по окрестному пейзажу. Меня уже проснувшегося сюда привозили. Я посмотрел. Да ты за стол садись. Обед остыл. При такой жаре испортится.

– Аппетита нет. Может, это уголовники по нашим личностям соскучились?

– Уголовники собственных самолетов пока, к счастью, не имеют. Хотя, может, и имеют, мы не все еще знаем о нашей действительности. В нашей стране, сам понимаешь, вполне возможно, что скоро уголовник президентом станет. И сами же, по стаканчику приняв, пойдем за него голосовать. Вежливо и доходчиво объяснят, что это необходимо, и пойдем. Да еще с большим желанием... Пулат от снотворного отошел. Быстро говорит, я с трудом успеваю мыслями за его речью. Впрочем, он всегда и во всем такой торопыга. Не любит, когда между мыслью и действием существует промежуток времени. Иногда это спасает, иногда ставит в странное положение, но часто, когда сам к такому не расположен, и утомляет.

Я лениво прислонился затылком к стене. Голова все еще кружилась, а настроение было сродни черному похмельному.

– Уголовники сейчас слились с мафией. И все это один мир. А мафия самолеты имеет, как и заводы, и банки... Покажи-ка мне нормального человека, который контрольный пакет акций банка держит! Даже самого захудалого...

– Значит, ты думаешь, что это такая крутая мафия? – За стол я все же не сел, но протянул руку и налил себе стакан теплого сока. После снотворного всегда сильно хочется пить. После принятой моим организмом дозы – особенно. – Тем хуже для них. Когда есть что терять, это терять бывает, как правило, обидно. Постараюсь их в достаточной степени расстроить.

Виталий прогулялся от одной стены до другой – три шага – и обратно. Не прогулялся, а пролетел со скоростью олимпийского спринтера-чемпиона. И вздохнул тяжело, словно утомился после этой прогулки.

– Я пока ничего не думаю. Я прикидываю варианты. А мафия, как говорится в хорошей комедии, вездесуща, она постоянно вокруг нас. И в правительстве, и в Думе. Все верхи – сплошная мафия и нескончаемая комедия. Простому человеку, как нам с тобой, туда не пробраться. Была у нас в стране коммунистическая мафия, долго мы ее терпели, на смену ей пришла демократическая мафия. А сейчас те и другие с уголовной слились и опять на нашей шее поездить думают.