Солнце красно поутру... - Леонид Фомин

Но тут разговор наш прервал неожиданно вернувшийся с рыбалки Байрам Гасанов. Всклокоченный и возбужденный, прямо с порога темпераментно загремел:

— Ты посмотри, ты посмотри, что дэлает, собака! Опять оборвала! И все та же, на том самом мэсте, где ручей впадает! Только бросил — она цап! — брюхо желтое показала — и нэт блэсны! — Байрам потряс перед глазами Терехова спиннинговым удилищем с болтавшимся концом лески. — Послэдняя блэсна!

— Подожди, Байрам, — сказал Терехов. — Блесну сделаешь новую и «собаку» вытащишь. Присядь, раз зашел, объясни товарищу, что тебя сюда, на Север, загнало?

Байрам непонимающе посмотрел на меня своими черными, без зрачков глазами.

— Как загнало? Сам приехал. А что такое?

— Да ничего, просто выясняем, что нас здесь удерживает.

— Ва, интэрэсный разговор! Может, смущает, что я азэрбайджанец, а здесь? Так тут, по-моему, одна Акулина мэстная. Кравченко — с Полтавы, Султанбэков — из Татарии. Со всэй страны здэсь люди, дорогой. А за чем приехал? Ва, нэ за щуками же! Хотя можно только и за ними. Вот они здэсь какие! — Байрам с извечной рыбацкой щедростью показал на всю длину двухколенного удилища да еще и прибавил четверть. Подумал, покрутил ус. — Нэт, нэ за щуками, — повторил он уже серьезно. — Все, дорогой, просто: я — нэфтяник, и куда мне, как нэ к нэфти? Узнал: большая нэфть на Севере, значит, горячая работа, хороший заработок — взял да и махнул. А что, плохо, что ли?

Байрам вытащил из-под кровати кусок толстого кабеля, развернул мощными пальцами свинцовую оболочку, закатал в ней большой крючок и привязал к леске. Это и называлось у Байрама блесной.

Когда он ушел, Терехов сказал:

— Действительно, взял да и махнул. Когда приехал этакий джигит в папахе, я, признаться, тоже засомневался: приживется ли? И трудно приживался. Страдал от комарья, от мошек так, что весь опухал. Видно, от недостатка кислорода одышка одолевала. Придет с работы — и на боковую до новой смены. Да и кухня наша поначалу не по вкусу пришлась. Плохо ел, все посылки ждал… Но парень оказался волевой, пересилил, переломил себя. Уже к осени вошел в колею, работал наравне со всеми, если не лучше, не дотошнее. Чутьем до всего доходил. Ну, а сейчас замены ему нет. Общительный, необидчивый — любят его ребята. В общем, легко с ним работать…

— А вы сами-то как осели? Инженер, а на рабочем месте.

Терехов опять задумался, отпил из кружки компоту.

— Тут надо по порядку. И мне не сладко было, тоже чуть деру не дал в первую зиму. И скажу честно: удержали только договор да те подъемные, какие получил. Я ведь после демобилизации не один сюда приехал, таких, как я, целая рота. А как-то подсчитал — осталось шестеро. Трудно было во всем, хоть и не южанин, — и сама работа, и морозы зимой, и мошкара летом. А главное — оторванность. Тундра, болота, бездорожье. Но как-то обкатался, привык, друзей завел.

На другой год веселее дело пошло, Валюху присмотрел… Тоже приезжая, на стройке дороги работала. А как поженились да получили комнатенку, вроде бы и дом здесь образовался. И уж никуда больше бежать не захотелось. Ну, а дальше — переезды, все новые месторождения, что-то заманчивое, неизведанное впереди, хочется начатую скважину до конца довести. Потом Сережка родился, тундра — это уж его родина, сам поступил учиться, и закрутило, завертело — не до скуки. Втянулся, одним словом. Да так втянулся, что и не понимаю другой жизни. Может быть, потому, что и не знал другой.

Вот, говорил уже, каждый год на юг с семьей ездим. Так ведь и там, у моря, у фруктов, у благодати-то санаторской, больше месяца выдержать не могу. Неделю, другую — и потянуло обратно…

А насчет того, что инженер и на рабочем месте, так это сейчас не ново. Много специалистов на буровых работает. Гасанов тоже ведь техникум закончил, нефтяник по образованию. И знаете, оказывается, кое-чему не зря учились. Всякому буровику не мешает знать не только технологию проходки, не только штанги да трубы, а еще кое-что и посложнее, скажем, самому уметь вычислить предполагаемые нефтегазоносные горизонты. Словом, институт мне не помешал…

Терехов задумался, отпил компоту, долил из кастрюли в мою кружку и в свою.

— Я и сам часто думаю: что сюда влечет, что притягивает? В холод, болота, неудобства. А случается и такое, что и вспоминать муторно. Ну вот, к примеру, два года назад: в конце февраля запуржило, задуло — и на целый месяц. Вагончики занесло до крыш, коридоры в снегу пробивали, буровую откапывали. Короче, больше месяца авралили одной вахтой. О вертолете и думать нечего: видимость — ноль, ветер — тридцать метров в секунду. С базы радируют: «Держитесь, ребята. Работы на буровой прекратить, занимайтесь расчисткой площадей, оборудования, взлетно-посадочной площадки. К полету подготовлен вертолет МИ-8, при первой возможности вылетит. Экипаж дежурит в порту. Держитесь!»

А что нам оставалось? Только буровую мы не остановили, не отсиживаться же в вагончиках! Так постановили всей бригадой. Вышку укрепили дополнительными страховыми растяжками и помаленьку, подменяя друг друга, работали. Спали по очереди — час ты, час я. Но не больше четырех часов в сутки. Раздевались только просушиться. Да все бы хорошо — ребята не стонали, никто не заболел, — но кончились продукты. Сначала наполовину урезали суточную норму, а под конец и эту половину еще наполовину… Терехов неожиданно рассмеялся:

— Не поверите, десять последних дней ели одни болгарские соевые бобы! По банке на брата в сутки. Вот она самая, — он показал на приспособленную под пепельницу жестяную консервную банку. — Бобам этим было лет сто, забыли про них, а тут вспомнили и за милую душу в расход пустили! Да так наелись, что и теперь тошнит от одного только взгляда на них…

Вместо МИ-8 «прилетели» к нам сразу три оленьих упряжки… Мы самые дальние, вездеход до нас не дошел. Прилетели с начальником базы, с врачом и… с артистами… Чтобы, значит, поздравить нас, выдержавших испытания. Одной из артисток была Акулина, дочка нашего старого знакомого оленевода Степана Неркуди.

Артисты спели, сплясали. И мы повеселились вместе с ними. Тогда и задумала Акулина сменить профессию…

Терехов полистал лежавший перед ним затасканный «Огонек», раздумчиво продолжил:

— Так что же сюда привлекает? Деньги? Конечно, люди, в особенности семейные, не за туманом же, как поется в песне, едут на Север. У каждого свой резон. Ну и чего здесь плохого? Работать едут и понимают, на какую работу. Так что правильно вы говорите, заработок здесь не последняя штука… Но вот давайте рассудим вместе. Средний мой заработок со всеми полагающимися надбавками — восемьсот рублей. Жена получает четыреста. Одеты, обуты не хуже других, в доме, как говорится, достаток, новенькая «Нива» стоит в гараже. Ну и стаж свой по нашим условиям я уже выработал и мог бы хоть нынче махнуть, скажем, в Волгоград или Днепропетровск и купить кооперативку, на которую имеется гарантия.