Белое платье Золушки - Кир Булычев

– Я… вы же могли… не успеть…

Они подхватили легкое, выскальзывающее из рук тело птицы и понесли его к берегу. Голова птицы бессильно поникла, и свободной рукой Павлыш ее поддерживал. Глаза были затянуты полупрозрачной пленкой.

– Ее оглушило, – сказал Павлыш.

Гогия не смотрел на него. Он глядел вперед, на берег.

Павлыш взглянул в ту сторону. Лава, выливавшаяся через расщелину в горе вязким языком, намеревалась отрезать им путь к берегу.

– Бери левее! – крикнул Павлыш.

Флаер находился по ту сторону лавового языка и казался мыльным пузырем на закате.

Им пришлось снова зайти вглубь почти по пояс, чтобы не попасть в закипающую воду, обогнуть стену пара на границе лавы и воды.

Павлыш с трудом потом мог вспомнить, как они добрались до флаера и занесли внутрь птицу – крыло никак не желало складываться и застревало в люке…

Павлыш поднял машину над островом и бросил ее в сторону моря.

– Ну все, – сказал он, – выбрались, теперь как-нибудь доплетемся до дому.

Гогия задраил люк. Пфлюг осматривал птицу.

Павлыш включил рацию.

– Сколько можно! – возмущался кто-то знакомым голосом. – Сколько можно молчать? Мы вызываем вас уже полчаса!

– Некогда было, – объяснил Павлыш, – пришлось задержаться на острове. Димов вернулся?

– Они на подходе, – ответил тот же голос. – Нет, вы мне ответьте, кто вам дал право нарушать правила поддержания радиосвязи? Что за мальчишество! Кто управляет флаером? Это ты, Гогия? Я тебя отстраняю от полетов, и даже Димов не сможет тебя защитить. Стоит на два дня покинуть Станцию, и все летит кувырком!

– Это ты, Спиро? – спросил Павлыш.

– Я, а кто за рулем, я спрашиваю?

– Павлыш.

– А, вот кто! Вас в Дальнем флоте не учат, что нужно поддерживать связь с центром?

– Да погодите вы, Спиро, – сказал Павлыш устало. – Я иду сейчас на малой скорости. Ждите нас через полчаса. Подготовьте операционную.

– Стой, не отключайся! – крикнул Спиро. – Выслать тебе на помощь второй флаер?

– Зачем? Чтобы летел рядом?

– А кто пострадавший?

Павлыш обернулся к Пфлюгу.

– Что там у Алана? Наверное, надо сообщить.

– Это не Алан, – ответил Пфлюг, – это Марина. У нее сломано крыло. Дай-ка мне микрофон…

Вершиной на Станции назывался большой, вырубленный над основными помещениями зал, специально оборудованный для птиц-биоформов. В зале был бокс для обследования биоформов, запасы пищи для них, здесь стояли их диктофоны и приборы, которыми они пользовались.

Павлыш с Мариной сидели в зале Вершины. Павлыш на стуле, Марина в гнезде из легкой частой сетки, которое соорудил для биоформов Ван.

Павлыш никак не мог привыкнуть к ее механическому голосу. Он понимал, что это не более как приставка – клюв Марины не был приспособлен для артикуляции. Но, слушая ее, он пытался себе представить настоящий голос Золушки, которую встретил на Луне.

Белая птица приподняла крылья, расправила их снова.

– У меня появляются странные рефлексы. Иногда мне кажется, что я всегда была птицей. Ты не представляешь, что это такое – парить над океаном, подниматься к облакам.

– Мне это снилось в детстве.

– Я хотела бы полетать над Землей. Здесь пусто.

– Не останься навсегда птицей.

– Захочу – останусь.

– Нельзя, – ответил Павлыш. – Я тебя буду ждать. Ты разрешила мне искать тебя, когда пройдут два года твоего затворничества.

– Ты нашел ту глупую записку.

– Она не глупая.

– Я чувствовала себя тогда такой одинокой, и мне так хотелось, чтобы кто-нибудь меня ждал.

– Погляди. – Павлыш достал из кармана уже потертую на сгибах записку. – Я перечитываю ее по вечерам.

– Смешно. И нашел меня здесь.

– Ничего не изменилось. Ты не лишена прелести и как птица.

– Значит, если бы я была черепахой, все было бы иначе?

– Наверняка. Я с детства не любил черепах. Они не спешат.

– Я, наверное, все-таки дура. Я была уверена, что любой человек, увидев меня в таком виде, будет… разочарован. Я хотела спрятаться.

– Значит, тебе и мое мнение не было безразлично?

– Не было… я даже не могу стыдливо потупиться.

– Прикройся крылом.

Марина расправила белое крыло и подняла его, закрывая голову.

– Вот и отлично, – сказал Павлыш. – Ты хотела передать со мной письмо твоему отцу?

– Да. Сейчас. Оно уже готово. Я его наговорила. Только жалко, что он не узнает моего голоса.

– Ничего страшного. Я все объясню. Я ему скажу, что передаю письмо, и тут же попрошу официально твоей руки.

– Ты с ума сошел! У меня нет руки!

– Это военная хитрость. Тогда твой отец поверит, что ты к нему вернешься живой и невредимой. Зачем иначе мне, блестящему космонавту из Дальнего флота, просить руки его дочери без уверенности, что эту руку я в конце концов получу.

– Вы самоуверенны, космонавт.

– Нет, я так скрываю свою робость. Мой соперник меня превосходит по всем статьям.

– Ван?

– С первого момента моего появления на Проекте он догадался, зачем я сюда пожаловал. Ты бы слышала, как он накинулся на меня за то, что я шел к Станции на ручном управлении.

– Глупый, он думал о нас. Мы спим на облаках. Ты мог меня убить.

– Тем более он превосходит меня благородством и верностью.

– Он мой друг. Он мой лучший друг. Ты совсем другое. До свидания, гусар Павлыш.

Птица смотрела через плечо Павлыша на дверь.

В дверях стоял Ван. Он, видно, стоял давно, все слышал.

– Грузовик готов, – произнес он, – мы отлетаем.

Повернулся, и его подошвы отбили затихающую вдали дробь по ступенькам каменной лестницы.

– Выздоравливай, – пожелал Павлыш, дотронувшись до мягкого крыла…

Когда грузовик приземлился на планетоиде, Ван сказал:

– Ты иди, там корабль ждет, а я останусь здесь. Надо приглядеть за разгрузкой.

– До свидания, Ван. Наверное, мы с тобой еще увидимся.

– Наверное. Галактика стала тесной.

Павлыш протянул руку.

– Да, – сказал Ван, – я совсем забыл.

Он нагнулся, достал из ящика под пультом завернутый в пластик плоский квадратный пакет.

– Это тебе. На память.

– Что это?

– Посмотришь на корабле.

Когда Павлыш развернул на корабле пакет, оказалось, что это портрет Марины в тонко вырезанной из нефрита рамке.