Украина в огне - Глеб Бобров

Поселок жил базой. База жила директором. Директор жил традициями. Традиции сложились исторически — под стать суровому характеру родаковских горцев.

Лет тридцать пять, а то и сорок, до самой перестройки, возглавляли ее люди разные, но единые в одном: все были местные и все чтили закон. Он же гласил: «Не мы — для базы, а база — для человека». Так и жили.

С первыми заморозками, дождями и ветрами ломался телефон. Тем паче он ведь не просто «провод», а радиотелефонная станция, и что с них, тогдашних, взять — не сотовый, однако: постоянной устойчивой связи не было. С первым снегом выходили из строя тракторы. Что зимой взять с дизеля? Правильно… Дороги переставали чиститься. В Родаково никто из начальства не ездил. Местному руководству в районном Славяносербске, а тем паче в областном Луганске, и подавно делать нечего.

Продукция отгружалась лишь железной дорогой и только в световой день (зимой, с электричеством… ну, понятно). Люди же тем временем жили! Собирались в управлении очень рано для сельских жителей — к 9-00. Хозяйства-то у всех — о-го-го! Понятное дело, скотину покормить, подоить, убраться и прочие дела, да и привычка вставать в четыре утра — никуда не денешься. К началу рабочего дня — уже проголодались.

В актовом зале, на первом этаже головной конторы, сдвигались столы, на стол выкладывались скромные «тормозки» немудреной сельской пищи и разные цветные бутылочки, типа, с компотами. Бахмутский шлях, с которого все «есть пошло», в том числе и поселок, — дорога древняя, часть легендарного пути «из варяг в греки». Чего уж теперь вставать в гордую позу перед давними и вполне невинными обрядами настаивания спиртосодержащих смесей на травах, ягодах и плодах.

Размявшись, с десяти начинали работать: принимали и отправляли составы, выгружали-загружали, складировали и учитывали. Работы — много, ответственности — еще больше. Соответственно и штат — две сотни управленцев. Диспетчеров, телефонистов, экспедиторов, весовщиков и прочего младшего состава ИТР — десятка три. Ну, и рабочих — человек двадцать.

Директор после планерки или второго завтрака, или летучки, как назвать — начинал обход закромов. Все основные лежбища располагались на втором этаже конторы. На первом и в подвальном цеху собственной швейки тоже были, но уже не те. Из управленцев — святое табу — мужик был один. Директор. Все остальные — дамы. У каждой отдельный кабинет. Вот с одной, максимум двумя в день, он и работал. Потом выходил — сияющий и удовлетворенный положением дел на только что проверенном участке работы, а тут, как назло, обед. Сдвигались столы, доставались… Говорю же — традиции! К окончанию обеда, как правило, заканчивался и световой день.

Именно в Родаково, я уверен, родилось знаменитое на всю область выражение «послеобед». Все важные решения, все ответственные встречи, все судьбоносные мероприятия назначались именно на это волшебное время суток. И, что характерно, здесь присутствует еще один, разъясняющий многое, родаковский корень: слово «послеобед» — мужского рода. Это — «он»!

Летом, разумеется, работалось труднее, но никто не роптал. Пахать на базе начинали чуть позже — двухкилометровые очереди грузовиков терпеливо ждали. А ну-ка! У каждого не меньше двадцати соток. Меньше двадцати в поселке — редкость. С таким могли и не знаться, запросто! Где у нас на селе лодырей любят? Само собой — телочка, поросята, бычки. Что уж там за птицу говорить — она по двору ходит; просто — есть, никто отродясь не считал. Колхозик, понятно, свой был — какой-то там «Червонный початок» — но хиленький такой, доходяга горемычный. Кто из нормальных пойдет туда работать в здравом-то уме?

Надо отдать должное — руководство базы относилось к людям со всей душой. Когда все рухнуло, «Родаковоресурсы» никто не украл. База так и осталась в государственной собственности. Точнее — в собственности Родаковской громады[53]. В первые годы пытались удержаться: выдавали зарплату тяжелыми мотоциклами с колясками. Потом велосипедами. В поселке в каждом дворе стоял мотоцикл, а велосипед «Украина» был самым массовым и всепогодным транспортом — китайцам учиться и учиться!

Да откуда, спрашивается, рядовому «черноголовому» узнать, что, обвязанные сталистой цепью от бачка унитаза, колеса велосипеда имеют приличную управляемость и нормальный тормозной путь на укатанном снегу и льду? Да и вообще, где измученному полуторамиллиардным братством, несчастному желтому человечку вычислить, что есть в мире благословенная страна, где вязанку таких цепочек можно взять просто так — без всякого спросу, только лишь потому, что в этом райском уголке вселенной все добро — общее!

На этих «лисапедах» и «великах» по нечищеным дорогам особо отчаянные и горячие сердцами родаковские джигиты спускались в долину грез — поселок Белое. Главное — канонический горский промысел — купить соли и хлеба. Ну, и для души — подраться с поселковыми пацанами и с сутоганской цыганвой. Опять же — дела амурные будоражили кровь.

Вниз, в Белое, вели на самом деле две дороги. Одна — «главная», прямая брусчатка, с углом подъема в усредненные двадцать градусов, с трассы Е40 смотрелось направленной в небо взлетной полосой вздыбленного горой аэродрома. Вторая — гаревая, объездная, или «зимняя», как ее называли местные, начиналась на развилке за мостом через речушку Белую и, серпантином выкручивая ряд петель, ползла на бугор по правую руку от брусчатки.

С первым снегом подняться по «главной» можно было лишь на «Ниве», с зимней либо шипованной резиной, да на правильно обутом джипе или на гусеничном тракторе. По «зимней» чуть проще, но в пять раз дальше. Плюс убита она даже в самые благополучные годы была так, что проще рискнуть и, коровой на льду, помучиться на брусчатке.

Теперь здесь предстояло подняться колонне СОРА и ЦУРовскому пехотному довеску. Или не подняться, если повезет — мне. Осталось решить — на чьей стороне играет свою партию Фортуна.

Первым делом — с рассветом, двумя парами, двинули на рекогносцировку. Лазили два часа. Вернулись, выслушали мнение Кобеняка и Передерия, потом рассказали, что сами с Жихарем надумали. В общем — сошлись. Выволокли спутниковые фото — там, конечно, картинка иная, но когда на пузе прошел каждую рытвину, уже не принципиально. Один комплект исчеркали, благо — два взял. Единственная загвоздка — сколько мне людей дадут? С другой стороны, обещали многое, так что теперь не обессудьте — из глотки вырву все, чего не хватит.

На двенадцать уже вызывают в штаб полка. Вот заодно и обсудим вопрос пополнения и комплектации. Усадил Денатуратыча со Степанычем минные поля рисовать, Жихаря отправил под задачу вооружение и боезапас подсчитывать да планировать, а вот Салама взросло порадовал отдельной программой действий. С «банным днем» Никольский на пару со Стовбуром разбирались в самостоятельном порядке.

От Родаковского поворота дорога шла прямой, натянутой ниткой мимо заросшего дичкой и густым кустарником поля. Не сельхозугодья, вообще — непонятно что. Скорее всего, поселок Белое планировалось расширять, и земли были выделены под застройку. Через трассу — террикон, а здесь, возможно, санитарная зона. Не понять. Ни домов, ни садов, ни полей. Степь, поросшая отдельными деревьями и непролазной растительностью.

Вся эта беда тянулась на восемьсот метров и упиралась в реку. Звучит, ясное дело, гордо! Жихарь с полшага ее перепрыгнул — метра три всего. Склоны берегов тоже не особо высокие и крутые. Мосток железный, обычный, автомобильный. Взорвем сразу. Им потом переправу навести — минут на десять работы. Но и не взорвать как-то неправдоподобно будет. Мины положили, а мост не взорвали. Непорядок…

Далее, через двести метров от моста, перпендикулярно основной дороге лежала узенькая колея грунтовки и остовы деревянных столбов вдоль нее. Ни начала, ни конца у этого пути не было. Справа, метрах в ста пятидесяти, стоял одинокий заброшенный дом да слева, в сотне, еще пяток покинутых развалюх. По карте бывшие ветеринарная и метеорологические службы.

Ну, коновал и мне бы сейчас не помешал — с Антоши врач никакой, даром что компьютерный гений, да и за точный прогноз погоды на двадцать первое тире двадцать второе я бы чего хочешь дал. Особенно если бы они мне клятвенно пообещали, что будет так, как и идет: сырой мокрый снег с полночи, туман утром и моросящие слезы с видимостью на полторы-две сотни метров — все остальное время. Сладкая мечта гранатометчика.

В двадцати шагах от грунтовки дорога разделялась. Главная, не виляя, уходила брусчаткой к небу. По углам подъема — не равномерно. Первые семьдесят-восемьдесят метров — достаточно полого, причем сразу поднимаясь насыпью на два человеческих роста над плоскостью земли. Потом загребала на свои усредненные двадцать градусов. И тоже неодинаково: где и пятнадцать — с натягом, а где и все под тридцать — легко.