Сожжение Просперо - Дэн Абнетт

— Кто такой рунический жрец?

— А ты как думаешь?

— Шаман. Тот, кто проводит ритуал.

— Тот, кто потрясает костями. Языческий колдун. Ты едва можешь скрыть нотку превосходства в голосе.

— Нет, я не хотел никого оскорбить, — быстро сказал вышнеземец. Губы жреца изогнулись в неприятной ухмылке.

— Какой следующий вопрос?

Вышнеземец вновь заколебался.

— Как умер Гедрат, ярл Тра?

— Он умер так же, как все, — произнес Скарси, — обагрив под собою снег.

— Наверное, все случилось внезапно. В последнюю пару дней.

Скарси бросил взгляд на рунического жреца.

— Это случилось давно, — сказал жрец.

— Но Гедрат дал мне защиту, а она перешла к Огваю. Огвай, наверное, встал на его место в последнюю неделю. Что? Почему вы на меня так смотрите?

— Ты строишь свои предположения на ложных предпосылках, — произнес Охтхере Творец Вюрда.

— Правда? – спросил вышнеземец.

— Да, — сказал рунический жрец. – Ты здесь уже девятнадцать лет.

Четвертая глава: Скальд

Они дали ему Награду Даумарл. Он был польщен и ошеломлен, когда ему сообщили об этом решении.

— Я ведь ничего не сделал, — говорил он своим коллегам.

Был составлен целый список достойных кандидатов, но в конце остались лишь Хавсер и некий нейропластик, которому удалось искоренить три штамма наномнемонической чумы, опустошавшей иберо-латинскую Зюд Мерику.

— Он совершил нечто, нечто очень важное, в то время как я не сделал совершенно ничего, — сокрушался Хавсер, узнав об этом.

— Ты разве не хочешь Награду? — спросил Василий. — Слышал, медаль довольно красивая.

Она действительно была очень красивой. Золотая, размером с карманные часы, вмонтированная в витрианский корпус, медаль покоилась в элегантной шкатулке, футерованной переливчатым пурпурным шелком. На благодарственном тексте красовались гололитические гербы Атлантической легислатурыи Гегемона, а также стояли генетические печати трех членов Объединительного Совета. Он начинался словами: «Каспер Ансбах Хавсер, за значительный вклад в описание и завершение Терранского Объединения…»

Вскоре после вручения награды Хавсер понял, что все это сделали с политическими целями, и хотя к подобным вещам он питал стойкое отвращение, в этот раз решил смолчать, ибо сейчас политика служила целям Консерватории.

Награду ему вручили во время званого ужина в Каркоме, на Атлантических платформах, когда Хавсеру шел уже семьдесят пятый год. Ужин специально устроили так, чтобы он совпал с датой проведения Средилантического конклава и таким образом послужил возможностью заодно отметить и тридцатую годовщину Консерватории.

Хавсеру все это казалось ужасным. Он провел вечер, прижимая к груди элегантную крошечную пурпурную коробочку, со слабой улыбкой на лице ожидая завершения, казалось бы, нескончаемых речей. Из множества высокопоставленных чиновников и влиятельных лиц, которые присутствовали на этом ужине в середине лета, наибольшее почтение он испытывал к Гиро Эмантину. К этому времени Эмантин стал префектом-секретарем одного из старших членов Объединительного Совета, и все предрекали, что Гиро займет первое же освободившееся в нем место. Он был старым и, по слухам, прошел уже третье омоложение. Его везде сопровождала удивительно молодая, удивительно красивая и удивительно молчаливая женщина. Хавсер никак не мог взять в толк, была она дочерью Эмантина, вульгарной «статусной» женой или же его медсестрой.

Благодаря своему положению Эмантин сидел сразу по правую руку от Атлантического Канцлера (хотя номинально являясь почетным гостем, Хавсер сидел аж через три кресла слева, между промышленным кибернетиком и председателем одного из орбитальных банковских домов). Когда пришла очередь говорить Эмантину, ему оказалось довольно сложно вспомнить, кем же был Хавсер, так как он принялся с любовью в голосе повествовать об их «продолжительной дружбе» и «тесном сотрудничестве» на протяжении «многих лет после того, как Кас впервые заговорил со мной насчет основания Консервации».

— За все тридцать лет я видел его лишь трижды, — прошептал Хавсер Василию.

— Замолчи и продолжай улыбаться, — прошипел Василий.

— Всего этого сроду не было.

— Помолчи.

— Думаешь, он сейчас под действием каких-то сильных препаратов?

— Ох, Кас! Да замолчи ты! — зашептал Василий на ухо Хавсеру. — Это обычная ситуация. Кроме того, он выставляет Консерваторию в хорошем свете. Ах да, и его помощник сообщил мне, что Эмантин хочет встретиться с тобой чуть позже.

После ужина Василий провел Хавсера до резиденции канцлера на Марианской Вышке.

— Прекрасный город, — заметил Хавсер, пока они прогуливались по террасе. В конце ужина он выпил несколько рюмок амасека для того, чтобы подготовиться к благодарственной речи, после чего пошли тосты — одним словом, сейчас Хавсер был в задумчивом настроении.

Василий терпеливо ждал, пока он не налюбуется видом. С террасы перед ними открывался урбанизированный пейзаж Каркома и его окрестностей. Поверхность метрополии в девять квадратных километров, покрывшая давно мертвый океан, подобно паковому льду, блестела в лучах заходящего солнца. Над городом порхали и кружили стайки воздушных судов, которые походили на серебристых рифовых рыбешек.

— Удивительно, что человек сумел возвести нечто подобное, — сказал Хавсер, — не говоря уже о том, что построить трижды.

— А возможно человеку не стоило столько раз облучать его, не находишь? — произнес Василий.

Хавсер взглянул на своего агента. Василий был ужасно молод, не больше двадцати пяти лет.

— Василий, у тебя нет души, — заявил он.

— О, именно поэтому ты и нанял меня, — ответил Василий. — Я не позволяю сантиментам мешать работе.

— Именно.

— По-моему, сам факт того, что Атлантические платформы дважды уничтожали и отстраивали заново, символизирует всю работу Консерватории. Нет ничего, что нельзя было бы вновь найти и восстановить. Нет ничего невозможного.

Они направились к резиденции. Нелепо украшенные роботы-сервиторы, которых импортировали с самого Марса, обслуживали группку избранных гостей. Канцлер получил эти машины прямиком из Кузницы Мондус Гамма Луки Хрома — демонстративная похвальба своим высоким положением.

Окна резиденции потемнели, ограждая гостей от сияния заходящего солнца. Пара сервиторов в виде жужжащих птиц принесла Хавсеру стакан амасека.

— Пей медленно, — рассудительно посоветовал Василий. — Когда будешь говорить с Эмантином, речь твоя должна быть связной.

— Сомневаюсь, что осилю весь стакан, — сказал Хавсер. Он сделал глоток. Амасек, который подавали у Атлантического канцлера, был настолько хорош и столь экстравагантной выдержанности, что вкусом и запахом уже и не походил на амасек.

Эмантин со своей молчаливой дамой-компаньоном подошли через пару минут. Он оставил своих прежних собеседников, подобно змее, сбросившей кожу — они поняли, когда уделенное им краткое время для встречи с префектом-секретарем подошло к концу.

— Каспер, — поприветствовал его Эмантин.

— Сэр.

— Поздравляю с наградой. Бесценный приз.

— Спасибо. Я… спасибо, сэр. Это мой агент, Исак Василий.

Естественно, Эмантин не обращал ровным счетом никакого внимания на таких людей, как Василий. Хавсеру казалось, что префект-секретарь видел его самого лишь потому, что это было необходимо. Эмантин повел Хавсера в сторону окон.

— Тридцать лет, — сказал он. — Даже не верится, что с тех пор прошло целых тридцать лет.

Хавсер подумал, что префект-секретарь имеет в виду Консерваторию.

— На самом деле около пятидесяти.

— Правда?

— Мы считаем, что Консерватория была основана принятием ее первого устава на конклаве в Лютеции, которому этим летом исполняется тридцать лет, но у нас ушло еще около двадцати лет на то, чтобы все пришло в движение. Минуло более пятидесяти лет с тех пор, как я вышел на связь с вашим кабинетом, чтобы обсудить первые шаги. Это было в Карелии. Карельский улей. Вы тогда возглавляли миссию, и долгое время я сотрудничал с парой ваших помощников. На самом деле, я вел диалог с ними на протяжении нескольких лет, прежде чем встретил вас в первый раз и…

— Пятьдесят лет, да? Подумать только. Карелия, говоришь? Словно другая жизнь.

— Действительно, именно так и кажется, не правда ли? Значит, я работал с вашими помощниками, чтобы привлечь к себе внимание. Уверен, я тогда всем успел надоесть. Одного звали Долинг. Еще помню Баранца. Бакунина.

— Не помню их, — ответил префект-секретарь. Его улыбка стала словно неживой. Хавсер отхлебнул еще немного амасека. Тот был не очень крепким и теплым. Его взгляд упал на руку Эмантина, в которой тот держал хрустальный бокал с каким-то зеленым дижестивом. Рука была идеальной. Чистая, с ровными аккуратными ногтями, надушенная, грациозная. Она была белой и гладкой, пухлой и подвижной. На ней не было ни единого признака старения — ни морщин, ни печеночных пятен, ни выцветших участков кожи. Ногти были отполированными. Это были не корявые, ссохшиеся и испещренные венами когти почти двухсотлетнего старика, а префекту-секретарю Гиро Эмантину было, по меньшей мере, именно столько. Каспер видел руку молодого мужчины. Хавсеру вдруг стало интересно, а не скучал ли юноша за своей рукой? От этой мысли он тихо прыснул со смеху.