Сквозь тернии - Александр Юрин

В тот июньский денёк бабушка послала его на другой конец деревни к молочнице — тёте Зое — за крынкой молока. Яська довольно скоро выучил нехитрый маршрут — от дома по палисаднику, потом через забор, краем оврага, через колхозные поля, прямиком в берёзовую рощицу, за которой и притаилась избушка доброй тёти Зои, — а вскоре и привык три раза в неделю выполнять нехитрые обязанности молочника. К тому же и бабушка захворала — вездесущий артрит скрючил её пальцы так, что страшно было даже смотреть. А у весёлого домика тёти Зои, с высокой завалинкой, разноцветными ставнями на окнах и озорным псом Бубликом, что так и норовит лизнуть в нос, было просто замечательно! Совсем рядом шептала о чём-то своём берёзовая рощица, заливные луга уносились из-под ног в неизведанную даль, а молчаливая речка, неспешно подтачивала крутой берег из рыжего песка.

Тётя Зоя, как правило, просила подождать, пока она процедит молоко через тонкую марлю и смажет яичным белком румяные оладьи — те шли в комплекте с молоком, хотя Яська и догадывался, что не явись он собственной персоной, тётя Зоя вряд ли бы вспомнила про сладкое угощенье.

Сама тётя Зоя была пышной дамой, на вроде тех, что обычно неспешно прогуливаются поутру в городских парках, в компании улыбчивых мопсов или постоянно трясущихся чихуа-хуа, вынашивая злобные козни относительно всего остального, спешащего невесть куда мира. Однако на комплекции сходство с бальзаковскими особами заканчивалось. Тётя Зоя никогда не пыталась соизмерить Яську уничтожающим взором, будто тот сорванец, от которого можно ждать всего, что угодно, кроме добра; не хмыкала, силясь выдать напоказ собственную неприязнь, — которой естественно не было и в помине — и не старалась отчитать просто так, потому что того требуют нерушимые принципы морали. Нет, она была просто добродушной полной дамой в годах — и только.

Тётя Зоя встречала Яську у самой калитки, словно знала, что тот явиться именно в эту минуту — как и почему так происходило, Яська не понимал, да ему, признаться, было всё равно. Главное, подождать пока тётя Зоя потреплет его влажными руками по торчащим во все стороны волосам, ущипнёт за щеку и молвит мягким голосом: «Беги, Яська, поиграй чуток на берегу, у меня как раз оладьи подойдут, тогда и домой побежишь. Договорились?»

Яська радостно кивал, забывая, что так и не поздоровался, и нёсся через бескрайний луг, ощущая, как стремительно разгоняется в груди сердце.

У тёти Зои не было своих детей. Точнее был сын, которого больше не было. Он погиб в Афганистане, попав в бандитскую западню. Но это Яська узнал уже значительно позже, когда подружился с Колькой. Он видел на комоде, в домике молочницы, небольшую фотокарточку, на которой навечно застыл белокурый паренёк в промокшей тельняшке и чёрном трико, скачущий на неосёдланной гнедой кобыле через реку, поднимая снопы разноцветных брызг, — таким Генка прибыл на свою последнюю побывку, именно таким и остался в сердце матери. Хотя как знать… Яська видел фотокарточку не раз и не два, но так и не решился спросить, кто этот мальчишка. Так же Яська видел, как взор тёти Зои, словно натыкается на невидимый барьер в попытке коснуться изображения. И барьер этот, похоже, было не в силах преодолеть ничто в этом мире.

А, возможно, что-то всё же было… Но узнал это Яська тоже значительно позже.

В тот день с самого утра шёл мелкий дождь. Было прохладно. К вечеру изморозь прекратилась, но промозглость и низкие тучи, так никуда и не делись. Тётя Зоя поджидала Яську с уже закупоренной крынкой. На ней лица не было. Точнее было, но такое… будто тётя Зоя проплакала всю ночь напролёт. Позже Колька рассказывал, что с ней так всегда, когда на улице непогодица, а в особенности — осень.

— Тётя Зоя по-прежнему ждёт сына — не смотря ни на что. А мерзопакостная погода только лишний раз давит на чувства.

Яська тогда поёжился, представив, каково это, ждать родного сына, когда знаешь, что тот попросту не вернётся. Никогда-никогда! Ему захотелось плакать, и он заплакал, не в силах сдержаться. Колька сурово молчал, лишь только сжал кулаки, отчего кожа на костяшках его пальцев побелела — он тоже был на грани, но держался, в отличие от впечатлительного друга.

…Яська принял крынку в дрожащие пальчики, вдохнул напоследок кислый молочный запах — тот исходил от развевающегося на ветру подола тёти Зои — и заспешил в обратный путь.

На берегу оврага его привлёк странный шорох. Яська замер и поплотнее прижал к животу хлюпающую крынку, словно кто-то собирался её отнять. На дне оврага, в траве, снова что-то зашуршало, потом всё затихло, а спустя какое-то время послышались приглушённые хлопки, похожие на взмахи крыльев большой птицы. Яська поборол испуг и кубарем скатился вниз, позабыв про молоко и данное бабушке обещание вернуться к ужину, — он спрятал крынку между корнями разросшегося на дне оврага дуба, под лопухами, а сам принялся рыскать в высоком «остролисте», силясь определить причину странного шороха. Однако тот больше не повторялся — видимо эта самая причина почуяла нездоровый Яськин интерес к себе и решила, от греха подальше, затаиться.

Яська рыскал по заросшему дну оврага не хуже образцовой охотничьей собаки, но ничего не находил. Он собирался уже на всё плюнуть, но в этот момент под ногами что-то заворочалось, зашипело и ринулось прочь, опрокинув ничего не понимающего Яську в заросли вонючей лебеды. В носу тут же засвербело, а из глаз покатились крупные слёзы.

Яська попытался отползти прочь, но тут же угодил пальчиками в разросшуюся крапиву, отчего заверещал, как загнанный в угол кролик. Кожа на ладонях покраснела, покрылась белыми волдырями, а вверх по кистям прыгнула обжигающая боль. Яська вскочил на ноги, принялся топтать противную крапиву. Потом вспомнил, как под ногами заворочалось и зашипело, и резко оглянулся, ожидая увидеть в траве позади себя всё что угодно.

Яська был уверен, что это змея!

Однако в зарослях «остролиста» ничего и никого не оказалось. Лишь только раскачивались лопухи у дуба, под которым Яська припрятал крынку с молоком.

Вот незадача…

Яська проглотил страх и нерешительно заскользил к собственному тайнику. К каждой ноге, такое ощущение, привязали по пудовой гире, а само дно оврага превратилось в непреступное болото, что так и норовит засосать и не отпускать. Яська аж взмок, чувствуя, как вниз по спине, меж лопаток, стекает холодная струйка пота. Сердце в груди загнанно колотилось, не в силах противостоять неизвестности.

Яська кое-как добрёл до покачивающихся лопухов, заткнул куда подальше навязчивый страх и решительно раздвинул листья. Из зарослей выскочило что-то клокочущее, обдало запахом прелости и принялось в остервенении хлестать по щекам, так и метя в глаза! Яська снова завизжал, попятился, спотыкнулся об притаившуюся в траве корягу, потерял равновесие и повалился во всё те же заросли жгучей крапивы.