Карский рейд - Аркадий Вайнер

— Ничего, если никаких новых чудес не случится, завтра будем в Архангельске, — пообещал он уверенно.

— Нам сразу же понадобится очень много людей, — думая о своем, отозвался Неустроев.

— Не беспокойтесь, Константин Петрович, я говорил по прямому проводу с командармом-шесть, товарищем Самойло.

— Самойло будет обеспечивать военную подготовку нашей экспедиции?

— И не только военную. Он меня заверил, что у них все уже идет полным ходом.

Лена отложила книгу, которую с трудом читала при тусклом свете свечи.

— А правда, что Самойло — этакий красный Мюрат? — спросила она.

— В каком смысле?

— Я слышала, будто он до войны был безграмотным батраком и выдвинулся только в годы революции.

Шестаков расхохотался:

— История романтическая, но недостоверная. Основательно выдвинулся по службе еще предок его, Самойло Кошка, — он был гетманом запорожским и известен, помимо прочего, тем, что провел у турок в плену двадцать шесть лет, потом бежал и прославился воинскими подвигами.

— Значит, с родословной у него все в порядке, — улыбнулась Лена.

— Да, безусловно, — с полной серьезностью подтвердил Шестаков. — Что касается самого Александра Александровича, то я его очень хорошо знаю — мы воевали в этих местах почти два года.

— Так он профессиональный военный?

— И не просто профессиональный военный. Александр Александрович один из образованнейших и умнейших русских военных. Был генералом, помощником начальника разведотдела генерального штаба…

Шестаков протер платком запотевшее окно, всмотрелся в ночную темень, повернулся к Лене:

— Забавно, что его непосредственным начальником был генерал-лейтенант Миллер, главнокомандующий войсками Севера…

— А что?

— А то, что теперь именно Самойло выпер Миллера из пределов Республики. С треском…

— Действительно, смешно, — сказала Лена. Помолчав, задумчиво добавила: — Как революция все на нашей земле изменила, все смешала…

— Да-а, перемешалось здесь все крепко, — кивнул Шестаков. — Помню в прошлом году белое командование сообщило, что хотят встретиться с нами для передачи официального документа командарму Самойло. От наших пошли комиссар Чубаров, я и Иван Соколков…

— Так точно, я лично присутствовал, — авторитетно подтвердил Соколков.

Шестаков покосился на него, усмехнулся и продолжил:

— Да-а, так вот, встречаемся мы, значит, на нейтральной полосе, глядь — знакомые все лица! От миллеровцев — каперанг Чаплицкий, начальник их контрразведки, и лейтенант Веслаго — мы с ними служили в минной дивизии в Або-Асландских шхерах…

Лена вздрогнула, быстро взглянула на отца, но Шестаков, не обратив на это внимания, продолжал неторопливо рассказывать:

— Мы все от неожиданности растерялись. Потом Чаплицкий мне говорит: «Гражданин комиссар, или как вы там нынче называетесь, мне поручено передать вашему командующему, оберпредателю русского народа, смертный приговор Высшего Военного трибунала Северного правительства. Приговор вынесен заочно и будет приведен в исполнение незамедлительно после ареста Самойло…»

Снова вмешался Иван Соколков:

— Я тогда сразу сказал Николаю Палычу: раз мы эти… как его… парамен…

— Парламентеры, — подсказал Шестаков.

— Ага, парламентеры. Дык вот, раз, говорю, мы парламентеры, то давайте сразу и пристрелим их, шкур недобитых, белогвардейских!

Лена испуганно посмотрела на него, но Иван сокрушенно развел руками:

— Николай Палыч, конечно, против: нельзя, говорит, врагов, говорит, честные люди убивают в бою. У нас с тобой — диплома-ти-чес-кая миссия. Мис-си-я!

— Ну, и как же вы поступили? — сухо, с неожиданным ожесточением спросила Лена.

Шестаков пожал плечами:

— Я сказал Чаплицкому, что его смелость превосходит здравомыслие: максимум через полгода все вы будете пленными командарма Самойло.

Лена как бы из вежливости, без любопытства, сказала:

— А что он?..

— А он за это пообещал меня повесить на одном фонаре с командармом. Я, разумеется, душевно поблагодарил за честь, и мы расстались.

— И что же с ними стало? — так же вежливо и спокойно спросила Лена. Безразлично, как о чем-то малозначительном, совсем неинтересном.

Шестаков удивился:

— С этими, Чаплицким и Веслаго? Понятия не имею. Скорее всего, бежали вместе с Миллером. Чаплицкий, насколько мне известно, заправлял у Миллера всеми делами в последнее время. А почему вы об этом спрашиваете, Елена Константиновна?

— Да так, просто показалось любопытным… Чаплицкого я знала когда-то, во времена незапамятные…

Лена плотнее запахнула шубку и раскрыла книгу, пододвинула ее поближе к свече…

Скрипя сапогами по плотно слежавшемуся снегу, Чаплицкий и ротмистр Берс направились из старого архангельского порта через задворки Соломбалы в город. Берс натужно кашлял, на ходу задыхался.

— Я, кажется, совсем разболелся, — пожаловался он Чаплицкому.

Думая о чем-то своем, Чаплицкий пробормотал:

— Терпите, Берс, терпите. Скоро мы будем в тепле. Там я вас вылечу…

Берс, покосившись на Чаплицкого, сказал с неуверенным смешком:

— Когда вы так говорите, дорогой друг, я начинаю думать, что вы пропишите мне порошок Бертоле.

Чаплицкий удивился:

— Порошок Бертоле?

— Ну да! Лучшее успокаивающее средство — это сухой черный порошок.

Чаплицкий засмеялся:

— У вас действительно не в порядке нервы. Я собираюсь лечить вас проверенными народными средствами.

— Прекрасно! В учении Заратустры соискатель на лекарское звание должен был вначале вылечить трех пациентов из низшей касты — врагов Аруга-Мазды…

— Эту ступень я одолел давным-давно, — скромно сказал Чаплицкий. — А дальше что?

— Только после этого лекарь мог практиковать и в высшей касте — среди друзей Агура-Мазды…

Чаплицкий молча слушал. Остановившись, чтобы прокашляться, Берс воздел палец:

— Не забывайте, что по своему положению и происхождению я друг Агура-Мазды!

Чаплицкий ухмыльнулся:

— По своему положению вы беглый белогвардеец и враг революции. Ясно? Пошли!

Они двинулись дальше, и Чаплицкий продолжил:

— Поэтому…

— Стой! Кто идет? — И вместе с криком прямо перед ними из темноты вырос патруль: солдат с винтовкой наперевес и мужик в сером драном азяме.

У мужика в руках было старое охотничье ружье. Он вгляделся в путников и требовательно спросил:

— Пароль?

Чаплицкий, отодвигая назад Берса, выступил вперед:

— Знамя! Свои, товарищи!