ПОДВОДНАЯ ОДИССЕЯ «Северянка» штурмует океан - Владимир Ажажа

Кроме того, плотность скоплений сельди тоже непостоянна: косяки могут уплотняться или, наоборот, рассеиваться, чтобы потом опять как бы возродиться в другом месте. Но распределение сельди в море и ее поведение подчиняются определенным закономерностям; их знание и является той путеводной нитью, которая и приводит к цели — обнаружению промысловых концентраций.

От Исландии к Фарерам устремляются воды холодного Восточно–Исландского течения. С юго–востока в этот же район вторгается теплое Северо–Атлантическое течение — продолжение Гольфстрима. Границы холодных водных масс, идущих из Арктики, и теплых, поступающих от экваториальной зоны, называются полярным фронтом и характеризуются резким изменением температуры и других показателей на небольшом расстоянии. Известны случаи, когда при одновременном измерении температуры с носа и кормы судна, пересекавшего полярный фронт, разница температуры составляет больше десяти градусов. Неудивительно, что для такой холоднолюбивой рыбы, как сельдь, зона полярного фронта — препятствие, не сразу одолимое.

Откормившаяся летом на холодноводных планктонных «пастбищах»у острова Ян–Майен и гонимая могучим инстинктом продолжения рода сельдь осенью достигает этой границы. Не привыкшие к резким изменениям температуры, разрозненные стайки и отдельные рыбы скапливаются на кромке холодных и теплых вод во все растущие косяки и, продвигаясь вдоль фронта, постепенно акклиматизируются, приспосабливаясь к возрастанию температуры, окружающей среды от одного–трех до шести–восьми градусов. Сначала стада сельди пытаются найти проход на глубине, погрузившись на сотни метров, но и там их встречает вставшая от самого дна стена теплых вод. И рыбе остается одно — в течение ноября, декабря и января ждать и привыкать. И только в середине или в конце января сельдь может продолжить свой неукротимый бег к норвежским берегам, на нерестилища.

Итак, сельдь ходит в океане не хаотично, а по более или менее определенным «дорогам», и сейчас ее надо искать на той большой «заставе», которую и называют полярным фронтом.

Замеры термосолемером и гидрохимический анализ пробы воды указывали, что мы находимся как раз в районе полярного фронта.

Но нам нужен не фронт сам по себе, а конкретные скопления рыбы, за которыми мы могли бы наблюдать. И все средства нашей разведки пущены в ход.

В разные стороны равномерными порциями уходят от подводной лодки сгустки ультразвуковых колебаний и передаются от одной частицы воды к другой на тысячи метров. Не встречая во время своего стремительного бега никаких преград, израсходовав в пути свою энергию, они затухают. Напрасно, сросшись с наушниками, напрягает слух Толя Васильев — эхо от сигнала, посланного гидролокатором, не возвращается. Непрерывно стрекочет эхолот. Но и его волны–разведчики безответно пропадали в пучине. Рыбы нет.

Научные сотрудники ведут наблюдения круглосуточно, по вахтам. В обязанности вахтенного входит прокладка маршрута лодки на крупномасштабном планшете, нанесение на планшет мест расположения сельди, рыболовных судов и сведений об уловах. Одновременно ведется наблюдение за погодой, фиксируется температура и соленость воды и, помимо обслуживания эхолотов и других приборов, непрерывно поддерживается связь с гидроакустиком в центральном посту.

Ночью спать было невозможно. Качка нарастала, становилась все беспорядочнее, и «спящий» то и дело вынужден был хвататься за койку, чтобы не вывалиться.

К утру волнение усилилось. Сила ветра достигла 12 баллов — шторм властвовал над Северной Атлантикой. Несколько раз вздыбленные волны с такой силой ударяли в лодку, что стальной корпус, содрогаясь, отвечал им каким‑то стоном. Гидролокатор и эхолот выключили: даже если рыбное скопление рядом, получить от него эхо все равно невозможно — во время шторма верхний слой моря в несколько десятков метров толщиной настолько аэрирован (то есть насыщен мельчайшими пузырьками воздуха), что представляет непреодолимую преграду для ультразвука.

Остается единственная надежда — на эфир. Может быть, из радиоразговоров СРТ мы составим представление, в каком месте обнаруживалась сельдь до шторма. Сейчас, разумеется, никто не ловит. Чтобы как‑то уменьшить нежелательное действие бортовой качки с ее опасными кренами, все траулеры сельдяной флотилии в этот момент штормуют «носом на волну», то есть, работая двигателями, держат курс против волны.

Протиснувшись в радиорубку, к приемнику садится Борис Соловьев. Он чаще других бывал в этих местах и быстро сможет проанализировать услышанное. Сквозь треск помех из репродуктора стали доноситься голоса. Разговаривали радисты:

Тенор: Пятьсот девятнадцатый? Я сто четырнадцатый. Как слышишь?

Бас: Алло, сто четырнадцатый, слышу хорошо.

Тенор (радостно): Здорово, Вася! А ну давай рассказывай быстрее, как там на берегу.

Бас: Привет, Миша. Ну что, порядок полный. Заходил к твоей. Привет шлет, дочка здорова. Посылку тут тебе новогоднюю везу. Слушали мы с капитаном нашим, булькает в ней что‑то. Ты давай забирай быстрее, а то ненароком откроем, да за твое здоровье…

Тенор (огорченно): Эх, Вася, да как ее сейчас заберешь? Сам видишь. Ни рыбы, ни покоя. Чую, что все заработаешь, кроме заработка

Бас (сочувственно): Брось хныкать. Ведь ты ж моряк, Мишка, а моряк не плачет и тому подобное.

Тенор (решительно): А вообще, Вася, решил я бросить все это дело. Болтаешься вот так, а годы лучшие уходят… Вот накоплю деньжонок, и махнем мы с Нинкой в Молдавию жить. Пропади она пропадом эта рыба…

Борис выключил приемник. Решение тенора нас особенно не тронуло. Ничего не скажешь, в море трудно, и многие дают себе зарок — по приходе в порт списаться с судна. На берегу они ходят именинниками, а через неделю–другую снова идут на промысел. Посвятив однажды человека в моряки, море всегда будет властно звать его.

Следующие «подслушанные» нами разговоры по содержанию перекликались с первым. Все ругали шторм, сетовали на судьбу и мечтали о нормальных, земных вещах. Но где рыба, никто не знал. А она, судя по гидрологическим данным, должна быть где‑то здесь.

Разочарованные, мы возвращаемся в первый отсек. Я усаживаюсь на жестяную банку из‑под сухарей и сохраняю равновесие, держась за трубопровод системы гидравлики. Отсек сильно и равномерно наклоняет из стороны в сторону. Такой аттракцион никому не доставляет удовольствия. Вглядываюсь в изнуренные качкой, обросшие лица товарищей, и в душу вкрадывается тревога. Ведь мы вышли из порта уже неделю назад, и у нас на работу и на обратный переход остается около двух недель. Неужели неудача? Неужели мы проплаваем безрезультатно?! Столько надежд, усилий и финансовых затрат — и все напрасно? С содроганием вспоминаю, что перед отъездом из Москвы нас «утешили»: даже если и не удастся увидеть рыбу, не отчаивайтесь — это будет убедительным доказательством того, что подводная лодка для исследовательских целей непригодна… Неужели мы сейчас присутствуем на похоронах идеи?!

Кривая настроения пошла вниз, и в итоге я, как обычно в таком состоянии, стал размышлять на политические темы.

Люди во все века мечтали о чем‑то таком — идеальном, беззаботном и вообще‑то бессмысленном. Без конфликтов, боли и страданий. И нельзя их заставить об этом не мечтать.

Успокоиться можно, когда все вопросы решены. Когда мы окажемся в обществе, где есть социальная справедливость. Но мы в стране, где большинство вопросов о социальной справедливости так и остались без ответов. Без практических ответов. Сколько неправды вокруг! И чтобы ее не чувствовать, надо быть очень толстокожим И еще одна неприятная очевидность: какие мы — такие и все вокруг. Мы оказались в нашем же страшном сне. Всех этих неправедных чиновников и бюрократов нам же не с луны прислали. Это мы и есть сами! Я хочу видеть людей другими. Раскрепощенными и защищенными духовно и физически. Может, это и приводит меня иногда в состояние агрессии? Но, впрочем, я рад, что не в состояние постоянного уныния.

И еще. В мое время пропагандой с малых лет внушалось, что советский человек рожден на свет не просто так. Не для того, чтобы жить, быть счастливым и радоваться жизни — эту привилегию оставляли для буржуазных и империалистических стран, бездуховных и неправильных. А дети Страны Советов непременно должны принести себя в жертву чему‑то Великому — например, строительству автодороги, канала или нефтепровода. Но вообще они непременно должны трудиться ради «царства небесного» или столь же близкого к нему «светлого будущего».

А на самом деле никто никому ничего не должен, кроме родителей детям. В особенности государству с его проектами. Гражданин имеет право жить как он хочет, трудиться как он хочет, любить кого хочется, путешествовать куда хочет, принимать законы какие хочет, выбирать кого хочет, думать что хочет, говорить что хочет и т. д. А также имеет право поднять оружие против того, кто мешает ему в осуществлении этих прав.